подобное к подобному

“— Неужели это тот самый ведьмак, Геральт из Ривии!” — трезвон голоса раскачивает мир на мгновение. Трезвон нарастает, знакомым зудом ползёт по линии роста волос, шее, объемлет всего. Геральт улыбается тускло, приподнимает одни лишь уголки губ в ответ. — “Давно не виделись, друг мой!” Прах к праху. Кровь к крови. Урок прост и безыскусен, он впитан с первыми пролитыми каплями крови, пота. Заповедь передалась вместе со структурой мутаций, разъедающим человеческую плоть эликсиром: подобное всегда тянется к подобному. Монстрами полнится мир Геральта, они выглядывают из мрака сердец, улиц, болот, гор. Зеркал. Мир Геральта — тщательно систематизированный бестиарий, чудища в нём расположены в алфавитном порядке, взращены в глубинах разума — они привычны, зияют чёрными провалами глазниц. Их присутствие обозначено клацаньем челюстей, воем приглушённым. Геральт всаживает в их глотки мечи, кинжалы. Проворачивает до хруста, ошмётки шкур и мяса застревают между гардой и лезвием. Одним слитным движением отсекает головы, лапы рубит. Кровь в любом из случаев — всего лишь кровь, Геральт приторачивает отрубленные головы к седлу. Плотва ржёт мирно и смиренно. До ближайшей деревни три часа пути. Там он рассчитается с нанимателем, получит свою горсть монет, отсчитает пару за кружку холодного эля, крышу над головой на ночь, чтобы следующим утром отправиться в путь, едва за хлипкой оконной рамой забрезжит рассвет. В таком образе жизни никакой романтики и загадочности — вопреки тем звучным балладам, что плавным перебором струн знаменуются — лишь грязь. Когда убиваешь за плату, красиво подобранные слова рассыпаются подобно наспех составленному карточному домику: это не призвание, не желание зажечь лучину в непроглядном мраке дней — это способ существовать; Геральт его не выбирал. Кровь к крови. Подобное к подобному. Пальцы Лютика споро пробегаются по грифу, с нежностью затрагивают каждую струну. Он чудовищен: в слепом упорстве, желании следовать за Геральтом. Геральт пристально вглядывается в знакомую макушку. Лютика не смущает ничего, Лютик доволен всем; он спокоен и благостен. Насколько может быть спокоен; фонтанирует идеями, жонглирует словами и коротко смотрит через плечо: все бесы, когда-либо убитые Геральтом пляшут в его зрачках. — А потом, представь, она мне говорит, дескать, она поторопилась, ещё тогда в Новиграде, ты помнишь, я рассказывал. Геральт, я поражён! Можно сказать, ранен в самое сердце, и без того истекающее горьким соком! — Лютик дёргает плечами, слишком драматично всплёскивает руками. Лютня, ударяясь об его острые лопатки, тихонько бренчит струнами. Он говорит, говорит, говорит: о балладах, странствиях, разорившемся мельнике, встреченном с месяц назад по дороге. Лютик умудряется перескакивать с одной тем на другую, не повторяться ни разу, и не раздражать. По крайней мере, явно. Геральт выслушивает трескотню Лютика стоически: она заполняет всё пространство, от пожухлой, выгоревшей под солнцем травы и до самых небес с резными облаками. Мгновение полнится спокойствием, и накрывает будто колпаком. Геральт не слышит самих слов, лишь переливчатый голос — как музыка, ей-богу. Не то, что бы Геральт собирался в этом признаваться. Они доходят до деревни, потом ещё до одной; Геральт теряет счёт. Спокойствие затягивает удавкой на шее, Геральт сбрасывает морок. В очередном трактире резко ставит деревянную кружку на стол. Пальцы выбивают быстрый ритм, Лютик в восторге выводит похабные куплеты. Подвыпившие кметы горланят невпопад, Лютик смеётся — нарушая темп, переламывая хребет собственной песне. Дробно стучат каблуки. Геральт улыбается: так похоже на мираж, сон, увиденный в час перед рассветом. Подобное к подобному… … Чушь собачья, — невнятно и пьяно говорит Лютик, когда Геральт тащит его по крутой лестнице за шиворот на второй этаж той же ночью. Лютик в самом деле старается: пристально вглядывается под ноги, ставит стопу ровно по центру ступени. Его ведёт: вбок, лестница вздыбливается с каждым шагом сильнее и сильнее. Геральт его ловит, ставит на ноги вновь. У Лютика взгляд совершенно хмельной, шалый. — Подобное к подобному — это всё. Он валится на кровать кулём, засыпает, ещё стоя на ногах. Геральт накрывает его одеялом. Вперивается взглядом в вечно беспокойное лицо, вихры тёмных волос. С едва слышным страдальческим вдохом претворяет дверь, сбегает по ступенькам вниз — за забытой, многострадальной лютней. Чушь собачья, — перезвон. Притягиваются противоположности.