У любой истории есть своё начало и конец...
Взгляд никак не фокусируется ни на чем, кроме памятника, на котором изображена фотография самой прекрасной девушки на свете. Люди говорят какие-то последние слова, в их речах я могу разобрать лишь голос, переполненный скорбью. По ней. Взгляд снова затуманивается, и я смахиваю слёзы, что так спешно катятся по щекам. Я всё ещё не могу поверить. Мы были так счастливы… Не верю. Не она.***
Я не пошла на застолье, что устроили её родные. Головные боли преследуют меня с того момента, как она заболела смертельной болезнью. Они меня поняли. Даже не раздеваясь, я прошла на кухню. На столе осталась открытая бутылка вина. Сколько она уже так стоит? Не помню. У меня никогда не было пристрастия к алкоголю, но сейчас… Я просто не знаю, как иначе заглушить боль. Я налила в бокал вино, и сделала небольшой глоток. Лицо уже по привычке скривилось от вкуса. Отвратительно. Хочу сейчас только быть рядом с ней, но разве это возможно? Она завещала кремировать себя и развеять прах над морем. Как это ванильно звучит, Боже. Я стала вспоминать, как мы были счастливы. Напрягаться особо не пришлось, ведь я в месте, где мы любили вместе готовить. Точнее… Она не умела даже яичницу сделать, поэтому она помогала мне. Вспомнила, как она часто отвлекала меня своими объятиями. Я притворялась, что отчитываю её, а она делала вид расстроенного ребёнка. Но всё это было просто игрой. Я рассмеялась, улыбаясь старому воспоминанию. Но сознание сразу подсунуло другое, не давая мне насладиться той улыбкой, которую она дарила только мне. С каждым днём ей всё труднее улыбаться. Она говорила, что всё будет хорошо, но скрип в некогда самом приятном и мелодичном голосе от бесконечного кашля доказывал обратное. Я не хотела оставлять её ни на минуту, даже на секунду, что остались у нас. Их стало ничтожно мало! Я держала её дрожащие руки и целовала каждый раз, когда ей становилось хуже. Было больно наблюдать, как её взгляд становится всё менее ярким и озорным, но ничего не оставалось делать. Она понимала, что это неизбежно. Всё больше стала заговаривать о том, что будет потом, после. И нет, это были не планы о будущих свиданиях в кафе, парке, не планы поездок или дней безделья. А о том, что я буду делать без неё. Каждый медленно подготавливался к проводам и прощался с ней. Было видно, как им трудно разговаривать: одним поверить, что в какой-то момент бесед с ней больше не будет, а ей просто говорить, хотя её никто не заставлял. Но я не могла пересилить себя. До сих пор не могу. Я регулярно, как только она начинала об этом диалог, устраивала истерики, уверяла, что она справится, мы вместе преодолеем это, найдём лекарство, нужно просто немного надавить на врачей, и они ускорятся! Она начинала плакать, и я сразу корила себя за несдержанность. Глупая! Словно ей легко говорить мне такое! Она стала чаще спать. В такие моменты я целовала её лицо, руки и желала сладких снов, едва сдерживая слёзы, от которых уже болит голова. Её родные всё чаще напоминали мне, что Эмили однажды заснёт навсегда. Им больно, как и мне, как и ей. Но они считали своим долгом напомнить мне, что это неизбежно. Однажды я не захотела уходить из её комнаты. Её улыбка была такой прекрасной, когда она увидела меня рядом, явно не ожидая от меня такого поступка. Я читала ей книги. Все без разбора. Она с интересом слушала, старалась не засыпать, но бороться долго не могла. Тогда я снова целовала её и гладила по голове. Желание лечь рядом распирало изнутри! И я бы легла, но место было только для неё. Я сидела рядом, стараясь своими слезами не разбудить её. Я всё чаще стала отказываться от еды. Эмили заставляла меня, но аппетита совсем не было. В один из дней случилось ужасное: она не выдержала. Слёзы текли по её прекрасным мягким щекам, и я отчетливо запомнила, насколько сильно на них выделялись венки. Она попрощалась со мной и попросила больше не приходить. Дыхание сперло. Я не могла поверить своим ушам. Она же не серьезно! Ведь правда? Я не смогу покинуть тебя! Она как могла вытянула руки вперёд, подзывая к себе ладошками. Я подошла ближе, так, что я почти разглядела бы своё лицо в её зрачках. «Я ещё вернусь к тебе, вот увидишь» Она сказала это тихо, чтобы не разразиться сильным кашлем. А затем поцеловала меня, мягко и нежно, так, что в животе что-то почти с грохотом перевернулось, касаясь внутренностей, как в первый раз. Ох, как же хорошо она целовалась! Её губы были мягкими и податливыми, своими прикосновениями они будоражили меня, вызывая табун мурашек. Тем не менее, этот прекрасный поцелуй был полон боли. Мы не сдерживали слёзы. Я старалась запомнить её лицо, её прикосновения, каждую секунду нашей последней встречи. Мне не нужна жизнь без неё.***
Там, где было хорошо, стало невыносимо. Она ушла вдруг навсегда. Страх одиночества и отчаяние стали едины, воспоминания заполняли с головой, плакать не осталось сил, собственно, как и жить. Время шло, а я никак не могла социализироваться. И дома было тяжело. Я всё это время рыдала, срывалась, уже по привычке пила невкусное вино. Мне стало мерзко даже от воздуха вокруг меня. Мне необходимо выйти. На улице было до невозможности свежо. Воздух буквально ударил в ноздри, больно заполняя лёгкие. Глаза долго не могли привыкнуть к яркому небу, а шум вокруг мешал сконцентрироваться. Что мне здесь нужно? Может, обратно?.. С сомнением взглянув на улицу, а затем вспомнив свой дом, что до сих пор пропитан ею, я поняла, что мне нужна разрядка. Я устала. Просто прогуляюсь. Не буду планировать. Просто нужно. Я вернусь домой, как только захочу. Вот, я же уже иду? Ноги не отпали. Что такого в прогулке?.. Всё. Потому что мы шли по этой дороге в кофейню. Резко развернулась и пошла обратно. Есть ещё один выход со двора, там много чего, чего мы могли не делать вместе. Проезжая часть, тротуары, магазинчики. Молодая девушка, заливисто смеясь, схватила меня за руку и потащила к книжному. Вокруг был запах цветов и я улыбнулась, крепче взяв её мягкую тёплую руку, переплетая пальцы. Шум проезжающей машины. Я моргаю, и с глаз слетает плёнка воспоминания. Я всё также стою у светофора, глядя на бабушку, которая продаёт цветы рядом с книжным. Чёрт. Как же это трудно. Загорается зелёный, и я иду вперёд. К ней.***
На меня смотрит заплаканная, уставшая девушка. Её взгляд до безумия отчаян, рот слегка приоткрыт. Вот-вот можно услышать крик или всхлип. Волосы грязные и запутанные. Она смотрит на меня так, как будто это я виновата в её страданиях. Она замахнулась рукой для удара, я тоже, но между нами преграда. Чёртово стекло, как ты могло выдержать удар с двух сторон? Я отошла от зеркала, все ещё глядя на своё искаженное отражение. Она смотрела на меня презрительным взглядом, смешанным с болью, словно ненавидит так сильно, как это только возможно. Слёзы застыли в глазах, но уже давно они не стекают по щекам. Снова ушла на кухню, отпила давно остывший чай. Горький. А она любила сладкий. Снова отложила кружку. Вернусь потом. Прошла в комнату и остановилась у стеллажа. Наши книги… Она давно мечтала о такой домашней библиотеке, поэтому собирала на разных распродажах, долго сидела в магазинах, делая сложный выбор. В каждой, которую она прочитала, оставляла заметки. Взяла вслепую книгу с полки повыше. Даже не глядя на обложку, стала листать её. Искать. Вскоре показалась надпись, написанная наспех, и даже не смотря на это её почерк казался чем-то настолько родным, что где-то внутри мне стало очень тепло и одновременно с этим больно. «Больно читать дальше, зная, что там будет. Делаю перерыв на пару минут» Вот бы мне такой перерыв. Убрала книгу на место. Усталость накатила с головой, хотя я ничего толком не сделала. Я снова на кухне, снова пью чай. Думаю, как сильно я изменилась за эти месяцы. Результат печальный. Когда это закончится? Я уже не хочу так жить. Я превращаюсь в комок из жалости и ненависти к себе. Ох, как бы я хотела выбраться или, например, перестать быть собой… Но я никогда не смогу. Я уже пыталась. Обе попытки были пресечены мной же. Я боюсь. Снова глоток чая. Она любила его пить с имбирным печеньем. Где-то в шкафу осталась коробка… Из замкнутого круга мыслей меня вырвал хлопок двери. Стеклянным взглядом я посмотрела в сторону источника шума. В проёме показался наш старый друг, который что-то громко говорил. На его вопросы я отвечала коротко, явно не следя за диалогом. Уже давно не июль, а я всё ещё выпадаю из реальности и не могу контактировать с людьми. Он коротко вздохнул и разложил по местам продукты из пакета. Он всё ещё заботится обо мне, и я была искренне рада. Надеюсь, когда-нибудь я скажу ему, как я благодарна… Он заключил меня в крепкие дружеские объятия, сказал пару слов поддержки, и сказал, что я могу всегда, хоть посреди ночи позвонить ему. Я улыбнулась. И вот он ушёл, и я снова одна. Уже привычное одиночество. Как я ещё не сорвалась? Словно чего-то жду. Или я чувствую вину, и, продолжая жить, пытаюсь её загладить? Странный выбор, но ладно, позже подумаю об этом. Кучка конвертов и каких-то свёртков на столе привлекла моё внимание, и я нехотя стала их разбирать. Квитанции. Счёт за свет. За воду. Газ. О, сбор денег на лестницу к парадной. Ну да, я же так часто спускаюсь по ней, пока выхожу на улицу. О, снова счёт за электричество. Реклама шуб. Это всё ещё покупают? Ужас. В какую-то газету с рекламой лекарства было завёрнуто что-то твёрдое. Я с подозрением развернула, порвав в некоторых местах бумагу. Это оказалась маленькая коробочка. Я с неожиданно проснувшимся интересом открыла её. Внутри оказался браслет с подвеской-жемчужиной и записка. Я сразу узнала почерк, и сердце сбилось с ритма. Я никак не могу её прочесть: сбиваюсь, перечитываю, даю себе перерыв на осмысление, читаю снова, но в голове путаница. «Привет. Я знаю, что моллюски создают жемчуг из случайно попавших к ним песчинок. Я попросила кое-кого сохранить одну «мою песчинку» и позаботиться, чтобы моллюск её получил. И вот теперь у тебя всегда будет маленькая жемчужинка, в чьём сердечке частица меня. Я всегда буду с тобой. Люблю тебя» В конце концов на бумагу падает пара слезинок, а затем слёзы и вовсе льются градом. Хах, так непривычно снова плакать. Я надеваю браслет, и сразу прижимаю его к груди. Как мне, черт возьми, не хватает тебя.