замедленно

— Хэй, Снарт.       Барри любил свою скорость горячо и безмерно, так, как любят родных или что-то, без чего не представляется жизни. Этот гул в ушах, этот ветер в лицо, это замирание сердца и дыхания, это единение со всем пространством вокруг… — Леонард Снарт.       Может ли что-то быть лучше этого? Что-то лучше этого набора чувств, этой опьяняющей свободы тела и мысли? Чтобы сердце так же стучало? Чтобы мысли так же превосходно строились в ряд? Чтобы каждая своя эмоция была ясна и понятна? — Услышишь ли ты меня когда-нибудь, Леонард Снарт? Хоть одно моё слово, что я дарю тебе каждую долю секунды?       Барри не хочет думать об этом.       Потому что одна мысль всегда продолжает другую.       И весь этот порочный адский круг приводит только к одному.        — Чувствуешь ли ты хоть одно моё прикосновение, хоть один мой вздох своей кожей? А, Снарт? — Почему всё так? — Почему не иначе? — Я такой глупый, боже, такой глупый. А если ты и впрямь узнаешь об этом когда-нибудь? О том, что я стою вот так перед тобой и говорю тебе все эти вещи? Ты назовёшь меня умалишённым? Ненормальным? Быть может, ты сорвёшься и заморозишь меня? По-настоящему, без этих наших игр…       И Барри стоит перед ним — невероятно красивым, холодным, превосходным и невероятным с этой своей ухмылкой — и за несколько секунд (лишь несколько секунд, чтобы Снарт не заметил всполох молний вокруг себя) пытается донести до застывшего во времени безмолвного силуэта все чувства, эмоции и мысли, одолевающие его, Барри, каждый день, час и секунду.       Он только молит: «Увидь меня», только наводит морок горячим шёпотом: «Услышь меня». Касается подушечками пальцев — еле заметно — гладкой щеки и думает: «Не почувствуй».       Ведь если подумать…если предположить…что будет у них? Снарт — преступник. Вор. Убийца. Он шагает рука об руку с погонями, воровством и болью. А Барри…кто? Мальчик-одуванчик, гик, нерд, вечно мешающий герой… да Барри даже не знает, привлекает ли он Леонарда? Хоть как-нибудь? Может, у Барри недостаточно красивая задница? Или слишком много родинок? Или он слишком зануден? Или он так же «не для Леонарда», как и не для Айрис?       А что скажет отец? А что — Джо? Айрис может поддержать…но Циско? Кейтлин? Остальные?..       Барри пугает это всё. Барри всё это делает больно. Он не хочет закрывать глаза ни на миг — не хочет думать о Леонарде Снарте, о вытекающих из их возможных отношений проблемах. Хотя… а о каких отношениях может вообще идти речь?       Почему Леонард Снарт так сильно тянет к себе? Барри больно думать и чувствовать это. Трудно сдерживать себя. — Леонард…       Так трудно, так трудно, о Спидфорс, сдерживать себя…так трудно не коснуться губами обветренных губ, не дотронуться до щеки ладонью…так трудно снова начать бег и смотреть на Него… — Услышь меня.              Единственное, что спасает Барри из раза в раз — это растерянность, время от времени проскакивающая в льдистых глазах Леонарда Снарта, мимолетом их оккупирующая и дающая надежду на то, что Барри всё-таки был услышан.