Филли

Я не помню, как давно попал сюда. Впрочем, куда это — «сюда» — я тоже не знал. Когда-то давно я читал в детской сказке, что человек может потеряться. Дескать, старый волшебник забирает его в свой сарай, и неизвестно что с ним делает. В общем-то, я попал в похожую ситуацию. Мне было, кажется, пятнадцать, когда я залез в эту «кроличью нору». Конечно, не в буквальном смысле. Да и кроликов у нас не водится… Что же я сделал? Простите, я путаюсь в мыслях. К слову о кроликах. В детстве, когда я был еще совсем ребенком, у нас был домашний кролик. Большой, белый, с красными, как пылающая лава, глазами. Я не знал тогда, что моя жизнь будет тесно связана с его жизнью. Недавно Филли — так звали кролика — умер. Хотя, как «недавно» я ответить не могу. Недавно, но до того, как я попал сюда. И с тех пор я не находил самого себя. Возможно, я бы мог использовать это, чтобы стать защитником кроликов, но… Но я опять запутался. Минутку, дайте мне всего минутку. И этот кролик, Филли (я уже, кажется, говорил его имя?), был уже совсем старым. Мама говорила мне, что кролики живут до двух лет, но мой пережил даже отцовскую собаку. Впрочем, о ней я сожалел не так уж сильно. Когда мне было десять, она искусала меня, и на ногу наложили пятнадцать швов. Это было очень давно, но я до сих пор помню, как бегал только на одной ноге, потому что вторая была плотно затянута в металлический каркас. Добрый песик Чарли. Пожалуй, если бы Чарли прожил еще немного, Филли бы стал его очередной жертвой, но на самом деле вышло наоборот. Не подумайте, я не говорю о том, что мой кролик убил моего пса. Хотя, в общем-то, так и было. Чарли был уже настолько дряхлым псом, что даже его шерсть скорее напоминала сваленный мех на потертой шубе, чем собачью гриву. Что уж говорить о его ориентации в пространстве. Хотя, нет, я скажу. Ориентации в пространстве у него не было. Вероятно, у них с Филли был какой-то свой язык, потому что однажды ночью мой кролик залез в пасть пса, как в собственную кроличью нору, и Чарли ушел. Возможно, это был первый случай эвтаназии среди животных. Когда утром я увидел Филли, сидящего на моей кровати и бодро вздернувшего уши, я был рад. Кажется, я уже тогда понял, что хотел бы стать ветеринаром. Исполнится ли моя мечта? Извините, я снова сорвался с хода мыслей. Филли умер на мой пятнадцатый день рождения. Я мог бы сказать, что это была какая-то таинственная и страшная смерть, или вовсе не смерть, но бедняжку просто сбил автобус. Слишком прозаическая смерть для такого существа, как Филли. Мой кролик прожил десять лет, четыре месяца и пятнадцать дней вместо положенных двух лет, и кто знает, сколько бы он жил еще, если бы не тот механический зверь на колесах. Мы похоронили Филли на заднем дворе, рядом с Чарли, и я каждый день носил туда свежую морковку, надеясь, что где-то там, наверху, мой кролик ест ее с наслаждением. Глупо было думать, что мой кролик сможет попасть в рай после убийства собаки. Если бы я знал, что следующие двадцать четыре дня, шестнадцать часов и семнадцать минут будут такими странными, то я бы… Я бы — что? Будь я Папой Римским, я бы выписал моему кролику индульгенцию, освобождающую его от греха. Насколько это было бы странно? Простите, я опять отошел от темы. В общем, на двадцать первый день я решил, что нужно закопать морковку прямо рядом с Филли, чтобы они были вместе. Я бы с удовольствием продолжил носить ему еду каждый день, но наш отец слег от какой-то болезни, и у нас не было денег даже на морковь. По крайней мере — на морковь для бедного мертвого Филли. Не находите, что это немного эгоистично со стороны моего отца? Хотя теперь, конечно, я не держу на него зла. Я выкопал ямку, в которой был Филли, и положил туда свежую морковь. Я даже оставил зеленый хвостик у плода, чтобы он больше походил на те идеальные картинки, которые я видел на открытках. Филли все еще выглядел достаточно неплохо. Я даже его погладил, но все равно постарался сразу отвести взгляд. Знаете, мертвые кролики — это все же не очень мило. Еще несколько дней я приходил на перекопанную могилку моего кролика, и подолгу сидел рядом. Была осень, и первые желтые листья уже опускались на выгоревшую за лето траву. Если бы у отца были силы, он бы наверняка мог косить газон. Интересно, сделал ли он это? Поправился ли он? Наступил двадцать пятый день со смерти Филли, и я проснулся здесь. Я все еще хочу узнать, где же я. Я уже слышал редкие хрустящие звуки, и как будто кого-то дышащего мне почти в ухо, но сколько бы я ни звал, никто ни разу не отзывался. Вероятно, я в аду. Это потому, что я был так зол? Или потому, что радовался, когда Филли помог Чарли уйти? — Роберт! Кто-то, кажется, зовет меня. Чей это голос? — Роберт, ты проснулся! Кажется, отец выздоровел. Или мне только снится его голос? — Роберт, скажи хоть что-нибудь! К моему лицу кто-то подставил руку, почти к самому рту, и что-то защипало мою кожу. Меня душили? Как только это странное ощущение прошло, я закашлялся. — Дорогой! Я поднял руку и коснулся своей щеки. Щетина? Постойте, постойте! Я разве говорил вам, что у меня есть щетина? — Папа! Это я должен говорить «папа». Хотя я так никогда не говорил. Отец — да, но за «папу» я мог получить палкой по спине, и не стал бы рисковать. — Дорогой, скажи хоть что-нибудь… Я не дорогой. Кто она? — Роберт, пожалуйста, ну хоть что-нибудь. Врач сказал, что ты уже… Я уже что? И какой такой врач? Я ведь был дома. А потом — пропал. Я хотел спросить, где же я, но вместо этого издал какой-то булькающий звук. Почему я его издал? У меня никогда не было проблем с произношением слов. Я всегда говорил, читал и бегал быстрее всех. — Кивни, если слышишь, папа, — снова этот девичий голос. Кто ты такая, ребенок? Я попытался кивнуть, но и это вышло как-то неправильно. То есть я, конечно, кивал. Я так думал. — Мама, папа нас не слышит, он только бровью повел! Я не знаю, что это был за ребенок, но она была… забавной. Конечно, только в тех масштабах, в которых бывают забавными дети. Минут на пятнадцать-двадцать. Да и, к тому же, с чего она взяла, что я ее «папа»? Может, они вообще не со мной говорят? Пожалуйста, не со мной. — Молли, милая, дядя Шон сейчас приедет, чтобы отвезти тебя в школу. А я побуду тут. У этой женщины очень мягкий голос, но я не знаю никаких Молли. Кто эти двое? Девочка издала какое-то мычание, а затем я почувствовал, как задрожал пол. Что же, значит, я могу чувствовать. Я живой. Рядом со мной, видимо, есть люди. Но о каком враче был разговор? Я же не в больнице. Я не могу быть в больнице. Что-то пикнуло еще раз, и я почувствовал запах сладких духов. — Роберт, я знаю, что ты слышишь меня. Тебе пора проснуться. Я слышу тебя, милая женщина. Но я и так не сплю. Неожиданно, в памяти моей всплыл Чарли. Добрый песик. Кажется, моя шерсть уже тоже свалялась в грязный комок. Если я понял эту женщину правильно — я, возможно, уже совсем без шерсти. Почему же я не могу увидеть, где я? Запах духов сменился запахом сена. Кажется, его я уже чувствовал раньше. Филли! Я увидел кролика, бегущего ко мне. В кромешной тьме он выглядел, как мохнатая свеча. Глупое сравнение. Нет, Филли был факелом, освещающим мой мрак. Кажется, Чарли умер не так уж и плохо. — Роберт! — я резко открыл глаза. Филли рядом больше не было, как и запах сена снова стал больше похож на сладкие духи. — Я умер? — не уверен, что сказал это достаточно внятно. Впрочем, эта женщина обняла меня почти так же, как это делала мама. — Нет, дорогой, но… Но почти умер. Молли так волновалась за тебя! Представляешь, Робби, она уже в школе. Я не понимал, что происходит. — Где Филли? — Филли? — удивленно посмотрела на меня эта женщина. Она была симпатичной, и ее светлые волосы очень ей шли. — Ты что, говоришь сейчас о своем кролике, который был у тебя в детстве? — Где он? — Он умер давным-давно, Роберт. Тебе было всего пятнадцать лет. Вспомнишь тоже! — женщина рассмеялась и обняла меня, а я растерялся. Давным-давно? Это было всего двадцать четыре дня, шестнадцать часов и семнадцать минут назад. — Почему я… здесь? Я все еще не мог точно знать, где «здесь» я нахожусь, но теперь я был уверен, что это больница. Что же, хоть что-то. — Ты начал что-то бредить о… Чарли, а затем упал. Я понимаю, что для тебя его смерть была ударом, но никто не ожидал, что ты еще полгода будешь в больнице. Какой, наверное, был хороший пес… Жаль, что я с ним не познакомилась. Хороший пес Чарли, который почти убил меня. Дважды. — Но Чарли умер, когда мне было четырнадцать. — Чарли умер полгода назад, Роберт. Врачи… Они говорили, что у тебя может сдвинуться временное восприятие, но… Но Робби, тебе всего тридцать, а ты уже потерялся в воспоминаниях? Я начинал понимать, о чем она говорит. Но мне не могло быть тридцать, и Чарли не мог быть родительской собакой сейчас. Ну, почти сейчас. Значит, я все это придумал. Я полгода лежал в больнице, не шевелясь, и придумал себе новое детство. И это было… странно. — Знаешь, мне приснился дурацкий сон, — я улыбнулся и приобнял женщину, чьего имени не знал. И рассказал ей все. Из окна было видно поле, и где-то там, вдалеке, на какой-нибудь ферме ребенок носил своему белому кролику с пламенно-красными глазами морковь. А потом этот ребенок назвал кролика Филли.