Хищница

***

      За окном ее спальни поют надрывную песнь порывистые ветра Скеллиге. Под их напевы Цири вспоминает времена своего детства. И то, какими холодными могут быть ночи в этих краях. Она помнит, как слуги разжигали камин, просовывали грелку ей под ноги и приносили пару дополнительных пушистых шкур, в которые она любила закутываться и тереться щекой о мягкий мех.       Но сейчас все по-другому. В камине не пляшет пламя, грелки в ногах нет, а шкуры бесформенной грудой сброшены на пол.       Цири не чувствует холода, наоборот, словно в насмешку над стихией, она пылает, будто объятая пламенем.       Она лежит на широкой кровати, раскинув руки в стороны, и часто дышит. На ней ночная сорочка из тончайшей ткани, да и та вся перекручена, задрана выше колен, распахнута на груди. Цири жарко, так невыносимо жарко. А еще мокро. Там внизу, между широко разведенных ног. Влага сочится из нее, увлажняет бедра, пропитывает простыни, и Цири уже даже не пытается что-то сделать с этим. Бесполезно. Есть только один-единственный способ.       Сегодня она подошла к рубежу, когда оставаться ребенком не выйдет. Она на пике своего взросления. Расцвета, как говорили знахари. Все происходящее неизбежная часть ее сущности, ее природы. От этого не убежать и не скрыться. И будь ты хоть трижды княжной, ведьмачкой и носительницей старшей крови — все это неважно. Природа возьмет свое и напомнит о том, что ты всего лишь животное, живущее по ее суровым законам.       Цири отпустила себя давным-давно. Лишь ее альфа все пытался избежать неизбежного.       Вот только ей совершенно плевать на то, что Геральт там думает. Плевать на все его сомнения и тревоги. Плевать на то, что он ненавидит себя. Плевать ей, плевать природе, скоро станет плевать и ему. Им не избежать последствий зова, что звучит из самых недр их звериной первобытной сущности. Они соединены, связаны, сцеплены.       Цири знает, что Геральт ломал себя, боролся, но зов привел его к ней. Несмотря на шторм и бурю, на все сомнения и попытки держать ситуацию под контролем, Геральт сегодня оказался здесь, ведомый своим предназначением.       Она чувствует его за милю, а он чувствует ее. Свою малышку Цири, вступившую на тропу созревания, готовую, нет, жаждущую, принять его.       Ее кожа покрывается мурашками в предвкушении. Она поджимает кончики пальцев ног, когда наконец-то слышит его шаги и отчетливее чувствует его запах. Запах крови, сражений и трав. Запах возбуждения и похоти. Жар усиливается, пульсирует на щеках, в кончиках пальцев, внизу живота.       Он прибыл на остров несколько часов назад. Но Цири не побежала ему навстречу, как делала это всегда. Не бросилась на шею, не обвила руками, не уткнулась носом в его широкую грудь.       Нет. Сегодня она больна. И он прекрасно знает «чем». Вернее, «кем». За этим он и приехал. Чтобы исцелить ее. Исцелить себя.       Он дождался ночи, когда остров и его обитатели уснут, когда зимняя стужа сожмет воздух в кулак, и ни одна живая душа не посмеет помешать им.        Цири знает это наверняка, она словно читает его мысли, ощущает сомнения, вину, а вместе с тем неизбежность и всепоглощающее желание. Он придет за ней. Но ее совсем не страшит это. Более того, Цири готова отдаться своей сущности, выпустить ее. Им необходимо это слияние. Он близко.       Глухой стук в дверь не значит ничего. Это просто предупреждение, что он входит. Дверь медленно открывается. Цири слышит, как Геральт втягивает носом воздух, наполняет легкие запахом ее вожделения. О, она знает, что он едва находит в себе мужество, чтобы переступить через порог, ведь дороги назад не будет. Он все еще борется. Но он проиграет. — Входи уже, — хмыкает Цири, закусывая губу до боли.       Ее обдает тяжелая волна его жара и запаха, между ног все пылает, а влага начинает сочиться обильнее. — Цири, — зовет Геральт шепотом.       Его голос хриплый от возбуждения, и между тем извиняющийся, кающийся. Цири смешно. Она так долго ждала его, а он все противится.       Искусанные губы Цири трогает усмешка. — Явился.       Она слышит его шаги. Один, два, три… Она чувствует его кожей, под кожей, в своей крови и в ритмичном биении сердца. Цири открывает глаза. Геральт возвышается над ней, смотрит пристально. Желтые глаза будто светятся в полумраке покоев. Цири видит, как вздымается его грудь от тяжелого дыхания. Теперь в два раза медленнее, чем у обычных людей, не в четыре. — Я не должен быть здесь.       От его густого голоса Цири ерзает, сжимает ноги, комкает в пальцах простынь.  — Разве? — издевается она.       Она резко поднимает руку и сжимает тонкими пальцами его грубую и широкую ладонь. Ее цепкая ладошка будто говорит: «нет, сегодня ты никуда не уйдешь». Тянет к себе, преодолевая легкое сопротивление. Он все еще надеется, что есть иной выход. Как глупо. Это всегда так глупо. — Цири, —умоляюще шепчет он, будто одна его просьба может остановить это. Цири игнорирует, тянет настойчивей, едва удерживаясь от едкого комментария. Иногда ее так сильно бесит, что ее альфа такой несговорчивый. Такой сильный и волевой. Ну кто еще способен так долго и так упорно противиться предназначению?       И все же он сдается. Позволяет утянуть себя, садится на край кровати. Цири делает глубокий вдох, втягивая его запах полной грудью. Наполняет себя им. Он медлит какое-то время, изучает ее, скользит жадным взглядом по тонкой фигурке, разметавшейся на кровати. Она вся его. Вся для него. Время пришло.       Геральт опускает раскрытую ладонь на ее подрагивающий живот, поверх влажной ткани сорочки, прилипшей к телу, словно успокаивая дикого зверя. Его ладонь огромная, горячая, нужная. Цири слегка выгибается в спине, едва удерживая стон. Его прикосновения — спасение.       Внутри нее — буря. Но не ледяная, что беснуется за окном, а огненная и палящая, как пекло преисподней.       Цири смотрит на Геральта как хищница на свою добычу. Она выследила его, загнала в угол. — Сегодня ты сделаешь это, — жестко припечатывает она.       Этой ночью он не убежит от нее, не ограничится касаниями. Сегодня они станут единым целым, как им и суждено.       Он слегка хмурится, а его напряженная рука в это время движется вниз. Цири раздвигает ноги шире, умоляя о большем. Он уже помогал ей так. Своими грубыми на вид пальцами, что одинаково умело держат рукоять меча и возносят женщин к вершине удовольствия.       Низ живота Цири сладко тянет. Она помнит, что даже его пальцы заполняли ее целиком, растягивали до легкой сладкой боли. Ей страшно и, вместе с тем, упоительно осознавать, что она почувствует, когда он наконец-то сделает ее своей.       Подушечки его пальцев проскальзывают между ее ног, осторожно поглаживают влажные и набухшие складки. Собирают густую влагу.       Цири догадывается, что он все еще надеется усмирить их обоих так, лишь касаясь друг друга руками.       Она не позволит. Цири поднимается, стремительно и неожиданно. Забирается на него, будто седлает коня. Обхватывает мощную шею руками, прижимаясь голой грудью к его жесткой рубахе, сжимает его бедрами, трется о внушительную выпуклость изнемогающей плотью, пачкая его кожаные штаны смазкой.       Она зарывается в его жесткие, влажные от растаявшего снега, волосы, сжимает их сильно, до боли, заставляет смотреть ей в глаза. — Сделай это, — шепчет она в его обветренные, приоткрытые губы. — Сейчас же. Для меня. — В голосе капризные нотки княжны, которая привыкла раздавать приказы. — Я приказываю тебе, Геральт.       Несколько долгих мгновений они смотрят друг другу в глаза. Сорочка Цири сползла с хрупких плеч, обнаженная девичья грудь вжалась в раскаленную грудь ведьмака. Геральт стонет сквозь сжатые зубы. Невозможно противиться тонким ручкам, обвившим его с невиданной силой, твердости маленьких острых сосков и жару сочащегося влагой лона. Невозможно отмахнуться от запаха возбуждения его омеги, и ее настойчивого ерзанья на бедрах.   — Ты такой красивый, — шепчет она, перебирая его волосы, проводя пальцами по острым скулам со свежими шрамами.       Геральт издает звук, похожий на рык, и целует первый. Подается вперед, впечатываясь губами в ее губы, будто вынося приговор им обоим. Цири покорно открывает рот, впускает в него горячий язык и понимает, что она готова на все. Это горячо и влажно. В ее рту, между ее ног. Она всегда хотела этого, всегда ждала его.       Геральт подхватывает ее под ягодицы, которые полностью умещаются в его широких ладонях, вжимает в себя, навесу терзая ее рот своим. А после опрокидывает на кровать, накрывая ее большим и горячим телом. У Цири перехватывает дыхание, когда она оказывается под ним. Огромный, тяжелый, несгибаемый. Он полностью погребает ее под собой. Грудная клетка сжимается. Движения ведьмака слишком нетерпеливые, словно он боится замедлиться хоть на секунду, чтобы не осознать того, что делает. Кажется, Цири спустила зверя с цепи. Глупая маленькая Ласточка. Справишься ли ты с ним?       Цири трудно дышать, но она скорее предпочтет, чтобы он раздавил ее, нежели ушел. Жажда близости невыносима.        Цири вспоминает, как впервые увидела его. Почувствовала ли она тогда, что спустя несколько лет будет лежать распластанная под ним, изнемогающая от желания?       Да. Пусть и немного наивно, по-детски, но уже в самую первую их встречу она знала, что Геральт из Ривии принадлежит только ей и никому другому. Чувствовал ли это он? Определенно. Вот только до последнего не желал примириться. Это злит. — Ты принадлежишь только мне, — яростно выдыхает она, сжимая его щеки в ладонях. — Ты мой.       И это больше, чем просто слова. Это реальность, которую он не в силах изменить. Геральт рвет ее сорочку, будто это не ткань, а бумага. Ее треск звенит в ушах. Одежда не нужна. Обнаженное тело охватывает бесстыдная похоть, когда широкие ладони скользят по плавным изгибам, а горячие губы покрывают лицо жадными поцелуями.       — Я твой, — Геральт отрывается от ее раскрасневшихся губ, целует щеки, спускается к шее и ощутимо кусает тонкую кожу.       Цири кажется, что он сожрет ее, как монстр из страшных преданий. Но почему-то эта мысль лишь больше распаляет. Она жаждет этого «большего». Пусть он сожрет ее. А быть может, она сожрет его?       Внезапно Геральт замирает, поднимается на руках, касаясь кончиками волос ее пылающего лица. Он смотрит преданно, но взгляд его темен, как никогда прежде. За столько лет, проведенных рядом, с ними случалось разное. Были отеческие объятия и советы, и ссоры со слезами и истериками, и ее первые робкие касания, когда она хотела познать его, как мужчину, в то время, как Геральт старался не переступать черту. Запреты. Они были запретны друг другу, и вместе с тем всегда открыты. Но сейчас все соединилось в единственной точке, ведь сама судьба вела их к этому моменту. Здесь, на Скеллиге, под вой бури за окном, Цири должна отдаться ему, и Геральт уже шагнул за грань.   — Тебе будет больно, — наконец-то говорит он, едва различимо. Проводит кончиком носа от ее виска ко лбу, с наслаждением втягивает воздух, чтобы еще сильнее пропитаться ее запахом. Снаружи и изнутри.       Цири скользит ладошкой по напряженным мышцам плеч, гладит влажную кожу, покрытую шрамами, восхищаясь крепостью его тела, его силой и твердостью. Любые слова, сказанные его голосом звучат, как обещание невиданного удовольствия. Звуки вибрируют под кожей, посылая импульсы в каждое нервное окончание. Кажется, что если сейчас он скажет, что убьет ее или бросит навсегда, эти слова превратятся в дивную музыку. — Не важно, — улыбается Цири, стискивая ногами его бедра, запрокидывая голову, позволяя его губам и зубам оставлять на ней горящие отметины. — Я хочу этого. Хочу тебя.       Одурманенная близостью, она совсем не замечает, как он избавляет себя от одежды. Ей кажется, что его губы и руки везде, его жар и запах везде. Она в плотном коконе их общего желания и нетерпения.       Происходящее между ними дурманит похлеще вина и любого ведьмачьего настоя. Цири не успевает опомниться, как нечто горячее и слишком большое прижимается к ней. Упирается между ног, давит, распирает. Сначала просто дразняще поглаживая, но лишь затем, чтобы проникнуть глубже. Глубже и глубже в ее горячее, пульсирующее и жаждущее тело.       Цири становится страшно, когда режущая боль охватывает ее. Она слабо пищит и пытается оттолкнуть Геральта от себя, в неосознанной попытке избежать проникновения. Но все напрасно. Она была готова, когда представляла себе это, но в реальности все оказывается более болезненным, нежели она думала.       Низ живота и поясницу охватывает жалящая вспышка вперемешку с тягучим удовольствием. Тянущее ощущение скорее пугает, чем причиняет по-настоящему сильную боль, но непривычность ощущений вынуждает Цири искать спасения. И одновременно с этим раскрываться шире. Она хочет оттолкнуть его и хочет принять его в себя. Сплетение этих желаний заставляет ее заметаться на постели, завыть, как раненое животное.       Геральт дышит тяжело, действует медленно, но неумолимо. Он не дает ей ни единого шанса. Просто не может. Она пригласила его. Разрешила делать все, что он пожелает. Цири знает, что когда это закончится он будет ненавидеть себя.       Его пальцы впиваются в нежные молочные бедра, не позволяют ей сдвинуть ноги или вытолкнуть его. Он давит, разводит ее ноги шире, шепчет ей на ухо что-то успокаивающее своим бархатным голосом, но Цири не разбирает слов. Это больно. Это приятно. Это неизбежно.       Она заполняется им, дюйм за дюймом. Рвано дышит, жмурится, кусает губы. Он замирает, позволяя ей привыкнуть, прочувствовать себя, а когда начинает двигаться, Цири изо всех сил впивается короткими ногтями в его каменные плечи, рвет его кожу до крови. Еще один толчок, ее хриплый вскрик и горящие раны на его коже. Преграда пройдена, Цири становится легче, и она наконец-то громко стонет от сладкой истомы, что терзает ее измученное ожиданием близости тело. Боль смешивается с эйфорией, а твердая плоть, что теперь в ней, дарит настоящее удовольствие. — Да, — выдыхает Цири, раскрываясь, но при этом все еще морщась. — Вот так.        Но Геральту это не нравится. Он никогда не хотел причинить ей боль, пусть и смешанную с удовольствием. Он уже готов упасть в пропасть самобичевания, но влажное нутро его омеги напрочь отключает даже зачатки совести.   — Цири, ты должна расслабиться, — шепчет он в ее губы, замирая, отчего девушка, опьяненная новыми ощущениями, недовольно ерзает. — Не жалей, — хрипит она, сама подаваясь ему навстречу. — Двигайся.       Но Геральт теперь осторожен. Он обуздал себя после неконтролируемой вспышки, когда инстинкты приказывали ему покрыть свою омегу во что бы то ни стало. Теперь он движется в ней плавно, нежно целует горячие щеки и входит лишь наполовину. Он не причинит ей лишних страданий даже в момент полного безумия. Даже, если она сама хочет этого.       Цири сжимает мощные плечи и смотрит на Геральта распахнутыми глазами. Его глаза сверкают желтыми бликами, волосы растрепаны, а дыхание прерывисто и сбито. Ему стоит нечеловеческих усилий сдерживать себя, чтобы не растерзать ее прямо сейчас. Он может толкнуться бедрами сильнее, яростнее, насадить ее, войти во всю мощь, игнорируя крики и мольбы. Может причинить ей настоящую боль. Любой человек, отмеченный меткой, поступил бы именно так. Но, к счастью, Геральт не человек.       Вскоре тело Цири полностью расслабляется. Пульсирующая плоть расступается, готовая принять в себя больше. Без боли, без сопротивления. Да, она маленькая, хрупкая, но она создана для этого. Создана для своего альфы.       Сопротивления больше нет. Цири адаптировалась. Они идеально подходят друг другу. Их слияние — чистое удовольствие. — Еще, — умоляет она, впуская его глубже. — Я хочу еще.        И он двигается плавными и щадящими толчками. Цири сходит с ума от них. Внутри нее что-то зреет. Нарастает.        Кажется, что вот сейчас, еще совсем немного, и случится нечто прекрасное. Это похоже на то, как стоишь на берегу, босыми стопами утопая в песке, и ждешь, когда пенистая волна оближет ноги. Первая на подходе. Вот-вот. Еще чуть-чуть. Нет, не достала. И ждешь вторую, третью. А потом тебя захлестнет.       Но волна раз за разом подходит, так и не накрыв собой. Цири хочет сосредоточиться, чтобы получить желанную разрядку, но Геральт, словно почувствовав ее, резко выходит и переворачивает Цири на живот. Властно приподнимает ее бедра и, под сдавленный вскрик, вторгается внутрь, запуская ладонь под ее живот, скользя ниже. Уверенно находит пульсирующую точку - средоточие ее желания. Всего пара движений его пальцев заставляют Цири забиться под ним, крича в подушку и содрогаясь всем телом, подаваясь бедрами назад, насаживаясь сильнее.       Каждая мышца в теле дрожит, в голове разливается молочный туман. Ей кажется, что ни тело, ни разум больше не принадлежат ей. Она дрожит, кричит и сжимает его внутри себя, там, где разливаются тепло и острое удовольствие.       Цири чувствует особенно глубокий толчок и слышит хриплый стон над ухом прежде, чем с улыбкой на губах ощутить, как обмякает тело Геральта. Ощутить его взмокшую грудь на своей спине и долгий благодарный поцелуй в макушку.       Она по-настоящему счастлива в этот момент. Лихорадка отступает, на смену ей приходит спокойствие. Наконец-то это случилось. Предназначение сбылось.