(Не) нужен

Великий и ужасный, Белый волк, Ведьмак, Мясник из Блавикена, Геральт из Ривии… стоит на коленях. Стоит на коленях перед простым бардом, что оказался его половинкой. Его соулмейтом. Его сокровищем. В жизни Геральта было мало радости. Оставившая его в раннем детстве на попечении ведьмаков мать, отец, которого он даже не помнил — всего этого с лихвой хватало, чтобы постепенно понять, что в этом мире он никому не нужен. И даже если был человек, предназначенный ему, то он его не чувствовал, а после обучения и мутаций под действием зелий в Каэр-Морхен даже перестал над этим задумываться. Если бы и был тот бедолага, который был его соулом, то уже давно сгинул в той пучине боли, что следовала за Геральтом, наложив на себя руки в жажде избавления. Был мизерный шанс на то, что соулмейт ведьмака оказался моложе двадцати зим, а потому еще не чувствовал их связи и не испытал на себе все прелести ощущений, когда твои кости словно вырываются сами по себе из тела, мышцы словно змеи завиваются в узлы, а сдохнуть хочется так, как ничего более в этой жизни. Но, идя по пути отчуждения дальше, Геральт так ни разу и не почувствовал боли, кроме той, что наносили ему чудовища или другие люди, что оказывались рядом. Ни единого лишнего шрама, кроме его собственных, не расчертило его кожу, чему ведьмак был рад. По крайней мере, очень успешно убеждал себя в этом, заботясь лишь о том, чтобы очередная его рана не стала последней. Когда в той таверне к нему подсел бард, Геральт сначала думал, что глаза его обманывают. Ну какой вменяемый человек подсядет к нему с желанием… поболтать о балладе? Серьезно? Но юноша напротив не затыкался и даже откуда-то знал его имя. Что, безусловно, заинтересовало мужчину. Но ненадолго. То, что происходило дальше, иначе, чем предназначением, объяснить было просто невозможно. Ну с какого-такого перепугу ведьмак вдруг позволил этому бесполезному болтливому мешку с костями и лютней следовать за ним в его опасных приключениях? Продолжал терпеть его глупейшие выходки, постоянный треп и регулярные побеги из постелей дам, чьи мужья теряли весь запал праведного гнева, уткнувшись носом в широкую грудь ведьмака, за спиной которого и прятался тот самый прохвост, которого они так жаждали наказать? И только спустя несколько лет Геральт вспомнит, как в его же собственном животе запульсировал болезненный ком, когда он ударил Лютика за восторженное «Мясник из Блавикена!..». Самое ироничное во всей этой истории, что после того, как бард набился к нему в оруженосцы (читай — прилип как банный лист и пользы столько же), Геральт умудрялся во всех сражениях отделываться синяками, ссадинами и мелкими рассечениями. Судьба в очередной раз показала свой сучий нрав. В высокой бадье в трактире, где Геральт отмывался после кишок шелки, было тепло и уютно, приглушенный свет не самого лучшего качества свечей скрадывал очертания мощного тела, усыпанного следами нешуточных боев, напоминаниями о том, сколько раз ведьмак танцевал со смертью. Лютик все прыгал вокруг, расписывая все прелести пиршества во дворце Цинтры. Повлажневшая от пара рубаха липла к ладному телу, а предусмотрительно закатанные рукава все равно оказались мокрыми — с таким старанием бард поливал Геральта, пытаясь привести того в более-менее приличный вид. Лениво ведьмак следил за ним взглядом, на периферии сознания отмечая, что еще ни разу не видел Лютика обнаженным, хотя за все время их путешествий они не раз оказывались с головы до ног в… в разных, не особо присущих человеческому организму жидкостях. — А где моя чертова одежда, Лютик? — заозирался мужчина, не наблюдая своих привычных штанов и рубашки. А услышав, что с ними, и увидев, во что бард предлагал ему переодеться, разъярился. — Я по-твоему девица какая, в тряпки эти клоунские меня рядить? Ни с кем не перепутал? — Крепкая хватка на предплечье Лютика — Геральт вмиг притянул его к себе — не оставила юноше иного выбора, кроме как потерять равновесие и совершенно неграциозно шлепнуться прямо в ту же бадью, где сидел сам ведьмак. Туча брызг окатила обоих, пол залило, и, хоть барахтающийся Лютик представлял из себя зрелище весьма уморительное, злость Геральта еще никуда не делась. С жалобным треском ткань рубахи разошлась, когда ведьмак поднял барда, как котенка за шкирку, на ноги, во весь рост вставая и вышагивая из бадьи следом. Лютик еще некоторое время отфыркивался, пока наконец не проморгался и не понял, что уставился прямиком на живот Геральта и, в частности, на расчертивший его, некогда весьма глубокий, но теперь уже заживший шрам. Рубашка же самого барда задралась чуть ли не до груди. Казалось бы, перебравший столь многих дам ловелас уже должен был потерять всякий стыд, но щеки Лютика залились мучительным румянцем, который ведьмак, он был уверен, смог бы заметить даже без своего острого зрения. Взгляд заметался по сторонам, а руками он судорожно начал пытаться опустить подол, словно бард сам вмиг превратился в недотрогу, которая еще и поцелуя от мужчины не получала. — Да что ты все ерзаешь, стоять не можешь ровно, спотыкаешься о собственные ноги, так еще и одежду снять не в состоянии?! — Одним резким движением рук Геральт рванул эту уже даже не рубаху (за половую тряпку эта вещь сошла бы сейчас тоже с трудом) с Лютика, заставляя того странно высоко вскрикнуть и отскочить куда-то к стене. Такого оцепенения ведьмак не испытывал ни до, ни после даже перед лицом самого чудовищного страха в своей жизни. Перед глазами Геральта предстала кожа, испещренная его шрамами. Лютик все еще тщетно пытался прикрыться руками, лицо его кривилось в попытке сдержать слезы. Тысячи мыслей вертелись в голове ведьмака, начиная от сокрушающего осознания того, что у него все же есть соулмейт, до постепенного понимания, через что все это время проходил Лютик. Да, раны из-за соулмейта появлялись и заживали, практически мгновенно превращаясь в шрамы, но боль была ровно такой же и столь же долгой, как если бы такого исцеления не было вовсе. И сейчас перед Геральтом стояло его сокровище и… плакало? — Почему ты не сказал мне? — ужасно хриплым голосом смог выдавить ведьмак первое внятное, что сложилось в голове. — Я… Я думал… — Надо было отдать барду должное: он из последних сил старался держаться прямо и отвечать, хотя было видно, как ему хотелось разрыдаться в голос, сбежать, спрятаться в каком-нибудь темном уголке. Прерывистый вдох и на выдохе:  — Я думал, что не нужен… Всю жизнь это со мной. Я думал, это меня так наказывает тот, кто меня не знает и знать не хочет, кому я вовсе не нужен. Потому и старался не… Берегся, чтобы не напоминать о себе лишний раз… — Но я же… Ты же… Ты видел, я не… не специально, я лишь… — слова в голове Геральта путались, наскакивали друг на друга в стремлении все выспросить, узнать, понять и извиниться. — Я… Я видел лишь могучего воина, одиночку, сильного и смелого… А я… Ну кто я, Геральт? — Горестно-тоскливый взгляд словно пронзил ведьмака насквозь, и это было больнее всего, что тот испытал на своем веку. — Я лишь бесполезный бард, который запинается о собственные ноги… Я ведь действительно не нужен тебе. В душном, влажном помещении стало вдруг морозно холодно. По крайней мере, так показалось ведьмаку, что словно увидел себя со стороны в этом юноше: не понимающего, за что ему это все. За что ему вся эта боль от родного человека. Боль Геральта от поступка его матери наложилась на то, о чем думал Лютик все эти годы. О том, что бесполезен. Не желанен. Не нужен. В следующую секунду полуобнаженный юноша оказался в крепких, даже слишком, объятиях беловолосого ведьмака. Сначала Лютик застыл, боясь пошевелиться, вдохнуть, пока не почувствовал, как самого Геральта нешуточно трясет. Чуть повернув голову, юноша увидел, как по щекам мужчины текут слезы, которых тот сам, наверное, и не замечал. А в следующую секунду тот, словно потеряв все силы, сполз перед ним на колени. Все такой же обнаженный, открытый, с посеревшим чуть ли не в цвет волосам лицом. Широко раскрытыми от шока глазами Лютик наблюдал доселе невиданное зрелище — абсолютно беззащитного ведьмака. Напади на них сейчас хоть однорукий бездомный калека, Геральт не смог бы дать сдачи. Бард видел, как открывается рот Геральта, а оттуда доносятся два слова, что разом рушат все то, что еще сдерживало юношу. — Прости меня, — шепчет бесстрашный ведьмак, стоя перед ним на коленях, в чем мать родила, в затрапезной комнатушке еще более затрапезного постоялого двора. Пара секунд проходит в гробовом молчании, пока Лютик наконец-то не взвывает уже совсем как побитая дворняга, срываясь в истеричные слезы. Он падает рядом с Геральтом на колени и выплакивает всю ту боль, что нес в своей жизни, в крепкое, надежное, пахнущее ромашкой плечо обычно бесчувственного ведьмака, который сейчас не может перестать просить прощения, шепча извинения Лютику прямо в ухо, целуя его в волосы, щеку, да куда уж попадет, не может выпустить того из своих рук. И только когда истерика барда стихает, Геральт решается произнести главное, что будет повторять ему до конца своей жизни. — Ты нужен, Лютик. Всегда был нужен.

***

Разумеется, весь пир идет виверне под хвост. Начиная с того, что Геральт теперь глаз не может отвести от своего новообретенного соулмейта и заканчивая чертовым ребенком-неожиданностью. О таких мелочах, как толстяк, требующий лицезрения пятой точки барда, можно не упоминать вовсе. И все же надо отдать должное Львице из Цинтры. Несмотря на все произошедшее, она дозволяет ведьмаку остаться во дворце, передохнуть, в благодарность за то, что тот защитил ее зятя и остановил всплеск сил дочери, что, в противном случае, мог разрушить весь замок. Не без давления новоявленного мужа и Мышовура, но Геральт не жаловался, хотя ему и претила мысль о том, чтобы быть связанным с еще не рожденным ребенком по воле брошенного слова. У него был совсем другой предназначенный, которым Геральт пренебрегал с момента рождения. И вот о нем ему хотелось заботиться. По крайней мере, попытаться это сделать в меру своих возможностей и способностей. Ведьмаков не учили нежности и любви. Оставалось надеяться, что у Лютика их хватит на них обоих. Узнав об их связи, Мышовур от души рассмеялся, а потом хлопнул Геральта по плечу со словами: — Да уж, из постели вам теперь, наверное, с неделю не вылезти! — Ты о чем? — озадачился ведьмак. — О шрамах его. Ты же не хочешь, чтобы твоя половинка всю жизнь ходила в таком виде? Тем более теперь, когда их можно убрать? — Погоди, ты хочешь сказать, что эти россказни про то, что секс с истинной парой убирает шрамы — не пустой звук? — Ведьмак слышал краем уха в тавернах да в публичных домах о том, что каждый раз, когда пара соулмейтов делит постель, то один из поделенных на двоих шрамов стирается. Но задумываться в то время об этом ему и в голову не приходило, не говоря уже о том, чтобы что-то выяснять или уточнять. Геральт бросил очередной, тысячный, наверное, за этот вечер взгляд на неугомонного барда, что сейчас беседовал с принцессой, наверняка расписывая той, какую же чудесную балладу он посвятит сегодняшним событиям. Золотистый камзол сиял в свете вновь зажженных свечей, из-под ворота было видно нежную кожу, и сейчас мужчина живо представил себе все то, что скрывалось уже под самой тканью. Воспоминания о грубых розоватых полосах, исчертивших тело ни в чем неповинного парня не радовали. И если была возможность… Ведьмак понял, что Лютик смотрит на него в ответ. Живописно растрепанные волосы делали его еще больше похожим на мальчишку, синие глаза искрились тихой нежностью, а на лице застыла неуверенная в своем праве на существование полуулыбка. Геральт мягко улыбнулся в ответ. Приглашение провести время в дворцовых покоях было как нельзя кстати. Бард не затыкался все то время, пока они шли к отведенным им покоям, следуя за служанкой. Геральт слушал, хмыкал и односложно отвечал на вопросы, пообещав рассказать на досуге, как именно работают Знаки и даже показать в действии, отчего широта улыбки Лютика грозила перерасти все мыслимые пределы. Но, как только дверь за двумя господами закрылась, все веселье парня как ветром сдуло. Он встал посреди жарко натопленной комнаты с бодро потрескивающими в камине поленьями и смотрел на огромную кровать, застланную богато расшитым постельным бельем, укрытую несколькими шкурами и наверняка с превосходнейшим матрасом — не чета тем соломенным тюфякам, что были в комнатках при трактирах или постоялых дворах, где им с Геральтом довелось останавливаться доселе. Геральт с удовольствием стянул с себя камзол и подошел вплотную к Лютику. — Ты ведь не против? — положив свои широкие ладони ему на предплечья, спросил ведьмак. Бард обернулся, натянуто улыбнувшись. — Нет! Нет, конечно, мы же уже спали вместе, ничего… — Я не об этом. — Геральт многозначительно посмотрел парню прямо в глаза. — Если ты не хочешь… — Хочу! — Лютик быстро развернулся и уже сам положил руки ведьмаку на грудь. — Я… Ты мне понравился с первой встречи… Мне много кто нравится, но… Я имею в виду… У меня были мужчины, несколько, по правде говоря, но ты… Это другое, я никогда… Геральт мягким поцелуем прекратил поток этой по большей части бессмысленной в данной ситуации речи барда. Лютик в его руках вздрогнул, а в следующее мгновение прижался ближе, принимая ласку, также мягко отвечая, не спеша показать всю накопившуюся страсть. Любовники разорвали поцелуй, переводя дыхание, глупо улыбаясь друг другу. Бард все не переставал краснеть, что неимоверно грело черствую, казалось бы, душу ведьмака. Ловкими движениями Геральт освободил Лютика от камзола и нижней рубахи, аккуратно вытащив ее из-под еще не расстегнутого пояса штанов. Тот потянулся с ответным жестом, но ведьмак перехватил его ладони в свои, поочередно целуя пальцы, ладони, запястья. У парня перехватило дыхание. Ему казалось, что перед ним виденный единожды в жизни, еще в детстве, диковинный лев с белой гривой: дикий, страшный, смертельно опасный, но сейчас послушный, лижущий ему руки. Что было недалеко от правды. Внутри Лютика с каждым движением Геральта разгоралось возбуждение. Не стремительно, как это обычно бывало с дамами, а наоборот, как лесной пожар — медленно тлело от одной не до конца затушенной головешки до полноценного яростного пламени. Но, в отличие от разрушающей природной стихии, этот жар приносил с собой лишь радость и счастье единения с человеком, который был предначертан ему самой Судьбой. И Лютик понимал, что готов вновь и вновь переживать всю ту боль, что сулит ему такое предназначение, ради того, чтобы быть с Геральтом. Его ведьмаком. Геральт не привык быть нежным — с продажными девками это и не требовалось, — но мужчина и не был бесчувственным чурбаном, каким хотел казаться, и сейчас просто вспоминал до этого глубоко запрятанные порывы и желания. Сейчас он позволял себе раскрыться так, как до этого и помыслить не мог. Раскрыть свою душу и сердце навстречу тому, кто принял их в свои изящные, но крепкие ладони с тонкими пальцами, мозолистыми от струн лютни. Тому, кто сам открывался ему навстречу с не меньшей отдачей, без страха смотря на чудовище, ошибку природы, мутанта. — Разденься… Я… Я хочу видеть тебя, — прошептал ему в губы Лютик. Геральт отступил на шаг назад, избавляясь от штанов, сапог и рубахи, в то время, как бард сбросил остатки своей одежды. Большой ковер на каменном полу не давал ступням замерзнуть. Ведьмак вновь, не таясь, рассматривал Лютика. Вся эта сцена до боли напомнила ему сцену в комнате постоялого двора, так что ведьмак поспешил вновь прикоснуться к своей паре, не давая плохим мыслям всколыхнуться в этой бедовой голове, понимая, как этот неугомонный мальчишка может накрутить себя в мгновение ока. И не было в том его вины. Только Геральт, только он сам был ответственен за то, что Лютик боялся собственного соулмейта. И это нужно было исправлять. Ведьмак прекрасно знал, где находятся на нем его же собственные шрамы, так что теперь уверенными касаниями проходился по ним на теле своей пары, заставляя барда вздрагивать. — Эй, — Геральт приподнял подбородок Лютика пальцами, заставляя поднять на себя взгляд. — Прости меня. Я не… После Каэр-Морхена я не думал, что мой соул мог выжить… Я не берег тебя от этой боли… — Шшш. — Теперь уже черед пальцев барда был заставлять ведьмака замолчать. — Я понимаю. То, что ты вынес… Этого нельзя пожелать добровольно. Я не буду расспрашивать тебя о том, как это произошло… Может, однажды ты сам решишь мне об этом поведать, но… Теперь, когда я знаю, что на самом деле происходило в те моменты, знаю, что ты не против меня, нашей с тобой связи… Я готов. Я перенес это все и готов вытерпеть еще больше ради тебя. Только… — Только что? — Говорить Геральту было физически трудно. Слушая эти признания от обычного человека, совсем еще молодого парня, ему было трудно поверить в то, что кто-то захочет остаться с ним, с таким, как он. Терпеть его характер, образ жизни. Последствия. Но внутри все тянулось к Лютику, хотелось быть с ним постоянно, а мысль о разлуке, казалось, приносила физическую боль, которой в их жизни и так уже было с лихвой его стараниями. — Только не оставляй меня. Пожалуйста. — Лютик, без тени сомнения и страха во взгляде, уверенно смотрел на Геральта. И тогда ведьмак понял, что, как бы тот ни выглядел, внутри Лютик уже давно взрослый. Жизнь заставила так рано сбросить с себя шоры беззаботной молодости, а его манера поведения была не более, чем маской. Тем, что выставлялось на всеобщее обозрение, чтобы никому и в голову не пришло пытаться заглянуть глубже, увидеть израненную душу барда. Не даром ведь тот оставил отчий дом, статус и наверняка безбедную жизнь, чтобы скитаться от одного замшелого городка к другому с лютней в руках и легким походным мешком за спиной. — Никогда, — поклялся Геральт, обвивая руками худенького, но, тем не менее, весьма крепко сложенного парня, пальцами зарываясь в мягкие волосы на затылке, целуя теперь более настойчиво, горячо проводя языком по тут же разомкнувшимся на выдохе губам, уверенно подталкивая любовника спиной вперед к кровати. Их тела не подходили друг другу идеально, но они идеально зеркально отражали метки их общей боли, что делало все остальное абсолютно неважным. Разница в габаритах играла им обоим только на руку. Когда бард оказался на кровати, то тут же закинул одну ногу на поясницу Геральту, делая соприкосновение еще более приятным. Возбужденная плоть ведьмака столкнулась с такой же, сладко отзываясь на трение нежной кожи, уже чуть испачканной смазкой с их головок. Лютик столь же сладко тихонько простонал в поцелуй. — Надо же… Не думал, что твое нежелание молчать может оказаться плюсом. — Ведьмак плавно повел бедрами вперед и назад, снова вырывая желанный звук из покрасневшего теперь рта соула. Лютик сделал пару судорожных вдохов, прежде чем нагло хихикнуть. — А я не думал, что у тебя и третий меч есть… Надеюсь, ты владеешь им столь же виртуозно? Любовники посмотрели друг на друга и расслабленно рассмеялись. Впервые они оба чувствовали себя настолько спокойно и комфортно, отчего наслаждение близостью лишь усиливалось. Ненужные мысли ушли, оставляя лишь доверие к партнеру, разделенное желание быть ближе. Приподнявшись на локте, теперь уже Лютик перенял инициативу, целуя и покусывая сильную шею Геральта, заставляя того взрыкивать от необычности ощущений. Как правило, мужчина не допускал таких прикосновений, они ассоциировались у него с угрозой, но только не от Лютика. Свободной рукой бард с наслаждением ощупывал крепкую задницу ведьмака, на что Геральт лишь ухмыльнулся и дал волю своим рукам. Зажимая между осторожными пальцами горошины сосков, охотник заставил тело Лютика выгнуться в истоме, а когда он пустил в ход язык и зубы, то бард и вовсе потерялся в ощущениях. — Хнычешь как девчонка, — шепнул ему на ухо Геральт, за что был взят за волосы и притиснут обратно со словами: «Не отвлекайся. Кто из нас теперь болтун?» И снова их тела сплелись так, что и иголку между ними не провести, и снова иссушенные губы на губах, и снова дыхание на двоих, и так не хочется отпускать, но так хочется большего… Лютик оторвался за новой порцией воздуха, толкая Геральта в плечо. — Перевернись. Ведьмак послушался, вытягиваясь на постели во весь свой немалый рост, наблюдая, как расхристанный Лютик уселся на него, а его задница оказалась аккурат над стояком Геральта, дразняще задевая его мягкой кожей. Немыслимо изогнувшись, бард достал из чудом оказавшегося рядом камзола маленький пузырек. — Ах ты, мелкий засранец, — пораженно выдохнул Геральт. — Но-но! Я бы попросил без оскорблений! — тут же отозвался Лютик, наклоняясь, чтобы уже самому очертить языком соски ведьмака, пусть не столь чувствительные, как его, но ощущения все равно приятные, и Геральт продолжил молчать, ожидая продолжения реплики. И не ошибся. — От долгой игры на лютне даже мои привычные пальцы болят. Это лишь смягчающее масло. Ведьмак довольно ухмыльнулся на оправдания барда. Он узнал, что они пара, совсем недавно, но делить его с кем-то точно не намерен. И пусть все эти дамы с их соблазнительными округлостями и мужчины с масляными взглядами идут к утопцам прямой дорогой. Этот парень отныне только его. За всеми этими размышлениями ведьмак пропустил момент, когда Лютик перешел к облизыванию его шрамов, флакончик упал куда-то к их ногам, а одну руку бард завел себе за спину и… Хриплый горячий выдох прямо в пупок привлек внимание Геральта, после чего тот резко сел, понимая, чем сейчас эти уставшие пальцы занялись. Мужчина резко впился поцелуем-укусом между плечом и шеей барда, крепко сжимая ягодицы Лютика, разводя их в стороны, кончиками пальцев приближаясь к заветному отверстию, где уже вовсю скользили два пальца самого барда. Ведьмак собрал остатки масла с ладони парня, после чего обласкал уже своими мышцы вокруг ануса Лютика, дурея от ощущения нежной кожи, податливо расступающейся под давлением. В какой-то момент бард перехватил его ладонь и ввел в себя пальцы ведьмака, насаживаясь сильнее. Геральт придержал Лютика под спину, другой мягко ощупывая его изнутри, пока… — Аааах!.. …не нашел ту самую точку. Теперь уже можно было не осторожничать. Бард начал покачивать бедрами, не переставая громко выстанывать ведьмаку в рот: — Да! Ох… Боги… Геральт, хорошо… Хочу… Геральт… Хочу внутри… Тебя хочу… Только тебя… Как только три пальца Геральта уже достаточно свободно заскользили внутри Лютика, тот оттолкнул ласкающую руку, приставил член ведьмака к анусу и принялся медленно насаживаться. Ведьмак снова зарычал, ощущая, как внутри туго и горячо. Лютик гнулся под его сильными руками, пошло отставляя задницу, грудью прижимаясь к груди, и смотрел в глаза все то время, пока устраивался на возбужденном члене, а после замер, уткнувшись лбом в плечо. Геральт обеими руками обнял Лютика, принимаясь легкими поцелуями покрывать его лицо, давая время привыкнуть. Постепенно бард задышал легче, поднял голову, затуманенными от желания глазами смотря на Геральта, медленно облизывая свои губы. В следующую секунду Лютик так повел своими бедрами, что у ведьмака едва искры из глаз не посыпались. Не прошли даром все эти пешие «прогулки» барда за Плотвой — Лютик принялся ритмично двигаться, буквально трахая Геральта собой. — Ох, Лю… Юлиан… Парень буквально на секунду сбился с темпа, но потом продолжил движение как ни в чем не бывало, но Геральт не мог не почувствовать, как тот на секунду крепче сжался внутри, и понял, что Лютику нравится. И неважно, потому ли, что ему нравится собственное имя или просто льстит, что Геральт не всю его болтовню пропустил мимо ушей и запомнил это. Важно, что сейчас они здесь, вместе, так близко, как давно хотелось, грезилось в самых сокровенных снах. Ведьмак поддерживал любовника, помогая, принимая часть веса на свои руки, заставляя мускулы бугриться, на что Лютик зачарованно провел по ним ладонями, а потом вцепился в них, продолжая свой сексуальный танец. Обоюдные стоны продолжили наполнять комнату, звуки шлепков кожи о кожу лишь придавали большей пикантности происходящему. Ведьмак с удовольствием позволял Лютику вести, навязывать свой ритм, но и тот в скором времени совсем забылся, начиная подрагивать всем телом все чаще и чаще, отчего Геральт понял, что развязка того близка. Мужчина не торопился со своим удовольствием, благо, выдержка позволяла, хотя все тело уже молило о разрядке. Горячий, гибкий Лютик в его руках, его сладкие стоны, губы, которые не уставал целовать ведьмак, руки на затылке и пальцы в волосах, что приятно дергали пряди, когда парень совсем терялся в животном желании совокупления — все это было испытанием для Геральта, но тот не собирался сдаваться так просто. Несколько финальных толчков Геральт сам насаживал ослабевающего в подступающем оргазме Юлиана на свой член, и тому оставалось лишь вскрикивать, когда несколько струй спермы оросило их животы, когда бард кончил без единого прикосновения к своему члену. Дрожа от пережитого, он замер на Геральте, и никакая сила не смогла бы сейчас оторвать его от любимого. Ведьмак кончиками пальцев оглаживал спину, чувствуя, как под его пальцами один из рубцов разглаживается, оставляя травмированный некогда участок кожи идеально чистым. — А как же… ты?.. — было первым, что выдохнул Лютик, немного придя в себя, ощущая все еще напряженную плоть внутри. Геральт лишь мягко улыбнулся и вновь потянулся поцеловать. — Нет, так не пойдет, — мотнул парень головой, с громким стоном снялся с пронзающего его члена и сполз вниз. Одним слитным движением он взял член в рот до половины, под громкий стон Геральта принимаясь двигать головой, одной рукой старательно надрачивая. От переизбытка чувств ведьмак схватил Лютика за волосы, но не было никакого сопротивления — бард лишь глубже надвинулся на член, и Геральт почувствовал, как начинает проскальзывать прямо в глотку. Раз за разом бард повторял свои движения, не забывая поджимать ствол языком снизу, чуть усиливая нажим, в чем ему помогал и сам Геральт. И, наконец, он уткнулся носом в лобок, сглатывая, вырывая из своего ведьмака умопомрачительные звуки, которые даже рычанием толком назвать нельзя было. Мужчина пальцами одной руки коснулся шеи барда, ощущая, как движутся под кожей мышцы, распираемые его членом, и острая волна удовольствия прокатилась по позвоночнику прямо ему в пах. Геральт ощущал, как гостеприимная глотка сжалась на его головке, когда Лютик сглотнул, но, когда тот отодвинулся для вдоха и вновь насадился полностью, выдержать уже не смог и оросил рот вовремя отодвинувшегося барда своей спермой, которую тот начал быстро сглатывать. Вид дергающегося кадыка только подстегнул силу оргазма Геральта, глаза его закатились, а сам он выгнулся не хуже Лютика, чувствуя, как тот слизывает последние капли со ствола и снова берет в рот чувствительную головку, грея ее внутри. — Кажется, я нашел неплохой способ заставить тебя замолчать… — выдохнул ведьмак, на что получил тихий смешок. — Ненадолго. — Это мы еще посмотрим, — многообещающе улыбнулся Геральт и в следующую секунду опрокинул барда на спину, нависая над ним сверху. Опершись на локоть, ведьмак снова рассматривал парня, будто видел его впервые, отчего краска снова бросилась Лютику в лицо. — Все ровно как у тебя… — пытаясь разбить это неестественное для него смущение, сказал было бард, но нежное поглаживание пальцев Геральта на его щеке снова заставило его замолчать. — И я исправлю это. Даже если мне потребуется вся жизнь. — Вся жизнь — звучит неплохо, — успел пробормотать Лютик, снова отвечая на очередной поцелуй. Но на этом Геральт не остановился. Теперь уже он парой движений перевернул разомлевшего парня на живот, принимаясь языком исследовать то, что впервые довелось увидеть. Помимо исчезнувшего шрама оставались и еще, так что мужчина не скупился на ласку, ловя чутким слухом новые стоны любовника, начиная очередной раунд сексуальной игры. Спустившись к ягодицам, он заметил, что на нежной коже уже начали проступать следы от его ладоней. Единственные, за которые ему не было стыдно. Поочередно влажно поцеловав и прикусив каждую, Геральт раздвинул ягодицы Лютика и принялся ласкать языком мягкое, растраханное его стараниями, отверстие. — Геральт! — тут же вскинулся бард, но ведьмак остановил его крепкой ладонью, легшей между лопаток. — Тише, мой хороший, расслабься, — увещевал его мужчина, пальцем снаружи осторожно поглаживая вспухшее колечко мышц. — Позволь мне удовольствием заменить всю ту боль, что я принес… Доверься, прошу тебя… После этого протестовать не хотелось, и Лютик снова улегся, пальцами изо всех сил сжимая подушку под собой, чуть ли не впиваясь в нее зубами в попытках заглушить стоны под аккомпанемент: — Вот так, давай, мой мягкий, сладкий мальчик, я все для тебя сделаю, убью любого, никто больше никогда тебя не тронет… — Язык ведьмака продолжил откровенную ласку. Анус Лютика расслабился, позволяя проникнуть глубже, погладить внутренние стенки натруженного отверстия. — Кроме тебя… Только ты, Геральт, — не менее сладко отозвался Юлиан, через плечо смотря на ведьмака, протягивая к нему руку. Мужчина ухватился за нее, ложась поверх барда, дразняще потираясь вновь встающим членом между ягодиц, возбуждая и любовника, готовя к новой порции удовольствия, а после мягко скользнул внутрь, выбивая новые стоны и вскрики из своего соулмейта… Наутро пришедшая служанка быстро вылетела из их комнаты под суровое Геральтово: «Пошла вон!», — слава всем богам — успевшая оставить внушительный поднос с едой на столе. Ведьмак еще пару мгновений посверлил захлопнувшуюся дверь взглядом, после чего отвел со лба Лютика, спящего на его левом плече, пару прядей и поправил укрывавшее их одеяло. Сам мужчина лежал на боку, левая нога барда была закинута на его бок, позволяя им вплотную соприкасаться бедрами, а член Геральта все еще находился внутри Юлиана, постепенно вставая вновь. Лютик действительно недооценил выносливость ведьмаков и по полной расплачивался за это: раз пять за эту ночь точно, а после очередного оргазма просто отключился. Геральт взглянул в удачно расположенное напротив кровати окно, за которым вовсю поливал дождь. В такую погоду им не светило никакое очередное путешествие. Оставалось только еще немного потрепать нервы королеве и воспользоваться ее гостеприимством, а также этой постелью, купальней с большим количеством горячей воды, что так прекрасно расслабит измученного сексуальными утехами Лютика… И, наверное, вот этим столом тоже не стоит пренебрегать. На подносе медленно остывало мясо с картошкой, свежий хлеб и… Чувствительное обоняние ведьмака уловило запах меда. О, да, этим столом они просто обязаны воспользоваться, ведь флакончик масла барда остался пустым уже после третьего захода.