Клинком Мироздания

      Сидя на траве и вместе с самым дорогим во всей жизни человеком, наблюдая алый с полосами оранжевого и желтого закат над Новиградом, Лютик поистине наслаждался этим мимолётным, но таким приятным мигом. Никто не знает, что будет с блудным Ведьмаком завтра, что будет с их странной парой позже. Где они встретят следующий закат? В такой ситуации остаётся только радоваться моментам покоя и удовлетворения. Жаль только, что они могут быть прерваны в любой момент, и прерваны весьма и весьма отвратным способом.       Сначала на руке чувствуется лёгкое, почти невесомое покалывание, тысячи мурашек, как сотни иголок, когда отлежал конечность. Именно в этот момент Юлиан сглатывает и сжимает зубы. Раньше он паниковал, начинал биться в истерике, проклинать всё и вся и заглатывать всевозможные обезболивающие зелья, сейчас лишь принимает безысходность и абсурдность ситуации. То, что породили сильнейшие во всём мире, не перебить ни одной микстурой. И эти самые сильнейшие выбрали в пару к почти безобидному Лютику грозного Ведьмака с тонной врагов. Потом покалывания усиливаются и появляется нарастающее жжение. Чувство, будто кто-то приложил раскалённую кочергу к нежной коже. Мужчина извивается, кричит сквозь стиснутые до скрипа зубы и отбивается от Геральта, пытающегося неловко прижать его к себе дрожащей рукой.       Солнце неспешно заходит за горизонт, где-то вдали шумят цикады, а здесь, около костра из веток и небольших камней, под старым дубом, лежит на коленях Лютик, уткнувшись головой в землю и безмолвно роняя солёные, как Великое море, слёзы на вытоптанную землю. К жжению добавляется чувство медленной ломки кости, будто она хочет раздробиться на несколько частей и вылезти из кожи, разрывая сосуды, вырывая плоть. Всё это длится минут двадцать, не больше, но Юлиан в это время готов продать душу дьяволу, лишь бы всего этого не было. И только потом невидимая рука Господа начинает медленно и мучительно глубокими штрихами вырезать ножом мироздания очередное оскорбление, посланное Геральту каким-нибудь пьяницей в корчме перед такими же друзьями, сразу же сшивая раны. Когда вся фраза вырезана, Всевышний выливает раскалённую лаву на швы и спустя миг адского пекла убирает всю боль. Только на коже остаётся белая рваная нить, извивающаяся во что-то вроде «Седоволосый ублюдок».       Геральт аккуратно, насколько умеет, своими крепкими руками берёт Лютика и перекладывает его тело на импровизированную кровать из шкур, ватников и соломы. Кафтан барда слегка задирается, показывая руки и живот, исполосованные шрамами в виде оскорблений: цензурных и не очень. Ведьмак грубыми, мозолистыми после стольких лет работы со всевозможным оружием, пальцами проводит по коже, вызывая рефлекторные мурашки на светлом, почти белом животе.       Лютик потерял сознание от болевого шока. Опять. Геральт ненавидит себя, ненавидит природу и Всевышнего за то, что они заставили бедного Леттенхофа так страдать из-за бесчувственного ведьмака, наёмника и убийцы. Хочется забыться, умереть, напиться, но ему от этого будет только хуже. Геральт бы всё отдал, чтобы избавить этого болтливого и пронырливого барда от этой тяжёлой и несправедливой участи, хоть поменяться с ним местами или достать то зелье, которое способно заглушить боль, и физическую, и душевную желательно.       Громко вздохнув, спустя полчаса или час (Белый Волк не засекал, лишь сидел опечаленный над телом любимого) Лютик резко поднимается, долго смотрит на небо, на пылающие в созвездиях белые звёзды, белые, как цвет его волос, а потом не меньше на Геральта, только с большей нежностью и болью во взгляде. Снимает истоптанный сапог, закатывает грязную у концов штанину и, слегка вывернув ногу, проводит по длинному шраму «Мясник из Блавикена» по всей накачанной голени. — Это наш крест, Геральт. — Наш.       И Ведьмака тошнит от собственной беспомощности, он готов рвать и метать, убивать, воровать, обманывать, что угодно ради этого несчастного барда. Плевать на мораль, законы, этику. Только вот впервые в жизни Геральт понимает и точно знает, что он ничего не может сделать. Только сидеть и смотреть на то, как самый дорогой в жизни человек мучается из-за своей любви.