1.
Если у Геральта возникает неприятное предчувствие, или если даже он предупреждает о грядущем оползне, Лютик этого не слышит. Он варится в своей голове, на пробу составляет слова в строчки песни, над которой собирается начать работу, а затем чувствует, как земля движется и уходит из-под ног. Тогда он слышит крик Геральта. Мир переворачивается с ног на голову. Его руки, его спина и лицо в грязи и камнях, он пытается уловить свое положение в пространстве и себя самого, но продолжает нестись вниз с мыслью: "Так вот как мне суждено умереть" Ох, сожаления. У него есть парочка. Может быть ему не стоило отправляться в путь вслед за ведьмаком. Буквально в первый же день — в первый же! — его атаковал сильван и взяли в плен эльфы! Он должен был понимать, на что идет! Но это было весело, и эта песня — баллада — еще никогда прежде его песни не были так популярны. Теперь хотелось двигаться дальше, покорять новые высоты, несмотря на то что положение его было низким. Для ведьмака он не более чем раздражитель, бесполезный и абсолютно ничтожный в масштабе вещей, с которыми ему приходится иметь дело- -мир рывком останавливается, до боли туго натягивается куртка. — Лютик! ...он осмеливается открыть глаза — и это просто чертовски огромная ошибка, потому что земли под ногами нет, его болтает на ветру прямо над пропастью, и кажется, он сдавленно визжит, барахтаясь в воздухе, потому что ему суждено умереть, умереть здесь и сейчас — Лютик! - Геральт. Разумеется, это Геральт. — Хватит. Двигаться. — Ох- блять! — Лютик пытается удержаться на весу или вскарабкаться, действительно пытается. — Б-блять, ненавижу высоту. Ненавижу высоту! Вместо этого он решает бормотать себе под нос, мечтая о чем-нибудь, за что можно было бы держаться. Но ничего нет — только камни, грязь и булыжники, на которых он стоял несколько мгновений назад. — Геральт- — Держись. — За что? — обескураживающе громко надламывается голос. Охватывает слабость; Лютик пытается дышать. — Пожалуйста, не дай мне упасть, — выпаливает он в ужасе. Если выживет, пожалеет об этом. — Держу тебя. Просто- Лютик перестает слушать. Он в любом случае не может: в ушах звенит, — но это не важно, на самом деле; Геральт сказал, что держит его. Может быть, смерть настигнет его не сегодня. — ..тик! Прикосновение широкой ладони к спине неожиданно, он вскрикивает в полголоса: — Что?! Не надо- И снова барахтается. Почва собирается под кончиками пальцев. Что-то вроде всхлипа застревает в горле. Ему ненавистна сейчас своя эмоциональность. — Не отвлекайся. Дай руку. — Я- “Не могу”, хочет выпалить Лютик, но когда, наконец, ему удается повернуть голову и обратить внимание на что-то кроме грядущей неминуемой кончины, Геральт тянет ему свою свободную руку. — Оу. Он выдыхает, смаргивает навернувшиеся слезы. Проще простого. Это казалось настоящим концом света, а для Геральта это, наверное, норма, и у него все было под контролем. Как только у Лютика хватает смелости потянуться и взять Геральта за руку, он крепко сжимает ее. Когда нога соскальзывает вниз по земле в попытке найти опору, его внутренности сминаются в ком снова; еще раз — когда Геральт отпускает заднюю часть его куртки и перехватывает вторую руку. Но, в любом случае, это ничего ему не стоило, и Лютик возвращается на твердую землю в считанные секунды. Несмотря на это, Геральт выглядит несколько переполошенным. — Уверен, что хочешь продолжить путь, бард? — спрашивает он, почти не запыхавшийся. Затяжное головокружение нагоняет. Лишь чудом Лютик не блюет на ботинки Геральта.2.
Он слышал истории о красоте моря. Его силе, его спокойствии. И, может быть, все они правдивы. Может быть, так оно и есть. Но утопление? Это ничуть не поэтично. Лютик не может оценить красоту моря. Все именно так, как он себе представлял, и, в то же самое время, совсем иначе. Не то что бы он много думал об этом- ему никогда не доводилось бывать на побережье, на самом деле; не важно, что он хотел добраться до Новиграда однажды — пустая мечта, надо полагать — но вес и давление воды окружают, так много воды, она повсюду, она давит на ноги, на голову, и он борется, и молотит руками, и отчаянно пытается найти что-нибудь, чтобы толкнуться и поднять голову над водой. Как и со множеством других вещей, он терпит неудачу. С непроизвольно втянутым вдохом вода врывается в легкие. Вместе с ней — волна неподдельного страха — вот она, глубокая ледяная искра ужаса, оседающая в груди — он кашляет, задыхается, шипит и тонет. Что-то ловит его под брюхо и тянет. Он вырывается на поверхность, блюет, ловит воздух губами и хватается за руку, державшую его. Волосы налипли на лицо; темные, широкие пятна маячат перед глазами, но даже так он узнает Геральта. Они оба теперь походят на утонувших крыс. Хочется рассмеяться, но вместо этого из горла вырывается до смерти напуганный влажный всхлип. Только когда воздух ударяет в грудь, он понимает, насколько же холодно и что тьма продолжает застилать его зрение, даже теперь, когда ему снова удается дышать. Стучат зубы. Во рту вкус крови. Он все еще слаб, а дрожь молотит так сильно, что шатает тело из стороны в сторону даже на берегу. После этого все размыто. Он теряет счет времени всякий раз, моргая, и его беспокоит лишь пронизывающий до костей холод, укутавший тело. Наконец, звук воды перестает шуметь в ушах, его сменяет вспышка жара и треск пламени, Геральт освобождает его от сырой, высасывающей тепло одежды. У Лютика нет сил жаловаться. Он все еще ощущает себя покачивающимся где-то на волнах в ловушке бескрайнего моря. Почти обнаженный, Лютик сидит на земле в старой грязной пещере рядом с Геральтом из Ривии. Они расположились перед костром, слишком близко друг к другу — может быть, день должен был кончиться иначе. Но Лютику все равно. Он жив. Охрипшим от воды и соли голосом ему удается выдавить благодарность. Слова — настоящая агония; это не имеет значения. Они оба живы. «Не стоит», — отвечает Геральт, грубо, но по-своему тепло.3.
Он не может отвести взгляд от Йеннифер из Венгерберга. Не смог бы, даже если бы хотел, и он вроде как хочет, потому что ему вроде как страшно. Но в то же время он едва может дышать. Пусть ему хочется никогда больше не видеть ее, закрывать глаза страшно: что если шанса открыть их снова больше не выпадет? Ах, к слову, ему все еще не хочется умирать. Все только началось. Он только входит во вкус. Тем не менее, Лютик переводит взгляд на стоящего за Йеннифер Геральта, напуганный и, возможно, молящий. Хочется, чтобы Геральт сказал, что Лютик будет в порядке, чтобы сказал, что все будет хорошо. Это эгоистично и несколько по-детски, но все же… — Ты в хороших руках, — обещает Геральт, и этого оказывается достаточно, чтобы почти полностью успокоиться. Почти. Он не уверен на счет того, доверяет ли Йеннифер из Венгерберга, но, недвусмысленно, он доверяет Геральту. Это несколько нелепо, возможно, учитывая все произошедшее, но это так. Доверял свою жизнь уже несколько раз, на данный момент, и еще ни разу не ошибся. —...хорошо, — хрипит Лютик так тихо, что едва слышит себя сам. Он верит словам Геральта, потому что научился доверять ему в первую очередь. Стоит Лютику прийти в себя, как все идет наперекосяк. Хаотичная заварушка совершенно в духе Геральта. Лютик все ещё не думает, что доверяет Йеннифер из Венгерберга, но, что ж, он уже ввязался в это. Геральт тоже, и, учитывая все — кроме угрозы потерять свой член, большое спасибо — Лютику особенно не на что жаловаться.4.
— Оу- Клинок обжигает горло, и Лютик замирает. Он не смеет дышать, и начинает чувствовать головокружение из-за этого — или, может быть, дело в страхе, по-прежнему вспыхивающем в груди всякий раз во время опасности. Страх. Такой непостоянный. Лютик не храбр, совсем нет. Он знает это, и не думает что когда-нибудь сможет стать храбрым, по крайней мере, не в том смысле, в котором этого от него ожидают. Он не может вести себя иначе. Не может смотреть смерти в глаза и не бояться до самых чёртиков. Он не похож на Геральта, хотя прямо сейчас это было бы неплохо, потому что тишайший испуганный возглас, только что вырвавшийся изо рта, будет смущать позже, если ему удастся выкрутиться. Как ясно, это дело чуть менее опасно, чем некоторые из их последних заказов, так что после его ожидает хорошая взбучка. (Но если это значит, что он не умрет, Лютик с готовностью ее вытерпит). — Отпусти его, — мертвецки спокойным голосом басит Геральт. От этого волосы на задней стороне шеи встают дыбом, потому что он знает Геральта и знает, на что он способен. Или, может быть, дело в поцеловавшей кожу стали? Сглатывая, Лютик ощущает крошечный острый укол боли прежде чем замирает снова. — Он всего лишь бард. — Он твой бард, — рычит его похититель. В груди вспыхивают гордость и ужас. Он не чья-то собственность. Просто… Геральт его муза, вот и все. И друг. Но сейчас Лютик снова думает над тем, насколько безопасно ассоциироваться с легендарным Геральтом из Ривии, и, что ж, уже поздно что-то менять, не так ли? (В любом случае, Лютик не стал бы. Если бы он мог вернуться назад и принять другое решение в той таверне на краю мира, зная обо всем, что произойдет позже, то поступил бы точно так же. Никаких сожалений. Больше нет). — Тогда тебе бы лучше знать, что нельзя трогать то, что принадлежит ведьмаку, — рычит Геральт. Лютику приходится проглотить смех. Это настолько абсурдно — то, что сейчас он стал разменной монетой, хотя никогда в жизни ей не был. И быть может, это должно показаться оскорбительным, но нет. Лютик напуган до истерики, но не оскорблен решением Геральта защищать его. Как может он быть? В конце концов, Геральт нейтрализует угрозу с помощью ведьмачьего знака и вовремя обнаженных клинков, настолько внезапно, что, может быть, всего лишь может быть, это пугает Лютика даже больше, чем сама заварушка с заложником. Он почти кричит от шока, когда оба мужчины падают замертво. Его ноги подкашиваются. — Дерьмо, — ворчит Лютик, вытирая крошечную каплю крови с горла трясущимися пальцами. — Знаешь, ты мог бы- Что если бы ты промазал? — продолжает он, глядя неуверенно и на удивление истощенно. Геральт закатывает глаза, но улыбается, совсем незаметно, затем поднимает свои мечи. — Всегда пожалуйста. — Да, Я- спасибо, но, честно, Геральт- В привычной манере, подтрунивая, Лютик сыплет обвинениями. Геральт молча слушает, притворяясь, что не заметил, как Лютик облокотился на стену, пытаясь унять дрожь в коленях.5.
Дискомфорт — старый друг. Агония, в свою очередь, все еще чертовски болезненна. Его сбивает с ног. Он помнит немногое. Смутно помнит, как свернулся в клубок, когда рвали когти и белые зубы, раскаленные, острые, прорывающиеся сквозь кожу. Помнит, как вспомнил о наличии ножа, Геральт научил его минимуму, необходимому, чтобы дать отпор, но Лютик человек любви, не боец и определенно не ведьмак, так что он просто не может взглянуть на какую бы то ни было атакующую его блядь и не застыть в оцепенении. Кроме того, он не заметил до тех пор, пока не стало слишком поздно. Давать отпор уже не было смысла. Когда туман чуть рассеивается, Лютик лежит на земле, чувствуя жар и холод в одно и то же время. Одежда липкая и теплая. В голове тяжесть. Голос Геральта где-то рядом: — Блять. Блять, не вырубайся. так хочется спать — Лютик! Кажется, он визжит от встряски, но звук кажется рассеянным. Все кажется глухим. Больно, но он не чувствует ничего. Как что-либо может быть таким парадоксальным? Лютик пытается произнести вопрос вслух. Вместо этого кашляет кровью, тяжело дышит, задыхается и стонет. — Блять, Лютик. трижды повторил “блять”, это нехорошо. — ч-что? — наконец бормочут пересохшие губы. Тело выворачивает наизнанку, Лютик корчится и кричит, когда передвижение разрывает его на части. — Просто- ладно, мне жаль- ох, это даже хуже чем “блять” — Будет чертовски больно. хорошо Он проглатывает зелье, поднесенное Геральтом к его губам, и орет, когда вспышка боли становится невыносимой. С пробуждением дурман не уходит. Просыпается Лютик в постели, и, если честно, все еще чувствует себя отвратительно. — Геральт…? — с трудом хрипит он. Горло дерет. В воспоминаниях смутными проблесками застыли крики. Множество криков. — Проклятье. Лютик хмурится, или, вернее, пытается нахмуриться. — Не строй несчастного, — попытки удержаться в сознании отнимают много сил. Лютик прочищает горло, пробует говорить снова: — Что произошло? — На тебя напали. Ранили. Сильно, — прежде чем продолжить, Геральт делает паузу. — Мне пришлось дать тебе ведьмачье зелье. В голове все плывет. Глаза закрываются. Он так устал и ему так больно. — Это значит, что...? — неуверенно спрашивает он. Это должно что-то значить. У Геральта что-то не то с голосом. — Уже ничего, — отвечает Геральт. — Теперь порядок. Не знаю, как. — Да…? — Наши зелья не предназначены для людей. Девять из десяти не выживают. Или приходят в себя другими. — Оу, — выдыхает он. — Риск… — Оправданный. — Да я счастливчик, — Лютик пытается улыбнуться. — Ты имеешь в виду, упрямец. — Счастливчик, — настаивает Лютик, потому что так оно и есть, и так и было с тех пор, как он встретил Геральта в той таверне. Но, в любом случае, не похоже, что Геральт поймет, голос, к тому же, предательски ломает интонацию. — Спи, — отвечает Геральт. — Еще пару дней будешь отходить. Лютик гудит что-то похожее на “хмм” и, благодарный, проваливается в сон.один
Он следит за тем, как Геральт проигрывает, и чувствует, как мир разваливается на части. Лютик замирает на мгновение, ожидая, просто… ожидая, в надежде, что Геральт поднимется. Лютик срывается с места. Возможно, ему стоило побежать в другую сторону. Потому что если эти штуки смогли одолеть Геральта, у Лютика нет ни шанса. Он не уверен, что верит в Бога, но молится за каждое мгновение отсрочки до возвращения существ. Поэтому, скользя по разъезжающейся под ногами окровавленной земле, Лютик бежит к Геральту и падает рядом с ним. Он не слышит самого себя, но уверен, что бесцельно болтает о чем-то, пытаясь успокоить свои собственные нервы. Оставлять Геральта не хочется. Он добегает до Плотвы, хватает его сумку и также быстро возвращается обратно, на ходу выискивая бесцеремонно разбросанные по дну бутылочки, и пытается вспомнить: голубая или оранжевая? Голубая или оранжевая- блять, он знает это, он видел, как Геральт делает зелья достаточно часто, чтобы запомнить их названия и назначение, и если бы эта паника хоть на секунду могла бы просто нахер стихнуть, он вспомнил бы какого цвета нужный бутылек- Адреналин двигает вперед, а затем разрывает на части. Лютик снова припадает к земле рядом с Геральтом. — Геральт, послушай- ты- ты не можешь умереть, — думать больно. Он выбирает бутылочку и молится, чтобы, желательно, это было лечебное зелье или его улучшенная версия. — Ты не должен умирать. Ты еще недостаточно медленный для этого, — шепчет Лютик. Руки его трясутся так сильно, что попытка открыть флакон проваливается: он не может вытащить пробку. — Черт возьми- Геральт, пожалуйста, — тогда он вырывает ее зубами и, разжав челюсти Геральта, вливает зелье ему в рот. — Пожалуйста, пожалуйста. Хочется злиться, но вместо этого он напуган до смерти. — Геральт. Геральт, открывай глаза, — боги, что если это не то зелье. Что если он ошибся? Что если он опоздал? — Гер- Геральт, — трещины внутри расползаются. Лютик чувствует, как начинает рассыпаться. Глаза горят, и он пытается сморгнуть слезы. Слишком поздно. Он опоздал- Лютик опускается на землю. Упирается в нее руками, чувствует холод влажной грязи, липкость крови и кишок вспоротого монстра, таращится на них, потому что все теперь выглядит иначе. Но мир по-прежнему вертится. От этого кружится голова. Столько раз Геральт проходил через настоящий ад ради него, а он не смог даже- — ...мм. Мир перестает вертеться. Лютик таращится на Геральта, наблюдает за тем, как его глаза, вздрогнув, открываются, и дрожит, когда Геральт приходит в себя достаточно, чтобы взглянуть на Лютика. — Геральт. — чт' произошло…? — Ты, — воздух царапает сухие губы. Лютик пялится на то, как Геральт пялится на него, словно у него есть хоть одна причина, чтобы делать это, — умер, думаю. — А, — Геральт переворачивается, экспериментируя с ощущением боли. — Блять- всего лишь? — Ты…, — всего лишь. — Ты- Не говори “всего лишь?” так, словно- словно это ничего не значит! — Лютик толкает его в грудь, чувствуя призрачный укол вины, когда Геральт выдыхает тяжелее от удара. — Я тебе жизнь спас, придурок! — Угу хм-м… — И ты просто- просто просыпаешься и.. — его все еще колотит. Он не может остановиться, не теперь, когда само его сознание кажется разбитым вдребезги. — И.., — Лютик зажимает губы тыльной стороной запястья, пытаясь сдержать слезы. Он никогда не был в этом хорош. — Лютик- — Не надо, — выдыхает он, и всхлип вырывается наружу. Геральт в порядке. Геральт в порядке. Слезы щиплют в уголках глаз, Лютик сгибается пополам, пряча лицо в одной ладони, а второй все еще опираясь на грудь Геральта. — Лю- нет, нет, нет, нет, ты не должен вести себя так, словно это нормально. Это не нормально для меня, это никогда не станет для меня нормой, ты не можешь так поступать со мной- Возможно, к лучшему, что Лютик не может произнести это вслух. Он никогда не пережил бы этого. — Лютик, — Геральт вздыхает, а затем кладет руку на заднюю часть его шеи. Широкая ладонь ощущается тепло, липко, всеохватывающе и успокаивающе. Боги, жив. Он жив. Лютик не знает, как долго они сидят так. Он упирается обеими руками в грудь Геральта и просто плачет в его дурацкую кожаную броню. Чувствуя его дыхание. Ощущая, что он жив. Геральт позволяет ему. Возможно, он слышит, что Лютик перестает плакать даже прежде чем Лютик сам это осознает; кажется, словно из тела выжали все силы, оно совершенно измученно, словно это он чуть не умер (что было бы лучше, было бы предпочтительнее). Ладонь Геральта скользит выше, взлохмачивая волосы Лютика. — Тебе лучше? — по крайне мере Геральт звучит так, словно ему самому стало легче. Лютик вдыхает до тех пор, пока грудь не начинает гореть, и выдыхает разом: — да… — теперь это правда. — Ага, — он сглатывает и осторожно отстраняется. — Боги. А- а ты как? — Порядок, — отвечает Геральт, но, несмотря на это, протягивает руку, чтобы Лютик помог ему подняться на ноги. Наверняка это было необязательно. — Спасибо. — Да… да, — в любом случае, Лютик помогает ему встать. — Не за что. Он искренне надеется, что это больше никогда не повторится.