Первое дело.

— А ты выпей чего-нибудь, и трясти перестанет. Батист смотрит на него осуждающе, насупившись, и Мауга заходится приступом искреннего хохота, от которого содрогается всё его тело. Огюстен как прилежный школьник, хочет сделать все по высшему разряду, идеально с первого раза. Нет, он видел случаи и хуже. В конце концов, служба в Карибской коалиции дала ему бесценный опыт военного медика, но иметь дело с кем-то, кто отшучивается даже на вопрос о степени боли, ему приходится впервые. В этом плане Мауга невыносимый. Даже более невыносимый, чем когда он в порыве битвы забывает обо всём и не оглядывается назад, вынуждая Батиста прикрывать ему спину. — Просто скажи, насколько тебе больно. — Бывало и хуже. Ему хочется треснуть напарника как следует. Знает, что бесполезно, что сам покалечится, а Мауга только засмеётся снова, но хочется. Батист осторожно прощупывает торс: кажется, всё в порядке. Мужчина даже не морщится, только смотрит сверху с интересом, словно пытаясь проанализировать всё, что с ним делают. — Жить буду? — А куда ты денешься. Мауга весело цокает языком и встряхивает головой. Ему нравится, когда Огюстен тоже пытается зубоскалить в ответ. Когда Батист пришёл в «Коготь», в первое время он был слишком серьёзным — конечно, только на взгляд Мауги. Хмурился, оглядывался по сторонам постоянно, на заданиях осторожничал и одёргивал забывающегося напарника, который в первых рядах летел с пулемётами наперевес. А потом осуждающе смотрел и поджимал губы, когда приходилось лечить зарвавшихся. Это позже он обвыкся, наконец-то понял, что вокруг не просто отчаявшиеся любители лёгкой наживы и головорезы, к которым спиной поворачиваться страшно, а в первую очередь обычные люди. И расслабился. А сначала даже пытался покрикивать на Маугу, когда тот забывался. Не учитывал, правда, что его оклики только раззадоривают чужого внутреннего зверя. Со временем Батист научился управляться с ним: подбирать выражения, смягчать тон, плести сети из слов, уводя напарника из неконтролируемого состояния в относительный покой, будто ребёнка интересной игрой вовлекая в скучное, монотонное занятие. Мауга видел все его тонкие хитрые манипуляции, но всё равно покупался. Больно хорошо у Батиста выходило. Мауга никогда не показывает, если ему больно — шипит и вертится, чертыхается, выбирает выражения покрепче, но никогда не говорит, если что-то болит. Батист бы даже с удовольствием поверил, что он не человек — живой щит, не иначе, — если бы сам не видел его ранения. Не критично, но обычный человек с таким бы долго отлёживался. А его напарник подрывается с больничной койки к утру и уходит спать к себе. Огюстен как-то пытался у него спросить, почему ему в больничном крыле под присмотром не спится, но Мауга только отмахнулся: мол, просто там антисептиком пахнет, а его тонкая душа таких резких запахов не выдерживает. И, как всегда, ни слова правды. Поэтому Батист сам и не брался его лечить после миссий. Знал же, что ничего не получается, и при нём напарник почему-то храбрится в два раза больше. Но в этот раз действовать приходится самому. Щипцы достают пулю с отвратительным хлюпаньем мяса. Мужчина морщится болезненно, но стискивает зубы. Терпит, пытается расслабить руку — Батист это чувствует, когда пуля, вошедшая достаточно глубоко, периодами выходит легче из-за того, что Мауга периодически расслабляет мышцы. Молча благодарит за это одним взглядом. Всегда приятно иметь дело с пациентами, которые не препятствуют. — Скоро там? — Мауга слабо ухмыляется, дышит так, будто пробежал марафон, но пытается не подавать виду. Он сильнее боли. Он стерпит больше, чем кто-то может себе представить. Только Огюстен всё равно ему со лба вытирает испарину. — Почти. Немного осталось. Не почувствуешь, как комариный укус. — Тяни уже, не заговаривай зубы. И Батист тянет. Резко и быстро, потому что его так учили: всё лучше делать быстрее. Это не слишком милосердно, зато действенно. Мауга издаёт какой-то нечеловеческий короткий вскрик и рычит, задыхаясь несколько секунд. Обработка проходит как во сне: антисептик, раствор, перевязать потуже, сменив перед этим две повязки, быстро пропитывающиеся кровью, пока он хозяйничает в медотсеке в поисках того, куда бы деть мусор. У Огюстена подрагивают руки с непривычки. Работать с этим человеком — всегда действовать вслепую, и ты никогда не знаешь, в какой момент сделаешь ему действительно больно. И сможешь ли сделать больно вообще. — В первый раз всегда страшно, не дрейфь, — Мауга отмахивается легкомысленно, и от этого потревоженная рана снова начинает кровоточить. Батист смотрит на него так, будто сейчас же взглядом убьёт, но тот только пожимает плечами. — Ничего, ещё раз перевяжешь. Теперь-то у тебя опыт работы со мной есть.