пересечения галактик

— Переверни панкейки! — просит Тсукишима, который, аккуратно придерживая исходящий паром чайник, разливает кипяток по кружкам. В его собственной — керамической и узорчато рифленой, — пакетик чая с корицей и яблоком, в другой — стеклянной и поменьше, — щепотка черного цейлонского и чайная ложка сахара без горки. Тадаши, в отличие от Кея, не любит чайные добавки, но зато всегда пьет напиток чуть подслащенным. Тсукишима кладет сахар, лишь когда нервы его взвинчены до предела, но слово «кладет» тут даже не очень подходит — просто высыпает из сахарницы. Ямагучи, замечая такое, всегда находит момент коснуться ласково и узнать, что случилось. Набухшие панкейки уже пытаются выглянуть за пределы сковороды. Поспешивший вернуться на кухню Тадаши подворачивает аккуратно рукава своей пижамы и переворачивает недовольно шипящий завтрак бережно, внимательно, а потом в ответ на негромкую благодарность ужасно невпопад шутит, что для Тсукки готов перевернуть весь мир. Тсукишима смеётся негромко, лукаво сверкает из-за очков своим плавким янтарем глаз, насмешливо зовёт Тадаши Архимедом. Он думает, что на самом деле этот светлый, тихий парень давно уже перевернул все, всю его вселенную, но так осторожно, что когда-то это стало для Кея невероятным открытием. Из всех мыслей, тревог, всего бардака, что тогда творился у подростка в голове, родилось неуверенное, пугливое чувство — протозвезда под сердцем. Кей тогда немного боялся ее, опасался, что она могла выгореть, взорваться на тысячу осколков, превратиться в черную дыру, но Тадаши был рядом и звезда горела ярче, тепло, ровно. Тсукишиме больше не было холодно. Кей аккуратно ставит чай на стол. Смотрит за окно, где из тускло светящихся облаков мягко крошится белый снег. Кажется, что этот снегопад глушит все звуки, потому что Кей чувствует невообразимую тишину и умиротворение. Пелена света проходит сквозь прозрачную кружку Ямагучи, путается в завихрениях распускающихся в кипятке листов чая и темно-золотыми бликами падает на белоснежную поверхность стола. — Красиво, — негромко произносит Кей. Этого слова кажется недостаточно, даже слишком мало для того, что он чувствует, но Ямагучи поймет, верно? — Красиво, — с улыбкой в голосе подтверждает Тадаши. Только смотрит он больше на Тсукишиму, и потому, когда тот оборачивается, взгляды их сплетаются. Когда-то давно Ямагучи отвел бы глаза, он ведь никогда не выдерживал таких пересечений, но сейчас просто слегка улыбается и получает такую же, разве что чуть более смущенную, тонкую улыбку в ответ. Внутри теплятся счастье и нежность. Для Тадаши Тсукишима давным-давно стал точкой опоры. Сначала он цеплялся за нее судорожно, корябая пальцы, дышал слишком рвано, так боясь, что вот-вот снова окажется беспомощным в окружающей его одинокой невесомости, потом — научился просто держаться и держать за руку. Однажды за бликующим стеклом, в этих золотых глазах, которые умеют выкидывать в открытый космос — где -270,45°C и в груди что-то рвется, — Ямагучи открыл для себя лунный мягкий свет. И понял, что его ценят, действительно ценят, а не сохраняют ради потехи, терпят из жалости или пытаются подстроить под себя. Ямагучи понял, что все в порядке. Это было давно… Тадаши иногда оглядывается в прошлое и даже удивляется — насколько. Сейчас он оглядывается и улыбается, когда Тсукки мягко обнимает его сзади и слабо тычется носом в макушку. Хочется потрепать его по льняным волосам, но руки заняты: Ямагучи только достал из шкафа миску и перекладывает туда панкейки. Почему-то думается, что они такие же мягкие, как кожа Кея. Это сравнение так странно, что даже забавно. Мысли вообще текут рассеянно, плавно, крутятся вокруг чужих теплых ладоней и спокойного дыхания, поэтому неудивительно, что пальцами он задевает край сковородки и чуть морщится, обжигаясь, пусть и не сильно. Тсукки вздыхает шумно, коротко, недовольно, на миг прижимает к себе ближе и ворчит, что его парень — профессиональный недотепа. Хочется слабо вжать голову в плечи, зажмуриться и фыркнуть. Ямагучи аккуратно поворачивается, кладет руки на острые чужие плечи, смотрит несколько секунд в знакомые до каждой прожилки радужки глаза и коротко целует Кея, чувствуя, как губы того вздрагивают снова в улыбке. Ямагучи до дрожи любит ловить улыбки Тсукишимы. Кей смотрит на любимое лицо и думает, что веснушки Ямагучи похожи на звездную россыпь. Сам Тадаши — целая галактика, NGC-2207, такая неповторимая, бесконечная, интересная. Забавно. Кей когда-то мечтал стать астрономом… Ямагучи касается чужой щеки кончиками пальцев, следит за тем, как слабо вздрагивают ресницы Тсукки, и думает, что в его глазах, если заглянуть за линзы очков, можно увидеть тысячи миров. Будто там прячется, свившись в клубок, какая-нибудь IC-2163. — Помнишь, как мы впервые поцеловались? — посмеивается негромко Тадаши, прикрывая ресницы и воссоздавая под ними тот неловкий нежный образ. — Оказалось, у тебя краснеют уши… — Помню, — фыркает Тсукишима насмешливо и остро, потому что забудешь разве такое, — так что моя очередь задавать вопросы. Помнишь, где мазь от ожогов?