Шпион, который меня сразил

«Хотел бы я романтики, ты лежала бы на полу, вся мокрая и бездыханная, билась бы в оргазме, ничего не понимая.» Случилось не так… По крайней мере, в первый раз. Украденное шампанское и вяленая говядина обернулись смутными воспоминаниями о ночи в объятиях Форда и к болезненному раскаянию поутру. Рик настаивал, что прямо-таки свёл её с ума, но отказался «снова показать свои подкаты для такого скептика». Однако в следующий раз… была совершенно другая история. Спустя двадцать два дня заданий, ужинов, ссор, обжигающе горячего примирительного секса и объятий Сьюзан вслух заметила, что, по сути, они уже три недели встречаются. Каким-то образом это переросло в спор, закончившийся тем, что Рик начал нести чушь вроде «за-семнадцать-часов-в-ливанском-сувлаке-тебе-переписали-память», после чего Сьюзан кинула его через плечо и вернулась в свою квартиру. Они не разговаривали четыре дня, и Сьюзан начала переживать, что всё кончено. От этих мыслей становилось тоскливее, чем она ожидала от чего-либо связанного с Риком Фордом. На пятый день Элейн отправила её предотвратить покушение на премьер-министра Канады. Операция «Увядший клён» прошла без проблем, и через сорок восемь часов она уже вернулась. На пути из аэропорта водитель спросил, куда ехать, и адрес Форда соскочил с языка, словно заготовленное алиби. Она уже приготовилась постучать, но замерла в нерешительности, услышав за дверью тихую музыку. В отсутствие бензопилы в угрожающей близи от яиц, Рик Форд стал бы слушать Нору Джонс с такой же вероятностью, с какой её наяривал бы Мэрилин Мэнсон — стремящейся к нулю. Ручка легко повернулась, противореча острой потребности внезапно вышибить дверь и избить ею до смерти того, с кем был Форд. Она ворвалась в комнату… и остановилась. Повсюду мягко мерцали свечи, в воздухе витал аромат жареной курицы и овощей, трав и масла. Уютный стол был накрыт на двоих, а на кофейном столике стояла хрустальная ваза с букетом лиловых роз. При взгляде на этот романтичный вид у Сьюзан защипало глаза от слёз, а затем всё перевернулось с ног на голову: лицо вспыхнуло от нахлынувшего адреналина и её накрыло волной слегка психопатического гнева. Когда Форд появился из спальни — выправляя манжету из классического смокинга, и с вечной щетиной на щеках, мерцающей в свете свечей, — нож распорол воздух быстрее, чем она поняла, что схватила его. Годы тренировок не прошли даром: он увернулся, и остриё ножа воткнулось в стену позади него, не нанеся никакого вреда. — Сьюзан, какого хрена? — Какого…твоего хрена! Где она? — О ком ты, блять, говоришь? — взревел он в ответ и попытался преградить ей дорогу, когда она направилась в спальню. Она вывернулась из его захвата и резко махнула рукой в сторону преобразившейся гостиной. — О той, для кого это всё! Раздражение и шок на его лице растворились в смехе (хриплом, для особых случаев). — Всё это… для тебя, ненормальная ты женщина. Сьюзан моргнула. — Ч-чего? Форд взял её за руку и осторожно подвёл к столу, вытащил стул и задвинул его, как только она села. Принёс бутылку шампанского, хлопнул пробкой, разлил по бокалам, и наконец сел сам. — Мы сцепились, потому что я не вспомнил про наши три недели, поэтому я начал планировать что-нибудь на наш месяц. И когда услышал, что сегодня ты возвращаешься домой, приготовил это всё для тебя. Чтобы не начать болтать без умолку, как с ней обычно бывало, и заодно успокоить нервы, Сьюзан сделала глоток шампанского, немедленно подавилась и выплюнула изумленное «почему?» прежде, чем смогла остановиться. Видимо, Форда обидел её вопрос. — Я могу в романтику и во всю эту хрень. Я говорил тебе в тот вечер в казино. Всё ещё кашляя, она махнула рукой, показывая, что сейчас всё объяснит, и прохрипела: — Нет… я к тому, что… кха… у меня были сомнения, когда ты это сказал, но… кха-кха… зачем ты делаешь это всё для меня? Он подождал, пока она сможет нормально вздохнуть, а потом снова заставил её задохнуться. — Потому что ты заслуживаешь этого. Ты полностью и безоговорочно стоишь… — он сделал паузу, и Сьюзан приготовилась к сногсшибательным комплиментам от мужчины, легко растопившего её сердце цветистым огнеметом своей речи, — …всех осложнений, случайных ссадин, укусов или растяжений, ударов по моему эго, которые подкосили бы менее уверенного в себе мужика, потому что ты так хороша в нашей работе. И того, что мне пришлось добавить ещё упражнений к моим тренировкам, которые и так настолько мучительные и жесткие, что даже «Морские котики» рыдают от них как избалованные детсадовцы, ободравшие коленки, чтобы как-то отработать те сказочно соблазнительные произведения, которые ты стряпаешь, ухряпывая мою кухню. Ой. Ну, может быть, не таким уж сногсшибательным. Взгляд упал на торчащую из узорчатой скатерти нитку: руки так и чесались её вытянуть. Когда она всё-таки нашлась, что сказать, слова застряли в горле от его пристального взгляда — того самого, для запугивания людей, которых он удосужился допрашивать. Ей удалось проглотить комок в горле, лишь когда его рука скользнула к её, и он поднёс её ко рту, чтобы поцеловать костяшки пальцев. Электрические искорки промчались от кончиков пальцев вверх по руке, потом текли вдоль позвоночника вниз, проскочили между бёдер и до самого сердца, и она приглушенно выдавила: — Ничего себе, Форд… — Потому что… с тобой я счастлив. Большую часть жизни я глотал яды, горел, убивал людей, нырял на четыреста метров без баллона с кислородом, потому что у меня был заказ на дельфина, который пытался взять под контроль весеннюю неделю моды в Милане, и терпел боль от бамбука, прорастающего сквозь мои ногти. После всего этого я не ожидал стать счастливым. Так что я просто… хочу сделать тебя счастливой тоже. Если ты не против. Зажатая между зубами губа выскользнула и встретилась со своей двойняшкой в улыбке. И эта улыбка в своём сиянии могла посоперничать со свечами. — Да. Я абсолютно не против.

***

Три часа спустя она проснулась на полу мокрая, в синяках, со вкусом соли и шоколада на губах и удивляясь, как ей удалось снять с Форда одежду до последней нитки, не задев бабочку.