Ведьмачьи шрамы

Лютик спит рядом — у них нет сейчас мягкой кровати, над головами звезды, а не балдахин, а под плащом, что служит простынью, трава. Лютик спит, и Геральт прижимает его к себе ближе, пытаясь согреть — он всегда старается его согреть, когда тот молчит. Лютик молчит, только когда спит. И когда неугомонный бард и соулмейт в одном лице не распевает песни, не шутит, не придуривается, не смеется громко, а просто тихонько сопит в подушку, в Геральте просыпается острое чувство вины: потому что он видит все те шрамы, которые получал всю свою жизнь, забывая о соулмейте, в неподвижном состоянии. Лютик живой, активный, никогда не стоит на месте, даже когда ему грустно или обидно — он просто не может грустить долго. Геральту кажется, что бард считает это… нецелесообразным? Он настолько беспокойный, что иногда ведьмак думает, будто он уже просто не может остановиться. И на Лютике, скачущем из одного места в другое, сложно разглядеть каждый шрам, оставленный на теле ведьмака монстрами и людьми, но когда тот просто лежит, подложив под голову тонкую руку — становится не до посторонних мыслей. Геральт находит ладонью глаза Лютика и медленно, по памяти проводит над левым глазом — там, где некогда кровоточила рана, нанесенная куролиском из Спаллы, а теперь красовался некрасивый рубец, который на подвижном лице Лютика выглядел по меньшей мере дико в их первую встречу. Геральт спустился рукой до груди барда, мельком задев ужасный шрам от укуса стрыги — ему тогда буквально перегрызли горло, и он пока не был готов всерьез задумываться о том, что почувствовал Лютик. Он знал: грудь и живот, спина, ноги и руки — они у него были просто испещрены шрамами. Если лицо с яркой улыбкой и несколькими страшными шрамами на нем просто запоминалось, то остальное тело Лютика однажды произвело на Геральта неизгладимое впечатление. Шрамы от когтей и зубов, от вил, которые проткнули глубоко и очень болезненно, от других предметов — оружия или тех, что не были созданы оружием, но вынужденно стали — все они покрывали чужую кожу, как свою. Геральт оглаживал контуры рубцов, уже заживших ран, сосредоточенно, только крепче прижимая к своей груди барда — голая спина, исчерченная сетками отметин, ощущалась, словно что-то чужое и такое свое, такое близкое и нужное. Геральт думал, что спина Лютика — это именно то, что нужно защищать в первую очередь. Вдруг Лютик всхрапнул и перевернулся в объятиях ведьмака, разворачиваясь так, чтобы уткнуться носом в чужую грудь. Он улыбнулся во сне. Геральт опустил руку спокойно лежать на спине барда, зарываясь носом в пахнущие травами и вином волосы, закрывая глаза. Сейчас было не время думать о том, как по-свински он поступал, забывая о существовании соулмейта — человека-соулмейта, — сейчас была ночь, под боком спал улыбающийся Лютик, а завтра Геральту предстояла новая ведьмачья миссия. А ведьмачьи шрамы на совсем не ведьмачьем теле еще дождутся своего часа — в конце концов, не все же шрамы его, правда? Поэтому Геральт засыпает, расслабленно дыша и сжимая в объятиях свое самое большое сокровище — своего барда…