О чужих снах

Скользко. Ощущение обволакивающей сырости давило со всех сторон, не давая ни шанса треплющемуся сердцу умерить свой ритм. В гулкой тишине был слышен размеренный стук капель. Что-то текло по стенам, падало с потолка со склизким звуком. И спасибо высшим силам, что в зале было темно, и у нее не было возможности лицезреть всю живописность красных оттенков кошмара. Достаточно того, что встретилось на улице, где в сточной канаве при ее приближении поднимались старые человеческие остовы, каким-то чудом сохранившие за собой проблески разума. Иссохшие руки тянулись к ее юбке и ногам, раздавались тихие стоны и неразборчивые мольбы. Несчастные лежали как попало и кто где — оторванные конечности переплетались в жуткие скульптуры безумного художника, и все смачно и от души сдобрено яркой алой краской. Хотелось бы, что это было краска и всего лишь больное воображение творца. Хотелось бы... Охотница прикрыла глаза. От усталости больше, чем увиденного. Сны не приносили покоя, сны не давали новых сил на бой. Фонарь больше не грел своим светом. А кровавые реки не будоражили сознание. Все это... надоело. В темноте было спокойнее. Даже если знаешь, что впереди есть что-то похуже, чем просто старые остовы, из которых все еще пытались что-то выжать распухшие кровопийцы. Хотя надо признать, ссадины, оставленные жалящими языками, все еще давали о себе знать, несмотря на все принятые меры. Или быть может, это всего лишь воспаленное сознание выдумывало себе фантомную боль. Стены узкого коридора расступились в стороны. Сквозь разбитый потолок просачивался свет, и ничего приятного он не показывал. Охотница увидела лишь знакомые скульптуры из наваленных обескровленных трупов. Одни тянули руки к сырой кладке стен, другие будто бы давно сдались и наполовину затонули в густой все еще влажной крови. Присутствовали следы борьбы — люди перед смертью ползли друг по другу, душили и топтали, желая спасти свою шкуру. Ах... В минуты отчаяния так бывает всегда — граница между человеческим и звериным стирается. И ночь охоты здесь совсем ни при чем! Оглядываясь вокруг с видом эстета, неспешным прогулочным шагом охотница прошла к середине широкой залы. Было тихо. Пока кто-то не поднял руку в отдалении. До ее ушей донесся тихий безжизненный голос. — Ах, пожалуйста... Помоги нам... — Женщина заметила, что один выживший поднялся над остальными. В тонких руках совсем не осталось мяса, как он может двигаться?.. И говорить? — Что тут такое? — заносчиво и несколько презрительно вопросила она, вглядываясь в ссохшееся черное от крови лицо с разрушенным носом и впадинами глазниц. Он не слышал, лишь вздымал руку куда-то к потолку, словно бы еще верил, что Великие сойдут с Небес и помогут ему. Великих здесь нет. И даже нет людей, здесь только монстры. — Безобразное чудовище... Грядет великий ужас... — просипел выживший. В тишине что-то хрустнуло. Он свалился обратно на тела под собой. Но не остановился: — А-а-а! — протяжно крикнул он. Охотница поморщилась от резкого крика после столь долгой склизкой тишины. — Людвиг Проклятый идет! В глубокой темноте что-то зароилось. Она точно почувствовала чужое присутствие, будто бы некто скинул с себя оковы сна. Поспешив вынуть из ножен излюбленный Чикаге, охотница приготовилась встретиться с чудищем лицом к лицу. Про Людвига она была наслышана предостаточно, чтобы знать, что там впереди. ... Повсюду золотые чаши и серебряная утварь. Сокровища поражали сознание, еще больше — то, как они здесь хранились. Просто лишь огромной кучей ненужного отребья. Богатые женские украшения и тонкие кружева белого золота попадались прямо под ногами. Мятый мягкий металл лишь показывал, сколько сапог здесь прошлось до этого. Служанки и слуги в латунных масках и белых одеяниях не обращали на такое расточительство внимания. Безумно хихикая и что-то невнятно бормоча, они бросались на него с кинжалами в руках. Изящные фонарики загорались жарким пламенем, таким невыносимым, ядовитым... оно точно не имело ничего общего с благим огнем Богов, что все еще поддерживал в нежити остатки жизни. Негорящий недолго удивлялся роскоши и богатству. И дело вовсе не в приветливом гостеприимстве каменных горгулий-стражей, слуг или же ядовитых многоножек. И не в упадке некогда грандиозных построек, провалившихся глубоко в ущелье разверзшихся недр земли. В куче угля лежала красивая красная брошка. Такая, которой была бы рада любая милая дама. Или старуха, готовая отдать души за любой мусор. Он протянул руку, вынул ее на свет... украшение висело на обрывках черной ткани. Она уже давно оплавилась и больше походила на плотный пергамент дорогой бумаги. Но брошь буквально срослась с нею и с костью, что была под нею. Негорящий держал в руках старое человеческое ребро. Отшвырнув его в сторону, он внимательнее взглянул на шлак вокруг. То не мусор, не уголь, не камень. А тысячи обгоревших мертвецов! Из единой черной перины повсеместно выглядывали оплавленные лица когда-то еще живых людей. На них осталась кусками кожа, волосы. Они кричали в немом крике, застывшем на века. Глаза широко распахнуты, пальцы вытянутых рук растопырены — они искали спасения от ужасного пламени. Похоже, смерть их застала в самый внезапный момент — костяные остовы были полны прекрасных украшений. Чьи-то руки плотно прижимали к груди золотые безделушки. У чьих-то ног лежали запечатанные ларцы. Люди пытались спасти золото, толкались, искали укрытия под навесами и пролетами каменных лестниц. Он заметил, что под укрытиями богатств лежало больше, чем людей. Выталкивали других, чтобы уместить свое наследие? В минуты отчаяния сложно смыслить здраво. Жадность убивает человеческое во всяком. А смерть уравнивает. Негорящий фыркнул. Впереди стояла огромная стена тумана. Его уже ждут. И он знал, кто там. Ему рассказали. Взвалив на плечо потускневший от бездействия голубоватый лунный меч, он шагнул вперед, рукою отведя пелену в сторону, чтобы увидеть хоть что-то. Раздался тяжелый вздох. Далеко впереди в огромной просторной зале на каменном троне, чье подножье будто бы подпирали те многие несчастные, что сгорели в Оскверненном пламени, восседал каменный гигант. Куда больше своих собратьев из Тлеющего озера, больше лучника с башни в поселении нежити, он держал в руках исполинских размеров секиру с толстым черным лезвием. Испещренные тлеющими ранами руки украшали медные браслеты, такие широкие, такие грубые, что больше походили на оковы, нежели на украшения. Маленькую голову венчала уродливая корона, зубцы которой выглядели словно шипами с куста терновника. Правитель, которого боялись. Которого ненавидели и презирали. Виновник тысяч и тысяч оскверненных жизней, не нашедших покоя. — Выглядишь больше шутом, нежели Повелителем пепла, — прошептал себе под нос Негорящий. Он видел вокруг вскинутые руки, головы, завернутые под неправильным углом, раскрытые рты и выпученные глаза. Багровая, будто бы еще тлеющая кожа слилась у несчастных воедино. Сложно было разобрать, где одно тело заканчивается другим. А золото, тонкой пленочкой оплавившееся поверх костей, и вовсе придавало всему окружению странный вид безобразной скульптуры. ... Пронзительный крик резал по ушам — Людвиг орал как не в себя, размахивая слишком прекрасным для происходящего своим лунным мечом. Кровь вздымалась волнами, лезвие рассекало куски старой плоти. Прекрасное изукрашенное вышивкой платье рыцарин Кёрнхерста обезобразилось от всей этой грязи. Вот же, додумалась! Она сделала выпад в момент передышки монстра. Тот был явно не в силах совладать с силой своего оружия, он опал, руками упершись в землю. Копыта множества ног били по воздуху, будто бы от нетерпения, Людвиг издавал нечеловеческие звуки, похожие на ржанье лошади и хрипы. Выдохся, собака! Чикаге насыщался кровью чудища, лезвие нещадно вспарывало податливую плоть, и как жаль, что тому было будто бы все равно — Людвиг не обращал внимания на удары, на боль. Крича и визжа, он бил мечом во все стороны в надежде задеть прыткую охотницу. Она же в свою очередь знала, когда стоит отступить и обороняться. Мельком где-то позади показался белый призрак. Ах, не отвлекайся! Чужие сны тебя не интересуют, сосредоточься на своем, милая. Она не успела. Сосредоточившись на силе лунного меча, Людвиг нанес стремительный удар перед собой. Сияющая небесным светом энергия вонзилась в охотницу тысячью острых игл, не оставив и живого места. Глаза, уши, глотка, сердце, ребра — свет уничтожил ее, взорвал кожу на куски, фонтаном выбил кровь. Повалившись остатками плоти на вонючую землю, она почувствовала, как в нос забилась престарелая кровь. Захлебнуться не успела — тьма сомкнулась над сознанием быстрее, лишив всех чувств и сил. Белый свет вернул к жизни быстрее, чем она успела с досадой подумать об этом, блуждая во тьме. Посланники с глазурованными горшками на голове с интересом взглянули на свою охотницу в совершенно нетронутом будто бы только что надетом платье рыцарин. Спустя столько времени ей бы давно пора привыкнуть к этим причудам во сне. Но каждая смерть едва ли чем-то отличается от настоящей. Тело все еще помнило боль поражения, а легкие до сих пор отказывались впитывать вбираемый воздух. Женщина подобно рыбе распахивала рот и все никак не могла надышаться. Живот скрутило — кажется, желудок вспомнил проглоченную тухлую кровь. Она согнулась пополам и выблевала под ноги еще не переваренные пилюли. В желудочном соке все это благоухало... Зло фыркнув и утерев лицо, охотница подобрала с земли Чикаге и бросилась обратно на дорогу, ведущую к Людвигу в залу с трупами. Эта тварь заплатит за ее смерть! ... Лунный свет ни черта не помогал. Гиганту было просто плевать на все удары, что Негорящий пытался нанести своей сияющей зубочисткой! Каменный истукан, не даром его страшились люди! Рыцарь бегал по залу, уходя от топчущих все и вся ног, от огромной секиры, разрушавшей широкие колонны, изукрашенные золотом чьими-то талантливыми руками. Должно быть они все еще лежат где-то здесь, отдельно от тела, или быть может вместе. Черт тебя раздери, быть может, сосредоточишься на чем-то более важном, прославленный Чемпион Пепла? У подножья трона что-то сверкнуло. Вонзенный в реберную клетку гигантский меч грубой ковки выглядел неприметной железкой на фоне всего этого убранства и опаленных тел. Старые кожаные обмотки рукояти тоскливо покачивались в потоках теплого воздуха, исходившего от Йорма. Быть может, поэтому Негорящий обратил на него внимание? Или в сознании всплыл похожий дурацкий меч в руках нелепого рыцаря из Катарины? Не зная зачем, он бросился к мечу. Лунный свет не справлялся с каменной шкурой обгоревшего гиганта, и ему оставалось уповать на старую железяку. Быть может, оно тут не просто так? Рыцарь успел лишь схватиться за рукоять, потянуть меч на себя. Более он ничего не успел. Размашистый удар секиры прибил его к полу. Еще оставаясь в сознании, он представил, как его тело располовинилось на два куска, и никакой доспех тут не спасет... С последней этой мыслью Негорящий ушел во тьму. ... Мерзкая перекошенная морда бывшая когда-то человеческим лицом оскалилась, стоило охотнице вновь предстать перед нею. Копыта, аляповато налепленные на тело как попало, забили по воздуху, будто бы хвост у дружелюбной собаки. Милая встреча, ничего не скажешь. Проклятый Людвиг вызывал только гнев и черную злобу, охотница распалялась все больше, наблюдая, как чудище делает к ней шаги навстречу. Полная вполне себе человеческих зубов пасть на плече распахивалась будто в нетерпении, щелкала челюстями, глотала и дергалась, как отдельное живое существо. Выглядела она пожалуй самым отвратительным куском тела в Людвиге. Ее хотелось оторвать, изрубить на куски, сжечь в праведном огне, лишь бы не лицезреть. Зарычав звериным оскалом, охотница напрыгнула на монстра. Полы ее юбки разорвали на кусочки цепкие лапы, но сама она оказалась цела. Вцепившись в плечо Людвига, женщина ударила наотмашь по зубастой безглазой пасти. Чикаге с легкостью вспорол плоть, и кусок челюсти отлетел куда-то вниз, куда тут же приземлилось расслоенное копыто чудища. Оно завизжало, но охотница не обратила на это никакого внимания. Вновь и вновь она обрушивала удары алчного до крови клинка на жуткое плечо. И лишь когда от него осталась одна большая черная рана, когда рука Людвига сомкнулась на женской талии и отшвырнула тело от себя, охотница почувствовала удовлетворение. Пожалуй, того она и добавилась. Более не видеть хотя бы один рыпающийся кусок на и без того безобразном монстре. Показалось лезвие лунного меча. Монстр вытащил его из ножен, готовясь к уже знакомой злосчастной атаке. Черт бы тебя побрал, ублюдская ты гнойная тварь! ... Штормовой вихрь сорвался вперед, стоило Негорящему опустить меч в ударе перед собой. Он не знал что будет, но кажется, эксперимент сработал. Йорм свалился на колени вот уже в который раз, не в силах совладать с силою стихии. Вода, заливавшая мозаичный пол пошла под ним волнами, но рыцарю было все равно. Он хотел уже поскорее с этим закончить. Гигант заслужил свою смерть, тысячи безмолвных лиц вокруг были тому подтверждение. Гигант бушевал, рычал и гневался, размахивая вслепую секирой перед собой, но безуспешно. Рыцарь легко метался под его ногами неприметной мышью. Оставив блестящий лунный меч у костра, он теперь едва ли выделялся на фоне серых колонн и черных угольных куч мертвых тел. Йорм не видел его, и Негорящий этим охотно пользовался. В момент, когда вихрь сорвался с меча вновь, мужчине вдруг привиделся в воздухе женский призрак, совсем рядом. Вооруженный кривым мечом, он раздавал лихие удары по чему-то громоздкому, похожему на что-то звериное, словно из множества тел слепили зверских объемов чудище. Больное сознание всякое нарисует, не хватало только уснуть посреди боя! Остался только лишь последний удар, и все, потерпи, герой! ... Чикаге снес голову Людвига одним быстрым ударом. Охотница сама удивилась, как легко ей это далось — словно под шкурой чудовища не было ни жестких бугров мышц, ни кости, лишь только потдатливый жир. Быть может, так и было. Может, он давным-давно был мертв, а это лишь очередная игра безумия, царившего в кошмаре. А она лишь его упокоила. Обезглавленное тело рухнуло к ногам женщины, в последний раз окатив ее волною тухлой грязи. В этот раз она не испытывала раздражения. Умиротворение пришло сразу же, стоило безобразной вытянутой голове отлететь куда-то в угол к подножью лестницы. Охотница наблюдала, как та ошарашенно распахивала воздух ртом, издавая булькающие звуки, как белесые глаза крутились вокруг своей оси, веки хлопали, щурились. Словно Людвиг еще пытался управлять своим потерянным телом, пытался что-то предпринять. Рядом с головою возник фонарь. Посланники приветственно кивали женщине, подзывая к себе и размахивая перед собой руками. Таки горшки выглядели особенно забавно в тусклом свете, а блики от красной пока еще свежей крови добавляли живописности. — Быть может, стоило стать художницей? — пробормотала охотница с улыбкой, самозабвенно утирая меч о подол собственного платья. Кажется, она уже и не вспоминала, что очень им дорожила парой часов ранее... Позже, дремля возле фонаря и сжимая в руках благословенный меч лунного света, охотница вдруг вновь заметила белый призрак. Он сидел по ту сторону от посланников, сжимая в руках похожий лазурный клинок... Женщина вгляделась в видение — ей показалось, что вместо изящного черенка своего фонаря она видит покосившийся меч, а вместо друзей-посланников — язычки угасающего пламени. Ах, как забавны чужие сны! Что только не привидится — странные доспехи, вышедшие из моды, да золото, утопленное в воде. Она бы, быть может, с охотой там прогулялась... Но все же лучше ей оставаться в своем. Улыбнувшись, охотница прикрыла глаза и наконец уснула.