Он видит вселенную

Звездное небо — один из прекрасных видов в этом мире. Тысячи, нет, миллионы звезд, планет и их спутников, сверкают яркими огнями на ночном небосводе. Лютик, маленький мальчик шести лет, лежит на пожухлой траве на небольшой поляне возле дома, и смотрит в небо, пытаясь угадать, где же находится созвездие малой медведицы, иногда прислушиваясь к колыбели поздних птиц, что не улетели на юг. Лишь улыбка расцветает на по-детски пухлом лице, когда мама, стоя в дверях дома с лампой, зовет мальчика домой. Гулять перед сном является одним из самых важных ритуалов дня, точно таким же, как почистить зубы утром и вечером, всегда говорить «спасибо» и убирать игрушки на место. Лютик принимает ванну, прося мать полить сверху ковшиком теплой воды, как он любит, и в конце вечера засыпает под мерное чтение одной из сказок. За маленькими веками, голубые глазки видят больше, чем весь мир. Они видят будущее, и не важно хорошее или же плохое, видят людей, коих еще не видел мир, и только мальчик может по утру рассказать своей матери с отцом вновь то, что предначертано судьбой на новый день. Он сильно плачет, когда просыпается по середине ночи, крича и прося кошку, что крепко-крепко прижимает к себе, не убегать завтра за чертовой птицей, потому что знает, что там бедного рыжего кота задавят лошадьми. Кота под протестующие вопли закрывают в чулане, засунув туда для его же сохранности на целый день. Лютик, вытирая слезы, до сих пор изредка хнычет, и злостно поглядывает на недобрую тропу в лес. — Лютик, иди кушать, — кричит мама, чуть часы стукнут полдень, и он бежит бросив деревянный меч — свою игрушку, что сделал папа, — и кричит радостное «суп!» Потому что знает, что именно будет на столе. После позднего обеда, он побежит помогать отцу кормить гусей, вновь шутя про их длинную шею. Когда мальчишке становится на два года больше, соседи начинают выстраиваться в длинные очереди, готовы стоять хоть целый день, чтобы узнать что-то про себя самого. А вдруг, Лютик и вправду знает, сможет ли мясник продать ту здоровенную тушу кобылы по высокой цене на рынке? Если честно, сам Лютик этого не знает, но судьба дает понять только ночью, когда хрупкое тело плотно укутанное одеялом, будет тихо и размеренно сопеть, уткнувшись носом в мягкую подушку. Судьба, Вселенная, называй как хочешь, хоть предназначение, награждает подросшего мальчишку прекрасным голосом только в подростковом возрасте, когда он перестает звучать по-детски нежно, становясь громче и чуточку грубее, хоть и не перестаёт быть таким же плавным и мелодичным. Бардом он станет в шестнадцать, когда все-таки перестаёт писать стихи в стол, а на день рождения родители дарят лютню, именно ту, которую он так хотел. Когда холодная зима опускается на город, злой протяжённый плач метели и пурги за окном продолжает завывать уже который день, Лютик, сидя возле горящего камина полукругом с родителями, тихо играет спокойную колыбель, плавно сменяя слова друг за другом в рифму. Этого хватает тоже, для крепкого сна безмятежных мыслей, и словно по мановению магии он засыпает, как только мать заканчивает напевать знакомую балладу о могучем и сильном ведьмаке — Белом Волке. Видеть все ему не дано, но что-то — возможно. *** — Ты мне снился, — подсаживаясь на свободную лавку говорит Лютик. Мужчина напротив лишь странно смотрит и хмыкает. — Так значит это ты тот мальчик, что может предсказывать будущее, — хрипло отзывается он спустя несколько секунд молчания. Взгляд янтарных глаз блестит в лучах уходящего солнца, пробирающегося через грязное размытое окно, ведьмак смотрит цепко и прямо. Он единственный не критиковал его пение, не кидался едой и вообще не имел никакого отношения к происходящему в таверне. — А ты пришел узнать свою судьбу? — спрашивает бард откусывая спелое красное яблоко прямо по центру. — А ты ее знаешь? — Я знаю, что уйду с тобой, вот и собрал небольшую сумку себе в дорогу, — пожимает плечами парень и как-то странно улыбается, будто витает в облаках своих мыслей. Хотя, наверное, так и есть. — Будет от тебя толк, певчий? Мне не нужен балласт в виде хилого пацана за спиной. Он еще раз пожимает плечами. Этого он не знает. *** Ночь кажется темной, слишком страшной и тихой. Лютик вздрагивает от любого скрежета и случайного звука, даже хруст тонких веток под ногами заставляет напрягаться, сжимая кулаки до белых пальцев и аккуратных лунок от ногтей на коже. Хоть в детстве он и играл в войну с ребятами, сражался не на жизнь, а на смерть, но это было тогда, в виде игры и забавы, где тот же меч весил не больше ведра с водой. А сейчас страшно, спустя столько лет, идти по темному лесу в поисках места для ночлега, Геральт давно спрыгнул с Плотвы, ведя лошадь за поводья, идя чуть впереди, и он молчит весь путь, изредка вздыхая и рыча на бестолкового, по его мнению, Лютика за тупые вопросы. Да и ударил по животу, до сих пор больно, он не знает за что именно, но спрашивать не решился. Геральт его сторонится, говорит, что ему никто не нужен. Спать на холодной земле не кажется чем-то вон выходящим, но он все равно двигается ближе к костру, пока хриплый голос ведьмака его не останавливает: — Перестань, иначе подожжешь, — остерегающе говорит Геральт, и отворачивается на другой бок. Спит тогда Лютик плохо, он ворочается и метается, не находя себе места под открытым небом, что заволокло тёмными тучами, закрывая за собой полную луну. *** — Сэр, я не знаю ничего, что может касаться Вас лично, — чуть отходя в сторону повторял вновь и вновь Лютик. Взгляд голубых глаз испуганно скользил по полному залу гостей, в поисках нужной персоны. Как назло ее не было. Быть зажатым в углу пьяным мужчиной, что пытается узнать свое будущее нагло тыкая в парня пальцем, казалось ужасным времяпрепровождением, он мог бы сейчас стоять подле Львицы и петь знаменитую балладу про двух влюблённых, не чувствуя этот липкий страх где-то в поджилках, невольно вспоминая что-то из детства. Но вовремя подошедший ведьмак успевает перехватить взметнувшуюся руку мужчины, и несильно сжать, для предупреждения. Отговорку он придумывает нелепую, даже чуточку обидную, но Лютик улыбается уголками губ, кивнув и сказав «спасибо», когда в руки ему кидают монету и пьянчуга уходит. — Я спас тебе задницу, — раздражённо произносит Геральт и ведет барда к двум пустым местам за столом, не сильно толкая ладонью в спину. — Я уже поблагодарил тебя, — отзывается парень и садится на свое место, забывая о споре как только Львица начинает говорить. Десяток пар молодых людей, выстраиваются в ряд, начинают вести плавно танец, сходясь близко друг к другу, словно заглядывая в глаза своей паре, касаются пальцами чужой ладони, и тут же, как только музыка меняет ноту, делают шаг назад, и только держатся за руки, не разрывая зрительный контакт. Лютик любуется ими, закусывает губу, сложив руки домиком, глядит так пылко, погружаясь в это представление с головой. Не замечая, как слева на него точно также смотрят янтарные глаза. Вечером, сидя на невысокой табуретке в одной из таверн, где на втором этаже им удалось снять одну комнату с двумя небольшими кроватями, он пишет пером на бумаге строчки рифм. Это время выбрало искусство, вдохновение пришло так не вовремя, но рука держит перо крепко, быстро вырисовывая буквы с острыми крючками. Свеча медленно догорает, пламя чуть колышется от вздохов парня, заставляя тень шевелиться, шелест страниц его небольшой книжонки, куда он записывает новые стихи разносится по комнате, пока тихий голос ведьмака не советует лечь спать. Им завтра рано вставать, предупреждает он, идти несколько суток без перебоя, лучше набраться сил. Когда Лютик лежит завернутый в кокон из тёплого одеяла, он слушает тихий голос, что доносится до них с соседней комнаты. Молодая девушка, еще подросток, тихо напевает колыбельную маленькому братику. Его мама пела точно также, когда плохие сны — кошмары, тревожили его по ночам. Она грела небольшую кружку молока, мешая его с медом, и только после этого Лютик мог вновь заснуть. *** Идти по пыльным тропам в полном молчании кажется ужасно, но Геральт лишь фыркает на барда, когда тот пытается начать разговор. Молчит на все вопросы, лишь изредка прося заткнуться, и даже не пускает на Плотву, только сбавляет ход, чтобы поэт успевал за ним. Лютик, на удивление, затыкается после рассвета, молчит весь день, даже когда их схватят эльфы, предварительно отрубив каждого по очереди, он будет молча сидеть привязанный к спине ведьмака. Истратив себя только на удивленный возглас. К удивлению Геральта, он не плачет, не умоляет отпустить, в конце концов, даже шутки свои неуместные не шутит. Просто сидит склонив голову вниз и поджав губу. — Отпустите человека, дайте хоть ему уйти, — просит тогда ведьмак, а что-то внутри барда рушится и ломается. Осознание значимости и важности режет глубже меча. Он не знал, как Геральт к нему относится, какие мысли водятся в его беловолосой голове по отношению к надоедливому барду. А у Геральта там много чего интересного, только скрывает это за хмурым лицом и серьёзным взглядом, а сам сердце свое бережёт. Да только не сберёг. А потом этот же самый меч разрезает напополам одного из эльфов, погружаясь в тело с противным звуком, вспарывая насквозь худое тело. Драка выходит отличной, но слишком быстрой, все-таки Геральт ведьмак, а они простые эльфы. Эльфы, что остались лежать мёртвыми телами на сухой земле. К ночи ведьмак начинает нервничать, не заехали ли так сильно по хрупкой головушке, что бард заткнулся? Вид серьезного Лютика скребет где-то внутри, словно так не должно быть, это же все еще тот певчий, что улыбается и глупо шутит целыми днями. Только голубые глаза кажутся печальными, и не такими привычными, без того огонька задорства. — Все хорошо? — нахмурившись спрашивает Геральт. Пламя костра красиво очерчивает профиль Лютика, искры вспыхивают и падают наземь возле их ног. Но Лютик молчит, сидит уткнувшись отстраненным взглядом куда-то в лес, не реагирует на слова. Геральт касается его ладони, аккуратно задев, но руку не убирает, когда бард поворачивается к нему удивлённо смотря. — Все нормально? — вновь задает он вопрос, и хмурится больше, когда Лютик вдруг качает головой. Отрицательно. — В детстве я очень любил смотреть на ночное небо, любуясь звёздами часами, представлял их историю словно новую балладу о каждой. — Тихо шепчет Лютик. — Друзья, такие же маленькие мальчики, лежали со мной, надеясь, что смогут тоже увидеть нечто запретное на этот день, но открытое на следующий. — Почему ты не смотришь на меня, прячешь взгляд специально? — задает он тревожащий его вопрос. Сердце замирает в ожидании, готовясь пропустить удар. — Почему ты вдруг замолчал, Лютик? — Моя мама была родом из Темерии, и всегда пела оттуда колыбельные и читала сказки. Как и твоя мама, Геральт. Геральт молчит, резко выдохнув весь воздух из легких, смотрит напряжённо и хмурится, готовый вот-вот закричать. Нечто большее, чем внутренний мир рушится внутри ведьмака, осколками врезаясь во внутренности и раня сердце. — Я видел ее, и она прекрасна. Точно так же, как ты. Глаза только цветом другие, но точно также красивые, боже. — Соленые дорожки кривыми линиями стекают по красным от жара пламени щекам, и только сильная рука ведьмака сжимает ладонь Лютика крепко-крепко. Он обнимает барда, прижимая ближе, дает уткнуться в шею, зарывшись носом в тёмную макушку парня. Сам еле дышит, вот-вот задохнется сам не зная отчего, но не дает упасть Лютику, давая ту нужную ему опору, словно нет ничего важнее для него на свете. — Видел во сне? Она снилась тебе? — хрипло спрашивает он найдя в себе силы. — Это было видение, словно она забрала мой разум, заставляя слушать только ее голос… — Вот почему ты так странно сидел, — кивает ведьмак сам себе, поглаживая ладонью по ссутулившейся спине, успокаивая. — Она сказала, что гордится тобой, своим сыном… Любит тебя, но не может ответить на вопросы, зная, что сделает этим только хуже. Просила остерегаться красавицы — чародейки из Венгерберга, она твоя погибель. Засыпают они вместе, крепко прижимаясь друг к другу. Ночью Лютик начинает метаться, но только сильная рука сможет успокоить парня.

***

Их путь лежит через глубокую реку, и только в одном месте она перестает бурлить и бежать снося на своем пути все, именно там, где вода по грудь и можно перейти. Геральт замечает кикимору раньше, чем она успевает схватить барда за щиколотку. Цепкие руки с острыми когтями почти достают до его ноги, когда серебряный меч, взметнувшись вверх, отрубает одну из рук. Раздается истошный крик, от которого закладывает уши, Лютик успевает выбежать на другой берег, прячась за толстым стоволом дерева, а ведьмак наносит один удар за другим, пока скорчившись от боли и злости, чудовище не утягивает его на дно реки. Лютик замечает, что меч выпадает из мокрых рук Геральта, и все сжимается внутри от страха, когда из воды слишком долго никто не вылазит. Там что-то происходит, что-то случилось. Чувство самосохранения твердит остаться на месте, прятаться за толстым деревом и надеяться, что ведьмак достаточно силён, чтобы сразиться с тварью голыми руками. Но бард успевает проклянуть всех, когда схватив небольшой клинок, бежит туда, в воду. Замахнувшись со всей силы он бьет со спины кикимору прямо в голову, молясь всем богам, чтобы пробить череп и толстую кожу; молясь, чтобы остаться в живых, и спасти Геральта, надеясь, что еще не поздно. Потом такого мокрого, испуганного барда, ведьмак успокаивает на берегу, склонив голову вниз, держит парня за подбородок и говорит «спасибо». Смотрит в голубые глаза напуганного олененка, видит в них чуть ли не пол мира, все тайны и ответы на них. А потом, чуть придвинувшись, аккуратно касается его губ, боясь быть отвергнутым и непонятым. Он замирает словно статуя, не двигаясь, не смея шелохнуться. И так вздрагивает, когда Лютик, его маленький хрупкий бард, отвечает, сминая чужие губы в ответ. Оба мокрые и распаленные держатся друг за друга, будто за спасательный круг. — Все хорошо, — тихо произносит Геральт и чуть улыбается уголками губ. Они успевают полностью высохнуть, когда въезжают на Плотве в маленькую деревушку.

***

Когда ночью не спится, Геральт думает о своей жизни, не заходя определенные временные рамки, под боком уткнувшись в подушку носом, тихо сопит Лютик, иногда причмокивая во сне. Когда жизнь так круто повернулась? Когда стал привычным бубнеж парня, почему не захотелось бить его за очередной тупой вопрос? Когда в голове что-то перемкнуло, сменяя гнев на что-то теплое внутри, при взгляде на непутевого певчего? Когда появилась цель добраться туда, куда никому доселе не было ходу? Геральт честно не знает, просто в определённый момент он стал смотреть по-другому, перестал злиться и отвергать. Влюбился что ли? Бога ради, Вы о чем говорите? Отважные ведьмаки не чувствуют ничего, нет ни одних чувств для мутантов, что смогли бы пробить медленно бьющееся сердце. Вот только янтарные глаза выдают его с потрохами, когда дело касается Лютика. Теплая ладонь неожиданно касается его груди, медленно ведет вверх до ключиц и обратно на середину, Лютик сонно смотрит на ведьмака. Только что проснулся, сонный, мягкий, податливый после сна. — Что гложет великого Белого Волка? — хриплый ото сна голос разносится в тишине комнаты. — Должно быть что-то конкретное? Или ответ, как бессонница тебя не устраивает? — М-м-м, дай-ка подумать, — он трет наигранно подбородок, прищурив глаза. — Нет, не-а, думаю, нет. Геральт усмехается и касается губами лба парня, нежно целуя. Лютик улыбается и, привстав на локте, целует ведьмака в губы. Засыпают они уже вместе. Утром, когда солнце уже встало над городом, пробираясь в комнату яркими косыми лучами через неплотно задернутые шторы, Геральт сонно жмурит глаза, просыпаясь первым. Уходит умываться, и успевает вернуться, одевается, сидя на краю единственной кровати в дешевом номере. Лютик просыпается, подскакивая на кровати, резко садясь. Шальной взгляд мечется по комнате, пока не натыкается на удивленного мужчину с одним сапогом в руке. — Что случилось? — Девчонка, сегодня мы встретим девчонку из леса, — запыхаясь говорит бард. Трет лицо ладонями, сильно надавив на глаза до цветных пятен. — Белые волосы, что-то случилось у нее, какая-то беда. Геральт кивает. Сегодня, так сегодня, они будут готовы.

***

— Солнце светит слишком ярко! — продолжал нудить бард. Он шаркал ботинками по песку, не боясь набрать в ботинки — и так уже было хоть высыпай, и драматично вздыхал, поглядывая искоса на ведьмака. — Зато ты ему не светишь, — отозвался он и огляделся вокруг. Вроде, все сходится, место подходит под описание из сна, и им не остаётся ничего, кроме как сидеть и ждать темноты. — Ему никто не светит! — Лютик, это тупой диалог. — Но ты продолжаешь со мной говорить, а это лучше молчания. И вообще, когда ты мне купишь новый инструмент? — он резко остановился и сложил руки на груди, чуть отклонил голову назад, задрав подбородок вверх, и грозно смотрел на ведьмака. Тот в свою очередь лишь усмехнулся и продолжил идти вперед, решив, что можно остановиться на той небольшой поляне, усеянной маленькими цветками и клевером. Бард прибежал через несколько минут, зло сверкая глазами, и демонстративно отвернулся, усевшись на траву. По бледно-голубому небу осенний ветер быстро гонит облака. Лютик, прищурив глаза от яркого солнца, наблюдал за причудами природы, пытаясь рассмотреть придуманного единорога. Когда вечереет, они разжигают костер, все также молча. Цири и вправду выбегает из леса, сталкиваясь с Лютиком на бегу. Бард чуть не падает назад, успев только испуганно вскрикнуть и взмахнуть руками, уронив тонкие сучки для костра, но Геральт успевает схватить парня за шиворот рубахи, резко дернув вперед, и перехватить девчонку за руку, оттаскивая их друг от друга. Белые длинные волосы струятся по худым плечам неровной волной, Геральт знает, что такое бывает от кос. Девчонка испуганно смотрит исподлобья бледно-серыми глазами, губы сжаты в тонкую полоску, а все лицо вымазано в грязи и саже. Она дергает руку и зло скалит зубы. — Ты! Ты Геральт из Ривии? — она успевает обнять ведьмака, когда он все же кивает. И вопросительно смотрит на нахмурившегося барда. Цири трындит не меньше Лютика, иногда даже не давая вставить и слова, а Геральт только молится всем богам, чтобы эти двое наконец-таки заткнулись. И поздно ночью, когда вокруг темнота, что ничего не видно дальше вытянутой руки, да и руку тоже, Цири придвигается ближе к Лютику, удобно устроившись возле потухшего костра, и пытается отобрать себе одеяло, тянув изо всех сил. Какое-то время продолжается возня, и Геральт, повернувшись к ним лицом, раздражённо смотрит на нелепую борьбу. — Ну уж нет, дамочка! — разносится голос барда. — Это мое! Укрывайся своим плащом. Ведьмак хмыкает, признав поражение Лютика быстрее, чем он сам. И лишь закатывает глаза, двигаясь в сторону, чтобы парень мог умоститься рядом с ним. — Нет, ну ты представляешь! Эта девчонка отобрала у меня постель! — Спи, — тихо шепчет ведьмак, про себя благодаря Львенка за возможность прижать парня ближе, перекинув руку, и уткнуться носом в темную макушку, вдыхая сладковатый запах цветка. Как-то привыкаешь к теплому телу под боком. Особенно, к желанному телу. По утру, когда сырой туман, плотно укутав все вокруг будто в кокон, медленно плывет по земле, Геральт сонно трет глаза, морщась из-за отлеженной руки, что отдает колющими резями в пальцах, и странного мокрого ощущения на груди. И морщится, завидев, как Лютик лежа на нем, пускает слюни. Но что-то внутри радостно йокает, когда он понимает, что бард спал сегодня спокойно, только привычно ворочался и сумел почти полностью залезть на него, раскинув руки. Иногда Лютик бывает слишком любвеобилен, и его тяга к прикосновениям, вечному тактильному контакту, бывает чересчур надоедливой, словно без этого он не может ни минуты. Парень сонно бормочет что-то отдельно похожее на слово, и, пошарив рукой, обнимает Геральта, поелозив щекой по груди. Медленно открывает глаза, и расфокусированным взглядом смотрит на Геральта, расплываясь в дурацкой улыбке. — Доброе утро, мой могучий ведьмак, — хрипло отзывается он. — И тебе, принцесса. — У меня проблема… — хмурится бард и трется о чужое бедро, невольно проезжаясь утренним стояком. — Я не буду тебе дрочить. — Хмуро произносит мужчина, но с места не двигается. — Что?.. — растерянно говорит Лютик, и только успевает вытянуть губы в букве «о», когда понимает, как выглядит это со стороны. И вообще-то он про другое. — Черт возьми тебя, Геральт, я про запутавшиеся ноги в одеяле, а не про это! Ведьмак злобно хмыкает и отворачивается. Но с места так и не двигается. Лютик несколько секунд безуспешно дрыгает ногами, дергаясь всем телом, и продолжает бессовестно тереться об ведьмака, пользуясь случаем. Только предательски краснеет, когда дыхание учащается, а внизу живота сводит сладкой судорогой. — Прости… — шепчет он в свое оправдание, когда сильные руки, остановив его, зажав бока, тянут вверх. Он беспомощно жмурится из-за щекотки и хихикает, чуть не свалившись на ведьмака. Геральт только раздражённо смотрит и хмыкает, как обычно. А остальной день до какого-то магического леса, как понял Лютик из краткого рассказа, они идут болтая с Цири. — А Геральт всегда молчит и хмурится? — шепотом произносит девчонка, заставляя барда немного пригнуться, чтобы лучше слышать. — А еще всегда игнорирует вопросы, делая вид, что тебя здесь нет, — также тихо отвечает он и, поправив лютню на правом боку, ускоряет шаг. Они успевают даже поссориться, не сойдясь во мнениях насчет инструментов. Он очень обижается, когда несносная девчонка плохо высказывается о его лютне. — Она ребенок, Лютик, — цокает ведьмак возле небольшого ручейка. Плотва жадно пьет из него, в то время как Цири пытается достать из колючих зарослей с острыми колючками несколько ягодок шиповника. — Но это не отменяет тот факт, что она считает мою лютню простой тратой времени! — возмущается бард, зло пыхтя и пытаясь испепелить нежданную гостью взглядом. — Иди сюда, прыткий, — подзывает к себе Геральт, протягивая к парню руку. Лютик остерегается, но подходит. — Что снилось сегодня? — Ничего, мне не всегда что-то снится. — Лютик пожимает плечами и чувствует, как чужие руки аккуратно обнимают со спины, как Геральт встает на шаг ближе, и как голова ложится ему на плечо. И он улыбается, касаясь чужой ладони своей. После того, как Цири остается в надёжном месте под защитой, они идут в бар, чтобы напиться. Но что-то идет не по плану, и Геральта просят, даже умоляют, предлагая заплатить тремя мешками монет, если он убьет ту тварь, что убивает по ночам их скот. Лютик остается в баре для его же сохранности, особо не возникая и не протестуя. А потом слушает и записывает в свой сборник занимательную историю из уст очевидца, которому не посчастливилось видеть собственными глазами бой ведьмака и той твари. — Он умер! — кричит полноватый мужчина, вытирая лоб сырой тряпкой. Столько эмоций и чувств, что он аж вспотел весь, поэтому так несло потом, что рядом сидящий бард почти задыхался. — Он жив, — меланхолично отвечает Лютик, задрав голову вверх. Все вокруг странно на него смотрят. — Я видел собственными глазами! — вновь вторит он жестикулируя руками. — Неа! И как будто по волшебству в помещение входит Геральт. Деревянная дверь громко ударяется об стену, стукнув ручкой, и готова слететь с петель. — Я же сказал! — оживленно говорит бард и встает со стула, смотря на грязного, покрытого с ног до головы кишками и внутренностями чудовища. Он поет знакомые строки из баллады, также прося деньги и за это, а потом бежит следом за мужчиной, что уже скрылся в комнате. Моет, чистит, выдергивая из белых длинных волос нечто отдельно похожее на кусочек мяса. И сдерживает рвотные позывы, поливая водой из ковшика.

***

Когда наступает холодная зима, на улицах становится все белым бело, Геральт покупает два теплых плаща на рынке, кутая барда теплее всех. Он очень печётся о его здоровье, хватило того, как пришлось изрядно повозиться, когда Лютик заболел гнойной ангиной в нескольких днях от единственной деревни. Тогда ведьмак впервые в жизни отдал свой бутылек с черной жижей внутри человеку. Никто не знал, подействует оно или нет, но барда после этого пришлось везти на коне и молиться, чтобы он не умер находясь без сознания. На следующий день Лютик смог поднять огромный валун, и радостно кричал, подзывая Геральта ближе. Сейчас Лютик плотнее закрывает шею, и прячет холодные красные руки в полах ткани. — Мы будем голодать некоторое время, запасись чем-нибудь, — вот что сказал певчий после одной из ночей, когда утром сидел в грязной комнате на жёстком матрасе, глядя на расслабленного ведьмака. Снег хрустит под ногами. Они идут через редкий лес с тонкими хрупкими деревьями, оставляя после себя чёткие следы. Через несколько часов метель все заметет, и сборище вдруг собравшихся мужиков, что захотели убить известного мясника из Блавикена, потеряют их и след, продолжая блуждать по северу совсем в другом направлении. Лютик, привстав на носочки, одной рукой держится за хлипкий сучок, а другой пытается зацепить несколько гроздей мерзлой рябины на высокой ветке. Пальцы плохо слушаются, и он готов вот-вот упасть, сильно наклонившись вперед, когда Геральт успевает подхватить его прямо перед снегом. Еще чуть-чуть и он бы упал лицом вниз. Ягоды также срывает ведьмак. — Ты так и не рассказал, — что самое интересное, ведь это же Лютик, тот приставучий бард, что треплет языком чаще, чем моргает. — Как именно тебе снятся сны. Лютик резко останавливается, чуть щурит глаза, как-то непривычно серьёзно глядя на мужчину, что тот начинает жалеть, что вообще завел эту тему, но парень отвечает: — Это как видеть что-то наяву, будто своими глазами. А потом просыпаться и говорить что именно. Геральт на это кивает. — Я видел как сгорит дом пьянчуги из моей деревушки, но никто не поверил. А когда он и вправду загорелся, многие обвинили меня в этом, но только несколько женщин, которым до этого я что-то предсказал, смогли переубедить разгневанную толпу. После этого ко мне выстраивались в очереди, чтобы узнать будущее. Это было странно, слушать как Лютик говорит без всех этих надоедливых фразочек, шуток, так спокойно и размеренно, будто делится чем-то поистине важным и сокровенным. Неверное, так и есть, раз привычный шальной взгляд сменяет какой-то другой, и его Геральт разобрать пока не может. За все время он заметил за бардом простую вещь — он болтает обо всем, кроме себя. Ничего не рассказывая, дает лишь изредка какие-то намеки, не зная, что ведьмак хранит каждую крупицу таких вот рассказов, выстраивая в голове образ. И после таких открытий, личных рассказов, каждый из них молчит, только держатся за руки, ведь Лютик кое-как может шагать через мокрый снег, еле волоча замерзшие ноги. И самое странное то, что Геральт вдруг делится с ним одной из своих перчаток. Сам желая этого, где-то внутри черепной коробки засела мысль, что о маленьком хрупком человеке нужно заботиться. И он отдает и вторую, внимательно следя, чтобы тот надел обе. А потом Лютик в благодарность хочет поцеловать его в щеку, но мажет и касается плотно сжатых губ, испуганно выдыхая клубок пара изо рта. — Ой, — успевает произнести Лютик перед тем, как его заключат в крепкие объятия, чужая ладонь придержит за подбородок, а сухие губы коснуться его приоткрытых в нежном поцелуе. Сейчас Геральт готов подарить ему всю нежность, на которую способен. Лютик цепляется за черный плащ, привстав снова на носочки, позволяя ведьмаку выпрямиться в полный рост, ощущает горячие ладони на своей пояснице даже через слои ткани, и поддрагивает, еле держась на трясущихся ногах. Боже, столько времени они провели вдвоём, не желая снимать каких-то шлюх за деньги, не желая видеть перед собой кого-то другого. И тело слишком сильно соскучилось по ласке, по всем нежным прикосновениям будоражущих кровь. И когда Лютик еле сдерживаясь, тихонько стонет в поцелуй, Геральт в отместку сжимает его ягодицы, так резко и звонко шлепнув по ним, что бард стонет уже от боли. — Ты слишком громкий, — ухмыляется ведьмак, но руки от пятой точки не убирает, нагло заглядывая в помутневшие глаза. — Еще не знаешь, а уже говоришь. — Только попробуй начать тереться об меня, я уже выучил все твои приемчики, — чуть не начав качать пальцем говорит Геральт. — Ты лошадиная задница! — неожиданно красноречиво выражается бард, что ведьмак давится воздухом от возмущения. А потом бежит за бессовестным певчим по снегу. Давая барду смело пробежаться по натоптанной тропе, и в самый последний момент обрушиться на него всем весом, заставляя упасть. — А ты кто? Кто? — смеясь и катаясь по снегу Геральт кидает в парня комок снега, попадая прямо в лицо. Как не вовремя Лютик открыл рот! — Это нечестно! Ты мухлюешь! — Ты провоцируешь просто, — отмахиваясь от летящего снежка, Геральт успевает пригнуть голову. — Ты все еще лошадиная задница! — обиженно кричит Лютик, признавая свое поражение сложив руки на груди и отвернув голову в сторону для пущей убедительности. — Там есть небольшая пещера, теплая и сухая, мы там заночуем, а поутру выйдем в путь, — встав с корточек говорит Геральт. Подает руку Лютику, помогая встать. А Лютик уже привык к этому, перестал возмущаться, что он не молоденькая девушка, чтобы тянуть ей руку в помощь, сам может справиться, а стал принимать её, понимая, что таким нехитрым способом Геральт просто показывает свою заботу. Нет в беловолосой голове мыслей сравнения барда с пышногрудыми женщинами, только желание помочь и не более. С этим стало как-то легче. Когда осознавая свою значимость перед ведьмаком, он позволял относиться к себе чуточку мягче, словно так и должно быть. — Я буду спать на камнях, а не на снегу! Ура! — оживленно кричит бард и тут же подскакивает, не отпуская чужую ладонь. — Ты спишь почти на мне, — язвительно произносит мужчина и ведет парня через бугры снега. — Но ты не имеешь ничего против. На это Геральт лишь хмыкает. Что правда, то правда. Костер разжигает Лютик, изрядно попотев и уже начиная ругаться матерными словами, проклиная почему-то Геральта. Сидя на валуне возле наломанных веток и сухой травы, что были аккуратно сложены в небольшую кучку, Лютик умудрился разжечь огонь. Хмурый взгляд янтарных глаз направлен на парня, пока тот радостно улыбаясь смотрит в ответ. И до него пока не доходит, почему же ведьмак хмурится. — Ты горишь, — серьёзно произнёс мужчина. — Да, я всегда горяч, — ехидно хихикая отвечает бард. — Лютик, блять, ты реально горишь. А вот сейчас и начинаются крики и бег. Лютик выбегает из пещеры, машет рукой с горящим рукавом в разные стороны, и тут же сует ее в сугроб снега, громко вздыхая. — Мог бы и сказать, — бубнит он садясь рядом. В запасе было несколько кусков копченого мяса и хлеб. Воды они растопили на огне, а еду поделили пополам. Хотя Лютик был уверен, что ведьмак ест больше раза в два-три, даже предложил еще кусочек ему, но в ответ получил лишь хмурый взгляд янтарных глаз, что красиво сверкали при пламени. Это был еще один жест доброты и заботы со стороны ведьмака — он пекся даже о том, как ел бард. Всегда готов был отдать последнюю крошку человеку, жертвуя своей порцией. Но Лютик редко соглашался. Хотелось, на собственное удивление, выпить пива. Нет, не сидеть в тех грязных, душных тавернах полных людей, а провести этот же самый вечер только с кружкой выпивки и глупым разговором не несущим никакой значимости. — Что-то ты давно не играешь, — будто между делом произносит Геральт, а на деле первым начинает разговор, прерывая часовое молчание. — Холодно мне, вот и не играю. — Отвечает бард. — На улице метель, как я буду струны чувствовать в перчатках? Кстати, тебе их отдать? — Себе забери, — хмыкает он. И он идет спать, удобно расстелив теплую шкуру возле костра. Через некоторое время приходит и Лютик, тихонько устраиваясь под теплым боком. Где-то с неделю назад он потерял свою подложку пока убегал от чудовища, пыхтя и громко крича во всю округу. Геральт согласился поделиться с ним местом как-то резко, он только собрался спрашивать, как ведьмак бросив меч рядом, улегся на шкуру чуть отодвинулся в сторону. Это и было безмолвное предложение. От костра Лютик согрелся, красные щеки немного покалывало от жара. Глаза сонно закрывались, а дыхание стало размеренным и глубоким. Лютик заснул. Через несколько дней пути по заснеженным полям и лесам, они доходят до небольшой деревушки, где никто не знает про могучего ведьмака и его болтливого барда. Так что Лютик не упускает возможности использовать это в свою пользу. Свободная комнатка два на два остается в их распоряжении, Плотва стоит в загоне и медленно пожевывает сухую траву, пока Геральт, сидя за небольшим столом пьет дешевый эль, чуть морща нос от кислоты и противного послевкусия. А Лютик поет. Так красочно и красиво, сумев привлечь внимание каждого из невольных слушателей в таверне к себе. Встав одной ногой на стул, он медленно начинает играть одну из недавно придуманных мелодий, попутно вспоминая слова баллады. Если вспомнить при каких обстоятельствах он придумал ее, можно начать смеяться в полный голос, ведь только он, Лютик, умудрился порвать штаны где-то в лесу глубокой ночью, сказав, что отойдет на несколько минут, чтобы справить нужду, и пройдет полчаса перед тем, как Геральт начнёт волноваться и пойдет искать неудавшегося поэта по темноте. И лучше бы не искал, подумал тогда ведьмак. Потому что только этот бард мог испугаться простой ладони на своем плече и, вздрогнув всем телом, кинуться в сторону с расстегнутыми штанами прямо в сугроб лицом. И только оголенная задница торчала вверх. А потом причитать, что чуть не отморозил себе все сокровенное и порвал, на минуточку, дорогие штаны, которые умудрился забрать последними на ярмарке в одной из деревень. Сейчас же Лютик был в другой одежде. Золотистый костюм со вставками красиво отливал в теплом свете горящих свечей, все пуговицы были застегнуты, прикрывая бледную шею, а штаны на высокой талии подчеркивали не очень худое, но вполне крепкое тело, особенно задницу, на которую, как успел заметить Геральт, посматривал тот мужичок в левом углу. Уже наверняка успев раздеть барда одним взглядом. Что-то примитивное внутри предостерегающе сжалось от мысли, что кто-то может позариться на его барда, что кто-то может забрать это сокровище доставучего певчего себе. И это чувство — ревности что ли? — не нравилось ведьмаку. Не так он должен реагировать на это, друзей не ревнуют, друзей не хотят затащить себе за спину и никого не подпускать. Друзей не хотят, что самое главное. А Лютик восторженно пел, улыбался и кланялся во все стороны под грохот аплодисментов. Стрелял глазками в толпу заигрывающих девиц, благодаря всех за прекрасное слушание. А потом вальяжно завалился на деревянную лавку, что не видно было из-за стола, вытянувшись во весь рост. — Ну как тебе? Понравилось? — тяжело дыша спрашивает он. Геральт кивает, но через секунду понимает, что Лютик его не видит. — Да. Тёмная макушка резко выныривает из-за стола и удивленно смотрит на мужчину. — Я знаю, мне снилось это. — Врешь, тебе не могло это сниться. — А если я скажу, что мне приснился наш жаркий, полный моих стонов и криков до охрипшего голоса, секс, ты поверишь? — нагло произносит бард и пошло облизывает нижнюю губу, смотря как Геральт внимательно следит за движением языка. — Я скажу, что тебе ударило в голову пиво, а после вытрахаю тебя, чтобы узнать как именно ты будешь стонать и кричать. — Хрипло отзывается ведьмак не давая спуску зазнавшемуся поэту. — …тебе пиво в голову ударило? — Я пошел в комнату, — бросает он и уходит на второй этаж, на последок взглянув на парня. Лютик подрывается быстрее, чем мог подумать, и бежит по лестнице, чуть не сшибая с ног какого-то мужика с пустым подносом в руках. Он не слышит гневных выкриков в свою сторону, и тут же залетает в их снятую комнатку, ища глазами ведьмака. — Все хорошо, Лютик? — будто невзначай интересуется Геральт, снимая броню и кидая ее на пол. Цепкий взгляд голубых глаз он не пропускает. Как и их прищур. — Да, я пойду мыться первым. И уходит, специально не закрыв дверь на замок. Медленно снимает кафтан, складывая все вещи на рядом стоящей лавочке и, переступив через край лохани, опускается в нее полностью. Льёт горячую воду, набирая ковшиком из бадьи и закрыв глаза, мылит волосы на голове, пропуская мимо ушей скрип открывающей двери. Чужие пальцы неожиданно касаются головы, и Лютик вздрагивает, невольно оборачиваясь и открывая глаза. Геральт стоит нагим. — Залезешь или просто так пришел? — спрашивает Лютик вставая в полный рост. Показывая себя во всей красе, не стесняясь. Они видели друг друга всякими, но именно сейчас это имело другое значение. Чувствует, как его снова обнимают со спины, прижимаясь всем телом, и он чувствует чужое ответное возбуждение, прикусив нижнюю губу. Геральт чертовски горячий, словно печка, а ему, Лютику, с вечно холодными руками и ногами в зиму, это приходится очень по душе. Он прижимается ближе, почти откидываясь на чужое тело, расслабляясь. — Ты меня провоцируешь специально? — шепчет в самое ухо, заставляя жмуриться от того, как приятно губы касаются слегка красноватого ушка, опаляя горячим дыханием. — Если солгу, ты все равно почувствуешь, — руки плавно проходятся по телу немного жестковатой губкой, задевая каждый участок кожи. И он упускает момент, когда мозолистые ладони начинают сладко мять его задницу, гладить бедра и бока, а для должного эффекта сжимают соски, вырывая из барда первый, еле слышный стон. Геральт улыбается такой покорности и отдаче, вспоминая как хорошо было целовать докрасна чужие губы, терзать и кусать. Как он плавился, когда язык гулял по шее, соединяя несколько родинок мокрой дорожкой, оставляя после себя следы, которые сходили неделями, приходилось прятать за высоким воротом одежд. Сейчас Лютик точно также рвано дышал, позволяя делать что захочется, отдавался полностью в эти прекрасные ощущения с головой. Закрывает глаза, закусывая губы, хрипло отзывается на любые движения, когда рука плавно скользит по возбужденному члену, аккуратно очерчивая головку большим пальцем. Он увеличивает темп, чуть придерживая Лютика за бедра, когда они «заходили» туда-сюда. А потом, наплевав на все, хватает первое попавшееся под руку полотенце и, наспех вытерев обоих, тащит парня в комнату на кровать. Нависает сверху, почти не налегая даже, а Лютику уже тяжело дышать под тяжелым мощным телом, кажется. Или он просто задыхается от переизбытка чувств? Все это сносит крышу. В голове ни одной связной мысли, все растекается словно патока, и только одно — желание. Лютик руками ведет по чужому телу, касаясь твёрдыми подушечками пальцев каждого шрама, аккуратно очерчивая вдоль и поперёк, и снова кусает свои красные губы. И к черту их прокусывает до крови, когда Геральт сжимает ягодицы в больших ладонях, начиная собственнически мять, забываясь в чувствах и заставляя парня забыться. Геральт не любит проявлять свои желания, показывать чего именно его душе угодно, но почти срывается на рык, когда чужая рука касается его члена. Он чувствует, как пальцы аккуратно очерчивают возбужденную плоть, размазывая несколько капель воды, очерчивает каждую вену, и слегка тянет за жесткие волоски возле основания. Геральт дёргается, проезжаясь членом по чужому бедру, а Лютик нагло смотрит в глаза не отрывая шальной взгляд. Зрачки расширены так, словно они оба выпили какое-то зелье, лихорадочно красноватые щеки, и тысячи мурашек по коже. И не знают от чего именно — открытого окна или же столь горячих чувств и желаний. Лютик сам вскидывает бедра, задевает, и еле слышно охает, чувствуя острые, совсем нечеловеческие зубы на своей шее. В этот раз меток будет куда больше, сейчас Геральт дорвался до своего, принадлежащего по праву! Разве когда спасаешь человека сотню раз, заслоняя спиной от угроз и чудовищ, когда помогаешь сутками напролёт и вытаскиваешь из передряг, чаще чем бьется сердце, то он не должен быть твоим? Тем, что ты заслужил, что законно твоё? Пальцы сжимают волосы на затылке, тянут не сильно, направляя рукой туда, где бы хотелось, чтобы приласкали. К черту следы, он умеет их скрывать. — Не молчи, — почти приказом шепчет ведьмак и Лютик готов растечься лужицей под такие слова. Он знал, что суровому Белому Волку нравится его пение, его голос! Его ноги сгибают в коленях и разводят в стороны, ведьмак устраивается поудобнее, взяв в руку маленькую бутылочку с душистым маслом, растирая его меж пальцев. Запах гребаной лаванды действует хлеще эля на голодный желудок или всяких зелий, и Геральт глубоко вдыхает его, пробуя на язык, и громко вздыхает, когда Лютик сам поддаётся на масляные пальцы. Сначала одного кажется много, бард жмурится и сопит в подтащенную подушку, ерзает, пытаясь уйти от прикосновений, но терпит и второй палец, когда гладкие стенки нехотя раздвигаются под напором. Ноги дрожат, и Геральт ведет рукой от щиколотки до бедра, медленно успокаивая. — Расслабься, — хрипло просит Геральт. Целует, куда может дотянуться, и сам себе поражается, ведь он, чертов ведьмак, сейчас печётся о ком-то сильнее обычного, наплевав на простое безразличие. Боже, он даже с милыми девушками так не делал, ведь им всем нравился грубый секс, а со шлюхами и этого было достаточно, чтобы сбросить напряжение. А тут Лютик, его хрупкий мальчик, что смотрит преданными глазами и облизывает зацелованные докрасна губы. — Тебе легко говорить… — шипит он и жмурится, когда третий палец туго входит. Геральт льет еще масла, от чего слышится хлюпающий звук. — Хочешь, потом ты будешь так говорить? И тут Лютик охает от всего разом. Готовый вот-вот кончить от лишь одного предложения, от которого никогда бы в жизни не смог отказаться, да и вообще вообразить такую дозволенность, и когда пальцы, погружаясь почти до третьей фаланги, задевают что-то такое, от чего бард стонет во весь голос, закатив глаза, и выгибает позвоночник до хруста. Геральт давит еще раз, задевая нечто важное, еще и еще, наслаждаясь прекрасным голосом, что готов сорваться на таких высоких нотах. Внутри сжимается сладко от осознания того, что Лютик так открыт только перед ним, что для него одного раздвигает ноги, и отдаётся полностью, забыв про стеснение. Чувство собственничества разгорается ярким пламенем, рука мнет округлые бледные ягодицы, еле царапает короткими ногтями до бледно-красных полос, и Геральт себя не сдерживает, кусая мягкую часть тела, вырывая из барда всхлип. Он чувствует толчок пятки себе в спину, смотрит в голубые глаза парня, и кивает, вытаскивая пальцы из жаркого плена. Придвигается ближе, сам начиная тревожно трястись. Дрочить, зажав барда, кусать в шею, искушая до дрожащих ног и рук, вылизывать чужой рот, трахая языком и кусая сухие губы, — это одно. А вот смотреть как член входит в податливое тело, чувствовать, как Лютик сжимает ногами его бока, и еле дышит, — это совсем другое. Они никогда не были друзьями, с самой первой встречи Лютик знал, что когда-то будет все по-другому, знал точно и верил, ждал, не напрягал, не лез, разрешая, давая возможность самому прийти к этому. Лютик громко развратно стонет, сердце пропускает удар, а вдох теряется где-то с выдохом, когда Геральт делает первый полноценный толчок, протаскивая его по смятой постели, заставляя сжимать пальцами простынь, царапать спину ведьмака, даже не замечая этого. — Геральт… — шепчет бард хрипло, все-таки сорвав горло. Хватается за мужчину, сжимает сильно, раззадорив ведьмака еще больше. — Любишь побыстрее? — ехидно спрашивает он. — Люблю тебя, — вдруг серьёзно произносит Лютик и смотрит расфокусированным взглядом в лицо Геральта. Гладит пальцами все до чего дотягивается и тяжёло дышит. — Я тебя тоже. И Лютик кончает. Его не хватает на долгое время, сгорает как спичка, словно подожгли солому в солнечный день, ярко вспыхнув и громко закричав, зажмурившись. Сжимает член в себе так, что Геральт видит сам перед глазами звезды и небывалые цвета. И он кончает следом, весь взмокший и потный, еле дышащий, с резко вздымающейся грудью, утыкается носом в мокрую шею, закрывая глаза, давая обоим передышку. — Тебе все-таки пиво дало в голову? — спустя некоторое время смеётся бард, заставляя Геральта сонно разлепить глаза и куснуть красное ушко вместо ответа. Засыпают они вместе, Геральт подгребает парня под себя, и утыкается ему в шею, заметив уже заалевшие следы. Лютику снится сон. Дом родной матери с отцом, все также по-уютному красив, стоит почти на отшибе, рядом несколько таких же домов. Рядом, в метрах десяти-пятнадцати лужайка зеленая, солнце светит ярко, слепит глаза, заставляя щуриться, и улыбка маленького мальчика с кудрями цвета пшеницы и точно такими же голубыми, словно васильки, глазами, смотрящими куда-то в сторону соседей. Там кто-то кричит, зовет на помощь, умоляет и плачет. Девушка, лет девятнадцати примерно, стоит на коленях и держится за грязный фартук отца, о чём-то прося, захлебываясь в слезах. Смотрит на них другая, женщина в красивом одеянии, аккуратной причёской, и почему-то мальчику она не нравится. И в конце виден лишь взгляд той уродки, такой необычный — фиолетовый, что страшно становится от всех чувств внутри, что плещутся, словно это его, сейчас продал отец за меньшие деньги, чем продал бы свинью. — Я ее видел, — потом говорит Лютик, греет руки о костер, приблизив опасно к пламю, — в детстве, она была со мной в деревне. Геральт привычно хмыкает, так и не перестает толочь какие-то травы в чаше, готовит какой-то отвар. — Она опасна, — продолжает бард, искоса поглядывая на хмурого ведьмака. — Ты боишься за меня, я ценю. Но я ценю и тебя, — отвечает Геральт и кивает, заметив слабую улыбку на чужих губах.

***

Лютик не хотел портить все, но вышло как обычно. Геральт кричал что-то, пытался отобрать чертовый сосуд с джином, и просил, чтобы Лютик отошёл. Но случайно Лютик его уронил, разбив о небольшой камень в земле. Бард по-детски начал выкрикивать желания, пожелав трубадуру, старому заклятому врагу, что может петь лучше него, смерти в мучениях прибавленных судорогами, еще что-то кричал, но Геральт вовремя сумел его заткнуть. Только пожалел потом, когда вез задыхающегося барда на Плотве, и молился, чтобы он остался жив. Про Йеннифэр, которую просила остерегаться его мать, он, к слову, забыть забыл, готовый на все, чтобы спасти друга… друга, как сказал некому лекарю, а дальше и чародейке, которую каждый здесь боится. Она поможет, выслушав внимательно причину, просит оставить их одних, взамен предложив лохань с горячей водой, то что сейчас нужно, лохань. И разговор взамен. Диалог между ними не клеится, напряжение стоит в воздухе, густеет с каждой новой секундой, Геральту не мыться надо в самый разгар дня, а за Лютиком смотреть да глаз не спускать, вдруг проснётся. Переживать будет милый бард, напридумывает всякое, ревнивый же до ужаса, потом не объяснишь, — обидится, да молчать будет обвиняюще, как Геральт не любит. Йеннифэр оказывается до ужаса красива: пухлые губы, большие глаза и стройное тело, Геральт бы ранее, до встречи с Лютиком, обратил бы внимание на нее, завлек, пользуясь случаем, а там бы и переспали они. Вот только Лютик здесь и сейчас, спит в другой комнате лечебным сном, а на душе ведьмака черти носятся, не давая покоя. Йеннифер оказывается ненужной и неинтересной для него, простая чародейка, что должна помочь. — Он твой друг, все-таки? — спрашивает девушка, медленно погружаясь в воду по ту сторону лохани, ведьмак отворачивается, закрыв глаза, и только слышит мягкий смешок в свою сторону. — Или нечто большее? — Ты мне не друг, этого хватит. — Хмуро и злостно отвечает он, а в голове мысли: как бы побыстрее закончить все это, убраться подальше, забрав спящего барда. Только сейчас вспоминая его слова об исходящей опасности от девушки, не зря же Лютик был предупреждён. — Любишь его? — вдруг она касается его плеча своей рукой, хочет погладить, приласкать. Медленно кладет вторую на другое плечо, и шепчет в ухо, опаляя горячим дыханием: — Как друга? Геральт не выдерживает, встает резко, вода ручьем льётся с него, и он, не стесняясь наготы и не обращая внимания на огромные лужи, идет к выходу, предварительно забрав вещи, оставляя чародейку одну. Лютик кричит, зовет с тревогой в голосе, только разлепив глаза, сонно смотрит во все стороны, натыкаясь взглядом на ведьмака в дверном проёме. Улыбается сразу же, готовый подскочить с мягкой, просто огромной, по сравнению с теми, на чем они спали в дешевых тавернах, кровати. Косо глядит на девушку, что тоже в комнате, а потом испуганно выдыхает, уловив знакомый взгляд фиолетовых глаз. — Йеннифэр?.. — тянет парень тут же подбираясь на кровати. — Ты Йеннифэр? — Знаешь меня, Лютик? — Имя я сказал, — встревает Геральт и подходит ближе к барду, помогая встать. Хмуро смотрит на кровавые разводы, на все еще красной шее, и пятна на рубахе от крови. — Где благодарность ваша? Я друга тебе спасла, а взамен? — она смотрит нагло, сверкая глазками словно острием кинжала. — Иди к дракону, — вдруг выпаливает Лютик, вспомнив. Несколько секунд молчит под двумя непонимающими взглядами, а следом произносит то, что приберег на этот самый случай: — Там будут ответы на все твои вопросы, главное правильно задавай, и встреть нужного человека, он будет знать. Это и есть благодарность, и только чародейке она понятна, хотя взгляд с Геральта она не спускает, игриво прикрывая глаза пышными ресницами, храня в памяти голое тело, ехидно посматривает на барда, думая, что ведьмаку он просто так — развлечение, но поджимает губы, как только вспоминает, что сказал Лютик. — Что ты сказал? — спрашивает ведьмак. — То, что она хотела знать. — Немного погодя добавляет: — Твоя смерть была бы с ней ранней, не вовремя, не тот покой, когда ты нужен всем. Твоя погибель в силе, что исходила от нее, каждый кто с чародейкой — мёртв. Уже или будет, не важно, судьба мстит за вмешательство и способности дарованные ей природой. Я тебя оберегать послан, а ты болван, что чуть не повёлся на худое тело! Геральт резко переводит удивлённый взгляд, и готов почти засмеяться, понимая, что бард, оказывается, ревнивец еще тот. — Только на тебя повёлся, оберегать буду, так уж и быть. — Нежно целует он в лоб. Они молчат всю оставшуюся дорогу, медленно едут на Плотве, подгоняемой Геральтом, до хорошей комнаты в одной из таверн, отдает ведьмак почти все деньги за хороший сытный ужин и комнату с мягкой постелью. — Петь можешь? — спрашивает после еды Геральт, обеспокоенно поглядывая на барда. Шея не прошла после опухоли, красными пятнами расчерчена бледная кожа. Лютик кивает, не решаясь заговорить с набитым ртом, жует быстро и снова засовывает куски в рот. — Не ешь так быстро, живот будет болеть. — Хмуро предостерегает мужчина, смотря на такого пылкого барда. — Я польщен, что ты заботишься обо мне, но я ужасно голодный, готовый тебя даже съесть. — Мало не покажется? — Что там произошло? Ты был как не в себе, — меняет тему бард, прося еще одну кружку бодяжного пива, на удивление вкусного для такого места. — Ты отрубился от боли, она сделала какое-то зелье, а после ты спал несколько часов, ну, а дальше ты знаешь. — Ты был с сырыми волосами, — уточняет бард вскинув брови вверх, готовый вот-вот начать тыкать пальцем в ведьмака. — Я мылся. — Хмуро бросает он. Не хочется говорить об этом. — Пока я умирал, ты мылся?! — так громко вскрикивает Лютик, что несколько пьянчуг из соседнего угла косо на них посматривают. Точнее на Геральта, наверняка считая тоже, что ведьмаку здесь не место. — Заткнись, Лютик. — Привычно бросает он. — А ты меня поцелуешь? — спокойно спрашивает парень, что заставляет Геральта удивленно взглянуть на него. — Ты еще и головой стукнулся? Лютик обиженно отворачивается, забрав на свою сторону миску с едой, и сидит так, пока не доедает. В горячей воде мышцы расслабляются, сковывающее напряжение медленно отпускает, позволяя погрузиться в воду с головой, плотно закрыв глаза. Воздух в лёгких позволяет несколько секунд провести в оглушающей тишине воды, отстраняясь от всего разом. Пока чужие ладони не вытащат, за плечи дернув вверх. Взгляд янтарных глаз скользит по его телу, впервые замечая несколько старых небольших шрамов на плечах и ниже. Геральт хмурится, будто их никогда не было прежде, но потом вспоминает рассказ Лютика о детстве. Было тогда жарко, июльский день, самый разгар лета, несколько мальчишек друзей пошли на речку, в которой сейчас купаться было самое то. Мама кричала взять полотенце, но махнув рукой на прощанье, он ушел вслед за мальчишками по узкой тропинке, что вела вниз по склону к берегу. На каменистом берегу, с мокрыми ногами, он бежал за другом, играя в догонялки, щурил глаза от ярких лучей солнца, но случайно запнулся об свою же ногу и упал, больно ударившись грудиной и головой, чудом не сломав нос. Крови было не так много, но глубокие царапины, где сейчас шрамы, пришлось обрабатывать, мама тогда ругала сильно, и чуть не наказала, благо отец заступился. — Все хорошо? — спрашивает Лютик, когда ведьмак слишком долго смотрит на него без каких-либо действий. Он в ответ лишь кивает и уходит в спальню, хмурясь больше привычного. Лютик устраивается рядом через несколько долгих минут, аккуратно подлезает под бок, сонно тычась носом в чужую спину, скользит пальцами по нескольким из старых шрамов, но сразу же убирает руку, закрывая глаза. Геральт, вздохнув, поворачивается к нему и, на правах большой ложечки, обнимает со спины, плотно прижавшись сзади, и подгребая под себя такого тихого, спокойного барда, утыкается носом в ворох тёмных волос, и засыпает.

***

На улице завывает холодный ветер февраля, скоро весна, воодушевленно щебечет парень где-то справа, плетясь медленным шагом по протоптанной тропинке, а Геральт просто не вслушивается в смысл всех слов, предполагая, что бард снова напевавает себе под нос различные строчки из своих же баллад, и наверняка, сам не замечает этого. Под ногами противно хлюпает снег вперемешку с грязью. Для этого места такая погода нормальная, да и температура тоже. Здесь не бывает холодной привычной для них зимы, только слякоть и противные звуки под ногами, словно лужи после дождя. Плащ предусмотрительно Геральт подвязал вверх, чтобы не замочить и не испортить, точно также сделав Лютику. — Где мы остановимся? — Лютик задал мучавший его уже несколько часов вопрос, поравнявшись с ведьмаком. — Через три версты, и небольшое поле. — Угрюмо отозвался он не прекращая смотреть под ноги, что в отличие от него, не делал бард. Лютик смотрел куда-то в даль, пытаясь рассмотреть их маршрут, но поскользнулся на одной злостной льдинке, взмахнув руками, успел крикнуть испуганно «ой», и завалился боком в грязь, словно бревно. Геральт не успел его схватить, резко вскинул руку в его сторону, но не поймал, так и стоит с вытянутой рукой, только удивленно смотрит, будто насмехается над ним. Лютик весь мокрый и грязный стоит обтряхивается, чистыми, на удивление, перчатками вытирает грязные капли с плаща, и дуется, хмуря брови, глядит расстроенно да молчит, как не в себе. Это вызывает у ведьмака еще большее удивление. — Чего молчишь? — задает он глупый вопрос, готовый расхохотаться над видом нахохлившегося певчего, похожего на замерзшего воробушка на ветке, что они видели утром. — Даже не начнешь причитать? Злой взгляд голубых глаз он стоически игнорирует, помогает очиститься и аккуратно ладонью убирает грязь с щеки, заставляя парня резко взглянуть на него. — Не делай так, — бурчит он и, отвернувшись, идет дальше. — Почему же? — Тебе не идет забота. — А тебе такой вид. Лютик что-то бубнит себе под нос, но сбавляет шаг, снова ровняясь с Геральтом. Плотва несколько раз фырчит и дергает мордой, отказываясь идти дальше, Геральт хлопает лошадь по боку, прося успокоиться и потерпеть чуть-чуть. Они покупают одну комнату на двоих, как привыкли. Лютик жалуется на слабость в теле и говорит, что пойдет спать пораньше, под удивленный — в который раз за день — взгляд ведьмака. Сам же он уходит пропустить кружку другую пива где-нибудь в темном углу сидя в одиночестве. Некая девица чуть старше пятнадцати лет с красивым венком из ромашек на голове весело пляшет под веселую игру флейты, машет белым чистым платком, зажатым в пальцах правой руки, и весело улыбается, сверкая озорными глазками. Рядом с ней сидит на табуретке парень того же возраста на вид, по схожим чертам лица можно сделать вывод, что они брат с сестрой, что усердно зарабатывают на ночлег в теплом месте. Геральт усмехается, вспоминая, как совсем недавно также играл Лютик. Красиво пел под взорами пьяных мужиков и их любимых жен, что готовы были отдаться молодому барду после одной из баллад. Лютик бесстыже облизывал сухие губы, подмигивал и улыбался всем красавицам, виляя бедрами под ритм, но снова и снова устремлял свой взор на одиноко сидящего в стороне ведьмака. А потом улыбался еще шире, когда получал плату за свои выступления. Этого с головой им хватало, даже сейчас остались несколько монет, а прошло немало времени с тех пор, как Геральту удалось убить мучающее людей чудовище. Бард прославился своими песнями, и ведьмака заодно приписал. Пиво на вкус отдает кислотой, попадается несколько песчинок, скрипящих на зубах и языке, и Геральт хмурится, оглядывая пьяную толпу вокруг себя. Где-то внутри все сжимается в предчувствии чего-то плохого, словно в ожидании. Еще никогда его чувства не подводили, если тревога — значит что-то случится. Он оглядывается еще раз, скользя взглядом янтарных глаз, в отблеске теплого свечения горящих свечей, по барной стойке с толстоватым мужичком небольшого роста, с сальными седыми волосами и длинной неопрятной бородой; несколько молодых девиц смотрящих на парня с флейтой любовными глазами, свора мужиков, громко обсуждающих произошедшее на рыбалке, и странно смотрящая на него девушка в капюшоне черного плаща. Взгляд она тут же отводит, а потом и вообще уходит, кинув на стол несколько монет. Клонит в сон, мышцы и ноги устало ноют, глаза начинают слипаться, а хмельная голова начинает немного кружиться. Хочется спать. На втором этаже в темноте комнаты сонно похрапывает Лютик, уткнувшись носом в подушку, оттого и дышит через рот. Снова скинул одеяло в ноги и забрал себе подушку, что должна принадлежать Геральту. Он ложится рядом, подгребает сильной рукой спящего барда к себе и обнимает на правах большой ложечки, утыкаясь носом в ворох тёмных волос. Чувство никуда не пропадает, все также теплится всю ночь. А на утро ведьмак просыпается в пустой постели, с давно остывшими одеялом и простынью, а Лютика след простыл, как несколько часов уже, только в воздухе витает знакомый запах лаванды и пшеницы.

***

Геральт думает слишком много, не находя себе места в смятении, кричит, держа за грудки мужика за барной стойкой, спрашивая где бард, а тот лишь глазами хлопает, да просит оставить в покое, не убивать и не бить даже, пытаясь прикрыть грязное лицо руками. Он же не понимает значимость пропажи Лютика, ведь парень не может сам взять и уйти, просто оставить Геральта одного расхлёбывать дерьмо и сражаться с тварями за неблагодарное отношение к себе; не могло так резко надоесть, что захотел перестать, не мог решиться на это. Так не думает Геральт, он просто надеется и верит в то, что Лютик не по собственному желанию оставил ведьмака, Геральт привязался сам. Лютик, его маленький хрупкий человек, что болтает чаще, чем дышит, несёт ерунду, вечно шутит, иногда даже не вовремя и не к месту, свои тупые шутки — Геральт никогда не сознается, что сам иногда смеется с них, — а еще смотрит оленьими глазами в цвет васильков красивых, лютиков, что росли на поле, ярче неба летнего, боже, да он похож на котенка милого, уже не брошенного, такого счастливого с улыбкой во все зубы, и никогда не отстает, всегда рядом плетётся, словно прирос, приклеился да так, что не оторвать. А сейчас Геральт похож на того, кого бросили, оставили будто голодного и мокрого, совсем одного. Он злится, чувствуя, как ярость жгучим пламенем разносится по телу, кончики пальцев подрагивают от переизбытка адреналина в крови, а сердце заходится в бешеном ритме, как никогда прежде. Дышать тяжело становится, Плотва бежит быстрее ветра, огибая дома и жителей деревни, скачет туда, где должен быть Лютик. И ведьмак молится, чтобы все было в порядке.

***

— Я вам еще раз повторяю: я ничего не значу для него! Он даже не придёт за мной! — в сотый, нет, в тысячный раз говорит Лютик и тяжело вздыхает, готовый уже закатить глаза от безвыходности. А сам себе не верит, знает же правду. — Как же он своего барда-то бросит? Мы видели, как он на тебя посматривал. — Язвительно шипит рыжая девчонка на их языке, перетягивая посильнее толстую веревку на его руках. Он дергается и шипит от боли, пытаясь разобрать слова. — Небось уже все ему вылизал, мужеложец, ведьмачья подстилка?! Лютик снова дергается, уже от болезненного пинка в бедро, морщится, думая, что скорее всего там будет огромный синяк. Во рту сухо, хочется пить до ужаса, язык к небу почти прилипает, только привкус металлический, а засохшая кровь из губы противно стягивает кожу, хочется почесать. Он радуется, что хоть зубы все на месте, хотя по чужим взглядам понятно — недолго радоваться будет. Голова все еще болит от той неведомой хрени, что гребаные эльфы подмешали ему в воду днем ранее, оттого он и спать завалился, как не в себе, а после уже и не помнит. Только открыв глаза, да проморгавшись до рези — будто песка насыпали, больно так, — получил по лицу хлесткую пощёчину, что головой дернул в сторону до противного хруста в шее. Испугался, подобрался весь и уставился в ответ непонимающе. Кричал, спрашивал, даже спеть предлагал, а им хоть бы что, но нет. — Что?! Да как вы?.. — было начал он, но снова получил по телу. Все это вызывало смех, абсурдная ситуация, где сейчас должен был появиться Геральт, могучий ведьмак, Белый волк, — как там дальше-то его звать? — и спасти своего беззащитного человека от злых и гнусных эльфов, что похитили его под покровом темной ночи. Он слышал это в одной из баллад трубадура с севера, тогда даже слезу пустил от столь замечательного конца, где все живы и счастливы. Но что-то шло не так. — Я задам резонный вопрос, — снова начал Лютик. — А как Геральт узнает где мы? Повисла тишина. Лютик засмеялся, и снова получил. — Он выследит нас по запаху! — прошипела одна недодевушка. Вид у нее, конечно, желал лучшего: помыться бы не помешало, волосы длинные расчесать, да одежду сменить на нормальную, а то лохмотья уже не в моде. Лютик цокнул. — Он что, собака вам? Ладно, была разбита губа, но теперь и бровь. Лютик сидит без дела, привязанный к огромному деревянному столбу в центре небольшого домика, где-то на отшибе, и размышляет сколько человек может протянуть без еды и воды, а еще какие симптомы при кровоизлиянии в мозг. Ему не дадут умереть просто так, он нужен живым, это понятно. Вряд ли, конечно, они останутся в живых, если Геральт вдруг и вправду придёт, но они почему-то не боятся. Даже болтают стоя в сторонке, громко смеются, поглядывая на барда и что-то живо обсуждают. — Я человек, я ему не нужен! — произнес бард. В голове столько мыслей, как никогда ранее не бывало, кровь в венах кипит, скоро вспенится, что-то внутри сжимается и не так совсем, когда нет рядом привычного хмурого мутанта. — Ты-то как раз тот, кто ему и нужен, — зло ответил мужчина с длинными грязными волосами и острыми скулами на бледном лице. Лютик знал, что ведьмак придёт. Придёт и убьёт всех к чертям, без разбора. Даже не будет разговаривать и выяснять. Лютик сидит склонив голову вниз, чтобы челка свисала и несколько багряных капель падали на пол, а не плавно катились по его лицу кривыми дорожками. Тело было измотано, хотелось спать и пить, еще немного в туалет, но это было не так сильно. Он тяжело вздыхал каждые три минуты, и поглядывал на острый камень в метре от него. — Зачем он вам? Он же убьет всех здесь, — уже без былой живости спрашивает парень, полдня прошло, скоро солнце сядет. Шея затекла, рук почти не чувствует, а ноги сводит судорогой от неудобной позы. — Ты же провидец, должен знать. — Язвит один из них. — Я не все вижу, только отдельные моменты. — Вновь поправил Лютик. — Так спи, и узнаешь. А потом приходит Геральт. Хлипкая деревянная дверь громко стукнулась об стену со всей силы, почти слетая с петель. Эльфы ощерились, позволив себе секундную заминку, и встали в стойку, чтобы защищаться и нападать. Ведьмак в истинном облике смотрелся чересчур чудовищно, с плотно чёрными глазами, словно омуты, где водится что-то пострашнее чертей, струящимися венами вниз от глаз, бледной, будто снег, кожей и мечом в руке. Драка началась. Как и тогда, когда их похитили в первый раз, эльфы чего-то хотели, вот и взяли первых попавшихся на пути. Лютик пытается вспомнить, что тогда кричали они, когда били ведьмака, но не может. Лютик зажмурил глаза, испуганно сжался весь, прижавшись спиной к балке, и сильно вздрогнул, когда капли чьей-то крови окропили его лицо, словно краска холст бумаги. Слышались крики и ругательства, чужой язык, взмахи меча и скрежет металла. Он слышал голос Геральта. И крики одной девушки, что била его до этого. — Кто вы такие? Кто хозяин? — зло спрашивает ведьмак, почти скрипел от ярости и поглощающего желания убить любой ценой, наплевать на предрассудки, свои же принципы, ради Лютика он был готов убить каждого. Он вздернул эльфийку за волосы, протащив на коленях по камням и песку на улицу, и толкнул на земь, прижав тяжелой ногой грудину, перекрывая доступ кислорода, не позволяя вдохнуть. — Я спрашиваю! — рыкнул он и приставил острие меча к окровавленному горлу. — Мы, эльфы, не подчиняемся никому! Это ради мести, гнусное, ты, создание магии! — сплюнув кровь на песок прокричала она, тут же заходясь хриплым кашлем и схватила чужую ногу, пытаясь поднять и отвести, начиная скрести ногтями. — Тогда отпустили вас, а сколько погибло наших? Ты их убил, чудовище, точно такое же, как и люди… — Кто? — уже тише спрашивает Геральт наклонившись чуть вниз, и Лютик знает, что это не к добру. А следом, он успевает зажмурить глаза, перед тем, как острый меч вспарывает ей шею под оборванный на середине вскрик. Нет, Лютик не плачет, он видел и похуже. Он облегчённо вздыхает, только сейчас заметив, что затаил дыхание, оглядывает несколько еще теплых мертвых тел вокруг себя, и натыкается взглядом на ведьмака, всего залитого чужой кровью и странно смотрящего на него. Что-то в этом взгляде не так. — Спать пойдешь, как только я скажу, — зло бросает Геральт и садится на корточки, придвигаясь ближе, чтобы дотянуться до верёвок за спиной барда. Он мог сделать это с другой стороны, но подошел с этой, как-то не подумав, словно очень хотел увидеть перед собой Лютика, что, как только почувствовал, как руки стали свободны, крепко обнял ведьмака, уткнувшись носом в шею и тяжело задышал, позволяя поднять себя с земли. Взгляд янтарных глаз полный тревоги и остаточной злобы пробежался по парню, Лютик отрицательно покачал головой, подтверждая, что он цел и в полном порядке, а вот заметив рассеченную бровь и губу, Геральт хмурится, тут же получив легкий чмок в губы. — Я сказал им, что ты не собака, — воодушевленно заверяет бард. — Как ты нашёл меня? — По запаху. Лютик резко меняется в лице, смотрит странно и без веселья, словно не верит, хмурится, вскидывает одну бровь вверх, и тут же заходится в приступе смеха, понятному только ему одному. Геральт вздыхает привычно, и тащит барда на Плотву, списывая поведение на простую истерику. На сегодня развлечений хватит. — Зачем? — спрашивает Геральт. Они остановились возле небольшого ручейка. Тонкий лед покрывал половину воды, но где становилось чуть глубже, вода бежала свободно и быстро, унося с собой небольшие льдинки. — Я не знаю, говорили, что хотят, чтобы ты поплатился за все это, — он неоднозначно махнул рукой в сторону, — ты виноват в том, что люди стали убивать всех монстров без разбору, приписывая всех неподобных себе в этот список, а еще за девчонку и какого-то важного чувака, что ты покромсал на кусочки в прошлый раз. Геральт задумчиво кивнул и хмыкнул. Бард сидел на коленях и пил ледяную воду из сложенных лодочкой ладоней, медленно глотая, чувствуя колики холода внизу по груди и животу, и как начинает булькать в пустом желудке. — Сказали, что их слишком мало, чтобы там… — он замолчал на несколько секунд. — Что-то там делать, я не услышал точно, они были на улице и у меня звенело в ушах. Еще сказали про Цири… да, вроде, про лес говорили, в котором мы ее оставили, точно говорили. Геральт еще раз кивает, и думает о том, что надо бы отправить гонца с новостью, дальше они сами разберутся. Там ее смогут защитить и уберечь, никто не доберётся. Он тяжело вздыхает и ведет Плотву ближе к каменистому спуску, чтобы лошадь попила, все-таки бежала столько времени без передышки. — Они хотели мстить, Геральт, за своих, что убил ты, — вдруг говорит бард и смотрит как-то странно, осуждающе… виновато, что ли? Геральт хмурится и говорит подойти ближе, обнимает крепко, сцепив руки за спиной парня, прижимает сильнее к себе, и утыкается привычно носом в макушку, глубоко вдыхая родной, уже родной, запах. Прикрывает глаза, сказав, что разберется со всем, и гладит размеренно по спине ладонью, зная, что Лютик после этого успокаивается. Лютик целует его нежно в щеку, чувствует колючую щетину, думая о том, что ведьмак подорвался, как только глаза открыл, и все это время искал его. — О чем-то думаешь? — спрашивает Геральт вдруг притихшего парня, пальцами подбородок приподнимает и касается губами чужих, заглядывая в глаза. — Куда мы идем, Геральт? Вечно движемся вперёд, не сходя с пути, а где конец-то, где место назначения? — Скоро узнаешь, — тихо отвечает ведьмак прижимая барда ближе. Сам он уже давно все знает.

***

Когда мерзкая слякоть, завывающий холодный ветер, что пробирал порывами мокрого снега до костей, и заставлял стучать зубами от холода и озноба, сменяются на теплую погоду с ярким весеннем солнцем, идти становится легче, дороги и тропы высыхают и перестают быть похожими на болота, изредка попадаются лужи и то, только в тени, Лютик расцветает вместе с ранними цветами и пучками зелени на деревьях, улыбается чаще и греется в лучах солнца, иногда присев на камне и сощурив глаза. Он сменяет один наряд на другой, тратив их последние деньги, вечно недовольный тем, что вещи неудобно носить с собой, на что Геральт вполне логично советует выкинуть половину ненужного тряпья, на что получает ужасный — по мнению барда конечно же, — выговор, и почти с ним ссорится, слушая вечером грустную балладу о том, как мир жесток и несправедлив. Закатывает глаза и тяжело вздыхает, слушая протяжное завывание молодых девиц смотрящих на барда влюбленно, они же готовы отдаться по одному щелчку пальцем, следуя за ним словно собачки. Их мужья косо поглядывают на сидящего в стороне ведьмака, но молчат, явно понимая, что нет смысла что-то предпринимать, он им не по силам. — Все было не так, — ложась в кровать говорит Геральт. Лютик рядом чуть вздрагивает и тут же отворачивается, сидя на другой стороне. Ведет себя хуже девиц, иногда, ей богу. Геральт аккуратно касается ладонью его спины, чувствует как бард снова вздрагивает, но не поворачивается, так и сидит уткнувшись взглядом в постель, несильно начинает мять напряженные за день плечи, надавливая чуть сильнее возле шеи, как Лютик и любит. Нехитрым способом пытается извиниться, понимает Лютик. Позволяет себе усмехнуться и закатить глаза, понимая, что уже давно не обижается, просто нравится доводить ведьмака да заставлять нервничать хоть разок другой. — На правде славы не получить, — сухо произносит он. А сам млеет под чужими ладонями, готовый вот-вот растечься лужицей от удовольствия и нежности. — Тебе нужна слава? — в ухо шепчет Геральт, заставляя волоски на теле подниматься и мурашки табуном бежать от горячего дыхания. — Мне нужен ты в сохранности и здравии, — отвечает бард и, повернувшись, целует жарко и пылко в самые губы, поддаваясь на все ласки, отдаваясь полностью. Такой отзывчивый, мягкий и сладкий до ужаса, что начнет щеки сводить от вкуса кожи чужой. Геральт медленно очерчивает каждый сантиметр своими поцелуями, заставляя стонать только от этого. Гладит руками вверх-вниз, кусает и лижет, мнет и играется. А Лютик стонет в голос, так соскучился по чужому телу, только успевает хвататься руками за простынь и тяжело дышать, распалённый весь и красный. Геральт усмехается и сладко целует, что крышу сносит от слова совсем, что дугой хочется выгибаться и ноги раздвигать, не в состоянии держать себя под контролем, только ладони по всему телу и горячие поцелуи в шею. Медленно двигаясь сильными толчками он жмёт барда к постели, держит за бедра, целует сладко и вязко, шарит языком по ряду зубов, и позволяет сцепить руки у себя шее в замок и прижиматься крепко, так, что кожа к коже — горячо, сводит с ума, жарко, бисеринки пота катятся вниз по виску, оба стонут и тяжело дышат, деля один вдох на двоих, смотря в глаза друг другу, словно нет ничего на свете более, только они вдвоём. На завтра он будет весь покрыт следами от зубов и засосами, не сможет сидеть полдня точно, причитая и ноя. Геральт будет лишь смеяться и сочувствующе кивать на претензии, что на самом деле просто так, чтобы ведьмак не зазнавался. Они идут дальше на юг, с каждым днем все теплее и теплее, солнце светит ярче, заставляет щуриться даже ведьмака. В одну из ночей лежа на мягкой траве Геральт медленно гладит по спине лежащего на нем Лютика. Сам смотрит в ночное небо, считая звезды, пока бард не начинает ерзать и вздыхать. — Ну что? — наконец спрашивает он. — Мне не спится, — бубнит он и снова сдвигается чуть в сторону, больно заезжая по бедру коленом. — Посмотри на звезды. — Я в детстве насмотрелся, сейчас не хочу. — Лютик заглядывает в чужие глаза молчит странно, а потом все-таки набравшись смелости, спрашивает: — Куда мы идем, Геральт? — Домой, Юлиан, ко мне домой. — Тихо произносит он и касается чужих губ в нежном поцелуе. Звездное небо так и осталось для барда самым прекрасным видом в этом мире, только прибавилось еще несколько. И Геральт один из них. Он видел их будущий дом, там, откуда родом Геральт, видел за закрытыми веками, пока спал в одну из ночей, в его крепких объятиях. Наблюдал со стороны и понимал — это теперь и его дом. Их путь закончился, они пришли.