зима

Джоанне холодно. Зима пришла внезапно; Капитолий завернулся в мягчайшие пестрые шубы. Двенадцатый бросили на задворках с ней заодно. И плевать, что она победительницавыжившая Голодных Игр. Ни черта в этом, собственно, хорошего, и победительница, вместо того, чтобы пребывать в столице, дубеет сейчас на краю последнего дистрикта. Потому что Гейл попросил подождать его. Сказал, что очень важное у него дело. Джоанна мерзнет, дышит на руки, от этого не теплее; всё, что могло бы ее согреть, давно схоронено в земле; снег мешается с неровно остриженными волосами, превращая пряди в тонкие черные жгуты, липнущие к лицу — на невнятного цвета куртке (черно-серой?) даже нет капюшона. Джоанна прикрывает воротником рот и чертыхается. Гейл, появляющийся на горизонте, как ей кажется, совсем не спешит. Джоанна начинает злиться, думает, на кой она вообще сюда тащилась, и если Хоторн ей прямо сейчас не скажет, что такое срочное стряслось, она… Он вручает ей чай. Джоанна держит в руках теплый металлический цилиндр и моргает. Гейл говорит: — Пей, простудишься. У Гейла глаза синие-синие, серьезные-серьезные, у Гейла с губ срывается пар, и снег в ресницах путается. Гейл сейчас почему-то не такой как обычно, странный немного и чудной. Наверное, из-за этого снега дурацкого. И Джоанна почему-то не спрашивает его ни о чем сразу. Джоанна говорит: — Ага. — Ладно, идем скорее. И Гейл идет к своему дому, как будто вот так командовать — это нормально. Как будто она не может психануть сейчас. Но Джоанна следует за ним, топча сугробы и тихо ругая внезапную зиму, когда Гейл набрасывает на нее шарф, кутая голову как платком. Джоанна тормозит, понимая, что слов у нее нет. Вообще. И где он взял этот дурацкий (колючий) шарф? Из кармана вытащил? Гейл сообщает, что заметил, что обычно она не укрывает голову. Очень мило. Джоанна еще раз моргает и информативно отвечает кивком.

***

Они втроем сидят в комнате Китнисс в Тринадцатом (под землей, на секундочку) и неуютно, тягостно молчат. В голове Китнисс сейчас только ПитПитПит, и Джоанне кажется, что та винит ее за то, что не попала в плен вместе с ним. Хотя это чушь, конечно, Джоанна понимает это уголком разума. А может, и не чушь. Что в голове Гейла, непонятно. Наверное, Китнисс. Слишком тот задумчив и хмур. Хотя какое в их положении «слишком»? Китнисс кладет голову Гейлу на плечо, обхватывая руками за талию и обнимая. У Джоанны слов нет. Даже нецензурных нет. Гейл тоже не в восторге, Джоанна почему-то знает и странно радуется, когда Китнисс уходит поговорить с Коин. Без живого напоминания о потере Пита (временной, она уверена, но) немного легче. Джоанне почему-то холодно — то ли нервы ни к черту, то ли комната Китнисс плохо обогревается. Но она ежится слегка, и Гейл набрасывает ей на плечи куртку. Жесткую, черную, свою. Джоанна забывает удивиться, стягивает на себе полы куртки — она теплая, нагретая его телом, и пахнет как он. Джоанна кашляет негромко. И говорит: — Спасибо.