oh, children

Вилл с детства усвоила: просто ничего не даётся. Изматывающие тренировки, крайне напряжённые отношения с матерью и даже ненавистная алгебра подводили ее к этому все недолгие четырнадцать лет. И, конечно, она не обрадовалась, узнав, что на нее хотят возложить какой-то там магический кулон впридачу с сохранением покоя на Земле. Вилл боялась. Так сильно – первый раз за всю жизнь. Потому что отдавать назад пульсирующий теплом талисман было странно, некомфортно, чуждо, будто отдавать руку на отсечение. Она согласилась, думая, что все останется как прежде – даже проклятая алгебра. Они справятся! «Хранительница сердца Кондракара», – звенит гордо в ее голове. Карьера стражницы высасывала до капли. Редкие передышки между битвами с Фобосом, затем Нериссой и стычками с жутким Шеганом, завладевшим телом и сознанием Мэтта, были ещё мучительнее. Вилл тревожно. Ей теперь постоянно тревожно. Она вздрагивает от резких звуков, раздражается от клацанья ручкой Урией за соседней партой, редко слушает музыку. В наушниках не заметишь, идёт ли за тобой до подъезда очередной прихвостень какого-нибудь злодея – им она потеряла счет. Стражница боится странных иероглифов и символов и радуется, когда на заборе оказывается какой-нибудь редкий китайский диалект. Основные иероглифические языки она давно выучила. Для общего развития, конечно. Вилл холодно почти постоянно. Иногда ей кажется, что жизнь в ее тело качает только кристалл, спрятанный под майкой. Она смотрит на него перед сном каждую ночь. И ей страшно. Страшно засыпать, ведь окна не проблема для демона, если он надумает убить ее во сне. Страшно спать, ведь в каждом кошмаре она снова кого-то не успевает спасти. Иногда погибают все, и хранительница захлёбывается в ледяном вязком отчаянии, заползающем в глаза, нос и рот, подрывается на кровати так резко, что в глазах темнеет. Иногда она не может успокоиться и не спит совсем. Подругам тоже тревожно – такая уж профдеформация у хранителей мира на Земле, шутит Ирма. Вилл думает, что с ними все в порядке. После посиделок в «Драконе» Тарани смотрит долго и внимательно. – Я волнуюсь за тебя. Когда стражница втайне от всех приходит к психотерапевту, то почти не удивляется, когда ей прописывают гору таблеток. Оказывается, почти каждую ночь у Вилл панические атаки впридачу к параноидальному и биполярному расстройствам. Она просит доктора не класть ее в больницу. – Что вы, Вилл. Бояться нечего, в лечебницах лежат психи. Смотрит долго и внимательно. Вилл незаметно направляет на врача кристалл, когда он отворачивается. Очевидно, простой человек. На всякий случай. После изматывающей битвы с Седриком стражницу рвет. Она вспоминает ощущение того, как душа покидает тело и сливается с сущностью кристалла. Вилл Вандом там больше не было. Лишь равнодушная стихия, готовая сносить все на своем пути – без чувств, без мыслей, без воспоминаний. Вилл в первый раз хочет разбить кристалл, валяющийся на кафельной плитке рядом с унитазом. Ей кажется, что однажды он поглотит ее снова. Превратится в огромного хищного зверя, завладеет сознанием. Пытаясь отгонять от себя эти мысли, она идёт прятать таблетки от вездесущей мамы подальше в бардаке комнаты, где помнит каждый завалявшийся носок. Ни к чему Сьюзен знать. Вилл любит ее и хочет защитить, как бы не отрицала. Хранительница снова вешает Сердце на шею, пальцы подрагивают. Просто ничего не даётся, и Вилл не знает, сколько они ещё смогут продержаться, не тронувшись рассудком. Сколько она продержится. Она постоянно думает о том, сколько раз они могли погибнуть за все это время почти с полным равнодушием. Сколько раз выигрывали битвы случайно, с помощью из ниоткуда – против (милостью Лилиан) великанши Нериссы, против Фобоса, даже Седрика. «Бред», – убеждает она себя. – «Мы бы что-то придумали, конечно». И всё же Вилл страшно, что однажды никто может не прийти. Они теряют Тарани. Их мудрость, их телепата, их стержень. Это подкашивает всех, и Вилл даже не помнит, как они с девочками выкручивались перед родителями, как следили за поисками спецслужб, как прогуливали школу, отсиживаясь в отделениях полиции. Семнадцатилетняя девушка, убежавшая с подругами в как всегда внезапный поход на неделю, ушла за дровами и не вернулась. Вилл усмехается с солью во рту. Она почти не помнит похороны с пустым гробом и слезы родственников, но прекрасно помнит взгляд Найджела. Ненависть. Парень думает, что они могли бы ее спасти, не отпускать в лес вот так просто, сунуть телефон в руки. Вилл согласна. Но Тарани теперь навечно покоится в земле Меридиана, и никакие gps ей не помогли бы. После похорон они телепортируются к ее настоящей могиле и молчат под завывающим степным ветром, пока солнце не садится за горизонт. Стражница стоит, задыхаясь, на подоконнике распахнутого настежь окна. Снаружи кромешная тьма и тишина, в ладони – сердце Кондракара. Её бьет крупная дрожь, кажется, она сейчас выплюнет легкие. Хранительница неразрывно связана с сердцем. Она обязана оберегать его, скрывать от землян, усиливать им силы остальных и подпитывать свою. Передать следующему поколению. Все это нерушимый магический закон. Вилл зажмуривает глаза, глаза и рот разъедает от горькой соли. Ей хочется орать до потери голоса. Ни мудрая Галинор, ни сочувствующая Янг Линг, ни даже алчная Нерисса не предупреждали их. Видимо, сходить с ума в рядах супергероев всё же считается в порядке вещей. Само собой. Мэтт старается поддерживать её по мере сил. Если бы не он, рыжеволосая стражница тронулась умом бы намно-о-ого раньше. Он всегда прикрывает тылы, но мерзкий страх затапливает Вилл каждый раз, когда они сражаются плечом к плечу – и пусть в облике Шегана он будет хоть в тысячу раз сильнее себя человека. Этот же Мэтт, хладнокровно убивавший чудовищ спина к спине с ней в какой-то очередной битве пару часов назад, держит ее в объятиях на диване в гостиной. Сьюзен тактично ретировалась в гости (ненадолго, конечно же, Вилл всего восемнадцать!). Стражницу всё так же бьет крупная дрожь. Это первое их сражение без огня. Мэтт гладит ее по волосам, и на пару мгновений девушка чувствует себя прежней – просто Вилл, получающая тройки в Шэффилде, ходящая на репетиции Rec'а, обожающая плавание, ненавидящая профессора Коллинза, заботящаяся о поступлении в колледж. Чудесные ощущения. Нереальные. Потому что стражницы знают, что колледжу никогда не бывать – разделяться нельзя. Не теперь, думает Вилл, когда с пониманием смотрит на синяки Корнелии под тремя слоями консилера и вздрагивания Ирмы от школьного звонка. На поспешно сунутые в сумку мрачные, страшные, импульсивные рисунки Хай Лин. Тихий голос Мэтта возвращает в реальность. – Потанцуешь со мной? – простой вопрос. Она вдруг понимает, что забыла, как танцевать. Вилл внимательно всматривается в предложенную ей руку, улавливая краем уха на стареньком радио песню, где детей умоляют веселиться, пока чистильщики не пришли за ними. Ей хочется засмеяться. Двигаться под музыку кажется странным, давно забытым ритуалом. Мэтт аккуратно прокручивает ее под рукой, ловит, прижимает к себе, качаясь из стороны в сторону. Кладет подбородок ей на макушку, и Вилл наконец выдыхает. Они просто дети, которым нужно научиться жить дальше. Вилл каждую ночь стоит на краю подоконника с колотящимся сердцем.