сабито мертв.
его сердце остановилось вчера.он не дожил до собственного дня рождения каких-то восемнадцать минут. жалких восемнадцать минут. столько бы ему исполнилось. но гию уже никогда не сможет обнять своего друга крепко-крепко, что он едва может дышать; не услышит, как он хрипло просит его ослабить хватку; не ощутит ответных объятий, прикосновения тёплых рук.не прижмётся сильно-сильно, носом утыкаясь в плечо, словно маленький ребёнок. всему приходит конец, — и гию прекрасно это знал. он уже давно не ребёнок, и понимает, что смерть неизбежна. она достигнет всех нас, как бы далеко мы не убегали, как бы отчаянно не хватались за жизнь. сабито хотел жить. с улыбкой на устах, которая, казалось, в силах осветить всю землю, если однажды солнце погаснет, он фантазировал о будущем. с вдохновением делился с томиокой планами и стремлениями. рассказывал о том, как любит видеть людей счастливыми; он стремился быть тем, кто подарит им улыбку и тепло, защитит и станет опорой. ( для гию он давно стал им ) сабито смеялся – смех его был заливистый, мелодичный и нежный, как журчание молодого ручейка; вдохновенно говорил, что вот-вот они закончат школу и смогут делать всё, что заблагорассудится – даже уехать на другой конец мира. «полчаса назад сабито сбила машина. водитель сел за руль в состоянии алкогольного опьянения». гию не верит своим ушам. нет, нет, нет, нет, такого не может быть. ему, должно быть, послышалось. да, именно, наверняка послышалось! ведь сабито совсем недавно писал ему – заверял, что скоро будет у него, что уже вышел из метро. гию переспрашивает, запинаясь, мёртвой хваткой вжимаясь в телефон; он, кажется, совсем не замечает собственного сердца, что так и норовит вырваться из груди, сломать клетку из рёбер, беспорядочно раскидав окружающие органы. «к сожалению, это правда. его доставили в реанимацию в критическом состоянии. врачи борются за его жизнь». сердце пропустило удар. томиока больше ничего не слышит, выпав из действительности. не замечает, как перестаёт держать телефон; тот уже летит на холодный пол. на экране грозятся появиться новые трещины – но гию плевать. хватает висящую рядом куртку; натянет по дороге.забывает обо всём – бежит, бежит, бежит. изо всех сил, как никогда раньше не бежал. дыханье сбилось, ноги устали – плевать. он должен быть там. «он скончался, не приходя в сознание. мы сделали всё, что было в наших силах». что-то внутри рассыпалось в прах. исчезло навсегда и безвозвратно, порывом ветра унеся крошечные шансы, что всё вернётся в норму. гнев сжигает изнутри. злится: на самого себя – должен же был пойти встретить, убедиться, что всё будет хорошо; на тварь, севшую за руль пьяным; на врачей – они ведь всегда так говорят, даже если не пытаются. (он не хотел верить, что сабито нельзя было спасти). но прежде всего – даже больше, чем на самого себя – он злился на этот мир, забравший у него сабито.почему?
гию сотню раз задавался этим вопросом, но так и не находил ответа. неправильно. несправедливо. ведь сабито всегда делал всё для других, не прося ничего взамен. так почему же лучшие из людей уходят так рано? гию не пришёл в школу ни через день, ни через два. он не включал телефон – даже забыл, где он в последний раз его видел. не реагировал на настойчивые звонки в домофон на двери, за которой слышался знакомый девичий голос (хотя и сотню раз пожалел о том, что рассказал кочо, где он живёт. знал ведь, до добра не доведёт). ел то, что завалялось дома – выходить куда-то не было ни сил, ни желания.три дня спустя сабито похоронили.
томиока не сдерживал горьких рыданий, смешавшихся с отчаянным криком, вырвавшимся из самых глубин собственного сердца. ему было плевать. плевать на людей вокруг. плевать, что кто-то увидит. плевать, если что-то подумает. плевать, что уже поздний вечер, а он – весь перепачканный в земле – всё ещё тут, никак не смирится с тем, что его больше нет. его смысл жизнь, путеводная звезда и самый важный в жизни человек ушёл навсегда. а ещё больше было плевать на кочо, с какой-то целью стоявшую позади всё это время. что ей вообще надо? посмеяться над тем, какой томиока-сан жалкий? в очередной раз напомнить ему о его беспомощности, бесполезности, слабости? гию и сам обо всём знает. прекрасно знает и горько-горько жалеет, что он такой. что он слишком слаб даже для того, чтобы изменить хоть что-то. только вот странно, что молчит до сих пор. неужели заболела? не будь гию настолько всё равно, не сгори в нём всё, что только можно, наверное, даже спросил бы, поинтересовался. хотя, это даже к лучшему.он сыт по горло вшивыми и такими пустыми словами сочувствия – какой вообще в них толк, если сабито больше нет? томиока не понимает. лишь молча кивает на них, собирая всю силу воли (которой почти не осталось), чтобы не послать к чёрту. – томиока-сан, ты в порядке? – тихо, почти шепча, спросила шинобу. – ты нигде не появлялся всё это время. я думала, что что-то случилось. игнорирование. на большее могла и не рассчитывать. да и разве не видно? гию не в порядке. совершенно не в порядке. перед глазами – его улыбка; среди людей – его голос, тепло и нежно зовущий его; в тени, к которой глаза ещё не успели адаптироваться, – его силуэт, всё ещё не утративший четкость. ( кажется, он начинает сходить с ума ). гию скучает. гию, чёрт возьми, скучает, пока на душе скребутся кошки. он хотел вновь его услышать, увидеть и обнять, никогда не отпуская больше. желал исправить всё, получить второй шанс – но перед этим с сотню раз извиниться за то, что повёл себя так глупо и безответственно. но всё потеряно навсегда. больше ничего нельзя сделать. стрелки не обернешь вспять, мёртвых не воскресишь. гию осознаёт. но осознания не хватает для того, чтобы отчаяние прекратило рвать и без того уничтоженную душу. оно лишь делало это с ещё большей силой, словно выпуская давно копившуюся злость. больно. невозможно терпеть. хочется кричать, рвать на себе волосы или попросту перерезать глотку – тогда всё наконец закончится. боль утихнет, а дышать станет легко-легко.они наконец встретятся вновь.
разве можно мечтать о большем?
гию бежит со всех ног – прямо в тот день, события которого повторялись перед гию раз за разом, стоило только прикрыть глаза.как самый страшный сон, но случившийся наяву. бездыханное тело с кучей царапин и синяков, ран, которые едва покрылись коркой. томиока невольно вздрагивает – ни один, пусть даже самый хвалёный фильм ужасов не пугал так же сильно, как то, что он видел. ныряет в переулок, затем в другой – одноклассница, кажется, наконец отстала. забегает домой – в шкафу он видел бельевую верёвку. та выглядела довольно прочной, чем и привлекла парня. гию делал всё больше на автомате, словно это было чем-то обыденным, повторённым множество раз.пара минут – и уже всё готово. на люстре – петля. стул – в аккурат под ней. шаг. поднимается. делает глубокий вдох – один из последних. ещё раз проверяет узел – чтоб не подвёл в нужный момент. ( страшно. страшно-страшно-страшно. ) ещё один вдох. даже более глубокий, чем предыдущий – как будто хозяин тела испытывает, сколько воздуха могут вместить в себя лёгкие. закрывает глаза. прислушивается к тишине, нарушаемую бешеным ритмом сердца. набрасывает петлю на шею. – подожди ещё немного, сабито. совсем скоро мы вновь встретимся, клянусь, – совсем тихо говорит томиока, не замечая подступившихся слёз.они уже не имеют значения.
шаг. последний, прямиком в бездну. туда, откуда уже не возвратишься. ( но ничего, это пустяки. гию знал, что по нему не будут скучать. единственный человек, которому было до него дело, уже закрыл глаза вечным сном. ) падает стул. наконец наступает тишина. в этом доме теперь уж навсегда.шея томиоки гию податливо хрустнула.
шинобу прибегает совсем скоро – почему-то чувствовала, что он направился сюда. заходит в оставленную открытой дверь (как безответственно со стороны хозяина) и едва сдерживается, чтобы не закричать.подвешенное тело её одноклассника болталось у самого потолка.