Когда время замирает

Каждое утро Микеле готовил завтрак. Он порхал по кухне и встречал заспанного Флорана приветливой улыбкой и чем-то удивительно простым, но чрезвычайно вкусным. И француз непрестанно поражался энергии своего соседа, ведь сам он с трудом заставлял себя открыть глаза под трели будильника и покинуть уютную постель. Флоран прогонял остатки сна, маленькими глотками отпивая чай, и чем больше времени оставалось до репетиции, съемки или другого важного действа, тем меньше был глоток. Просто потому, что итальянец, залпом выпив свою порцию, сидел рядом и ждал. Микеле постоянно что-то говорил, нервно подергивая плечом; это всегда были веселые истории его насыщенного детства, и Фло смеялся, безрассудно желая, чтобы тот замолчал, ведь в тишине время невольно замирает. Но Микеле продолжал увлеченно жестикулировать, и стрелки часов стремительно кружили, будто стараясь обогнать друг друга. Каждый вечер Флоран ужинал в одиночестве. С самого начала Микеле отговаривался делами, записями, встречами и сбегал из квартиры, оставляя француза наедине с разогретыми полуфабрикатами и гитарой. Так и должно быть, думал Фло, наслаждаясь покоем. Он мог наигрывать бессмысленные мелодии, просто набор нот, никому не мешая. Он мог бездумно смотреть в экран ноутбука, предаваясь размышлениям, и никто ему не мешал. Но спустя пару месяцев их совместного проживания Фло позволил себе вежливо усомниться в ежевечерней занятости итальянца, на что Микеле смутился и шепотом, будто поведав другу страшную тайну, сказал, что встретил una bella ragazza. Больше Флоран ни о чем не спрашивал, только уходя на кухню, включал музыку погромче, ведь в тишине время невольно замирает… Микеле и сам не понимал, зачем каждый вечер покидает уютную квартиру и прогуливается по оживленным парижским улицам. Наверное, он не хочет стеснять своим постоянным присутствием любезно приютившего его Флорана. А может, он настолько привык к бешеному ритму артистической жизни, что невыносимо было сидеть дома. Спешащие куда-то горожане и неоновые вывески реклам заменяли несуществующие деловые встречи, а веселая музыка очередного кафе – неспешный разговор в гостиной. Он смог убедить себя, что это не бегство. Зачем быть всюду вместе? На съемочной площадке, на сцене Дворца Спорта, в студии очередного радио они пресыщались близким соседством, чтобы оно не начинало раздражать в узком пространстве общей квартиры. Так рассуждал Микеле, раз за разом придумывая причины, по которым он не сможет попробовать какое-то новое блюдо с невнятным названием, купленное французом в супермаркете. Он все разложил по полочкам, но не смог объяснить себе, почему внезапно смутился, когда Флоран решил поинтересоваться, что же за нескончаемые деловые партнеры преследуют итальянца уже несколько месяцев. Микеле не понял, что заставило его прибавить к предыдущей лжи новую, но, выйдя на улицу в тот вечер, признался себе, что все это – бессмысленное бегство от внимательного молчаливого взгляда. Фло пил черный кофе, чтобы прогнать вкус очередного «картонного» ужина. Фло пил кофе большими кружками, веря, что кофеин поможет ему не уснуть до возвращения Микеле. Но каждая ночь доказывала несостоятельность этого убеждения, и сон забирал француза к себе почти по расписанию. Флоран чувствовал себя ребенком, мечтающим увидеть Père Noël, и злился, когда его итальянский Père приходил слишком поздно. Но даже у неугомонного Микеле не могло быть столько продюсеров и агентов, чтобы игнорировать общество француза каждый вечер. И тогда они разговаривали, разговаривали, разговаривали… Казалось, что им не хватает для этого совместных съемок, выступлений во Дворце Спорта, интервью в радиостудии, и Фло думал: почему им не быть всюду вместе? После веселого оживления выходных будни сильнее царапали душу француза холодным одиночеством. Можно было не признаваться себе, не пугать ошеломляющими выводами, но Флоран не любил врать. Он вполне спокойно принял разливающуюся по венам ревность, возникавшую, когда Микеле спешно собирался на свидание. Он даже не удивился этому чувству. Просто однажды сел перед мольбертом Микеле и провел пальцами по не оконченному еще рисунку. Синяя краска осталась на коже легкой пылью, а смутные и без того очертания фигуры на холсте расплылись окончательно. Тогда он ощутил, что его мысли об итальянце преступают границу дружбы, а если так, то почему не быть ревности? Это собственническое желание заставляло Флорана стирать пальцы о жесткие струны, часами подбирать слова к туманным мелодиям и молча кивать на робкое «Я сегодня поздно». О том, что порождало это мучительное чувство, он не думал. В конце концов, сложно назвать ложью перелистывание отдельных страниц. Микеле не любил темноту, но сегодня вновь бродил по городу до глубокой ночи, пока холодный ветер не вынудил вернуться. Тихая квартира встретила его во всеоружии полночного сумрака. Он неслышно вздохнул, оставляя куртку на кресле. Наверное, итальянец и сам не знал, чего он ждал от себя, от Флорана, от всей этой странной жизни. Микеле никогда не признался бы французу, что его тихий смех возвращает вдохновение, когда то уже почти потеряно, что дружеские беседы бесспорно лучше бесцельного блуждания по столице, что нет никакой девушки… Он ни в чем не признавался даже себе, предпочитая обманывать обоих. Так было легче, правильнее, больнее… Быть может, именно боль толкнула дверь в спальню Флорана, осторожно, опасаясь малейшего скрипа. Боль протянула к безмятежному лицу руку, но Микеле отдернул ее, испугавшись ночной тишины и легкого дыхания. Итальянец смотрел на трепещущие ресницы и морщины, периодически набегавшие на лоб француза, и рисовал для него сны. Нежные, светлые, они представали перед ним всполохами глубокого синего цвета. Что это было: небо, море?.. Он не знал, но решил, что обязательно спросит утром. «Что-то в мире, наверное, сломалось», - подумал Фло, рассеянно допивая чай. Все утро Микеле молчал. Он что-то чертил на столе ложкой, лишь изредка поднимая глаза на француза. А Флоран, так долго ждавший, когда итальянец растеряет запас детских историй, испугался. Стрелки по-прежнему стремительно неслись вперед. - А знаешь, мне сегодня приснилось море… Может, это была Италия? Микеле изумленно взглянул на внезапно заговорившего Фло. Его хриплый от сна голос ударил по циферблату настенных часов, отозвавшись в сердце итальянца нежным перезвоном. Время невольно замерло. Микеле мягко улыбнулся и посмотрел французу в глаза: - Пожалуй, я останусь на ужин.