Glace

И Нуартье чувствовал эту любовь. Он был благодарен, но, превратив это в тайну, запрятанную в глубинах своего сердца, не открывал её никому, даже Валентине. Вот уже три года, как граф хранит молчание, и никаких положительных прогнозов д’Авриньи не даёт. Старик привык к своей жалкой роли, но всё ещё сохранил былой пыл; он знал, что сумеет помочь, если вдруг Валентине или Жерару понадобится защита. Ну, а пока всё до мерзости спокойно. На улице снег и гирлянды взвиваются по деревьям. Нуартье вздыхает, опустив косматые, но ещё не поседевшие брови. Нет, он снова останется здесь, пока дети отмечают праздник внизу; может быть, забежит Валентина, уже совсем взрослая, такая красивая… Несмотря на все грехи родителей, она должна быть счастлива, чистейший ангел. Нуартье молился за неё, хотя в Бога, после всего случившегося, верил слабо. Всё-таки одиночество угнетает, хотя и располагает к размышлениям. Поэтому граф так резко реагирует на шорох у его порога; возможно, этого волнения не видно, но глаза Нуартье резко устремляются на дверь. Барруа. Этот слуга, пожалуй, немногим младше самого Вильфора-отца, и уж точно глупее, но ведь прытко перемещается на своих ногах, самостоятельно ест и пьёт… Якобинец испустил внутренний вздох.  — Сударь, — начал слуга как-то торжественно и необычно, — Ваш сын (старик напрягся) приглашает поприсутствовать на празднестве в честь Рождества. Сказать, что старик был удивлён — ничего не сказать. Эта новость поразила его. Чтобы сын желал видеть отца на семейном торжестве? С чего такое великодушие? Очевидно, смятение отразилось во взгляде, поэтому Барруа спросил, желает ли Нуартье появиться там; паралитик медленно прикрыл глаза, не устояв перед любопытством. Когда слуга удалился, Вильфор продолжил задаваться вопросами касательно этого приглашения. От природы он был недоверчив, но всё же не мог побороть невольной радости… Это был семейный ужин с парочкой гостей. Нуартье просто сидел в углу и смотрел на них всех, испытывая глубочайшее удовольствие от лицезрения новых людей; от того, что слышал звон бокалов и казался вовлечённым в праздник. Он видел, как робко улыбалась Валентина — и был рад; он видел, как Эдуард мучает попугая — и порадовался живому приливу ненависти внутри… Нуартье поймал взгляд Жерара, направленный на него. Сын его выглядел красиво и изящно, несмотря на свои лета, даже мягко улыбался, что очень красило лицо. Отец одними глазами сказал: «Спасибо». Вильфор понял. Десятилетний лёд дал трещину.