a different kind of intimacy

Лютик не может удержать свою выпивку. Он думает, что может поспевать за ними, и это почти смехотворно. Геральт — ведьмак, а их клиент чуть ли не вдвое больше барда. Геральт уже почти готов забрать у Лютика кружку и выпить её содержимое самостоятельно, когда Лютик, пошатываясь, выходит из уборной. Но тот подходит к столу, садится, роняя на него голову, и засыпает до того, как пьянка успевает продолжиться. Какое одолжение с его стороны. — Так что с ним за история? Геральт пожимает плечами. Наливает клиенту ещё выпить и говорит: — Он просто бард. — Не могу себе представить, чтобы ведьмак хотел поделиться своей с трудом заработанной монетой с просто бардом. — Ха. Нет. — Значит, выгоды недостаточно для того, чтобы ввязываться в приключения с ведьмаком. Итак, какова его история? — Он идиот? — высказывает предположение Геральт и получает в ответ усмешку. Хорошо. Неважно, насколько щедро платят, — нельзя спокойно делиться деталями своей жизни с незнакомцем. Раскрытие такой информации может привести тебя к смерти. Или хуже. — Это правда, — смеясь, соглашается клиент, — но нет, я думаю, вы, ведьмак, подружились с этим бардом. В этом и проблема, не так ли? Геральт делает глоток своей выпивки и закатывает глаза. — Друзья никуда тебя не приведут. — И всё же — вы вместе. Мы вместе. Он хмурится, глядя на Лютика через стол, и решает, что всё ещё недостаточно пьян.

* * *

— Лютик. Он ещё более невыносим наполовину проснувшимся и совершенно пьяным. Геральт держит его так крепко, как может, пытаясь уговорить гребаные неуклюжие ноги барда дойти обратно в их комнату, но мир немного покачивается, и яд от недавней битвы ещё не до конца вышел из организма. Так что. Это требует усилий. Лютик сопротивляется на каждом шагу. — Нет, нет, неееет, я хочу вернуться обратно. У меня… У меня был чудесный разговор с барменшей. Она склонялась ко мне над стойкой. — В твоих мечтах, — парирует Геральт. Он подталкивает его сделать ещё один шаг вперед, держа за руку, чтобы не дать ему упасть. — Ты проспал последние полтора часа. — Нет, это правда было, честно, — протестует Лютик, покачиваясь. — Про свои баллады ты говоришь то же самое. — Требуется один крошечный толчок, и Лютик практически падает на кровать. — Возвращайся ко сну, бард. Будешь ненавидеть себя утром. — Я никогда не ненавижу себя, — восклицает Лютик так громко, что в ушах у Геральта начинает звенеть. Он ударит его. Как-нибудь в следующий раз. — Я люблю себя, Грльт. Тебе бы стоило тоже себя любить. — Да, конечно, кто-то же должен. Он опускается на свою кровать и старается не обращать внимания на то, какая она жесткая. Ещё только одна ночь здесь. У него хватит денег, чтобы купить комнату получше в следующем городе. — Тебя многие любят, — упрямо говорит Лютик, и Геральт смеётся, падая на подушку. — Многие. Ты когда-нибудь слышал песню… — Спи, Лютик, — прерывает его Геральт, совершенно серьёзным, но всё ещё слегка смеющимся тоном, — или я вышвырну тебя в коридор. — Спать. Правильно. Да. Отлично, — соглашается и успокаивается Лютик. Сон не идет. Неудивительно. Удовлетворение от алкоголя быстро исчезает, пока он лежит, медитируя, в тишине комнаты. Вдох. Выдох. Медленное и глубокое дыхание спящего Лютика. Ветер за окном. Стихающие возгласы шулерских игр внизу. Это… хорошо. Спокойно, до того момента, как бессознательное состояние Лютика снова приобретает характерную осознанность. Просыпается. Геральт слышит, как его дыхание меняется, а затем слышит, как он перемещается по кровати. Вскоре после этого начинается кашель, и Геральт выдыхает в подушку. — Лютик, — стонет он, а затем приподнимается на локте, решая, что никогда не позволит барду так напиваться, когда тот будет оставаться с ним. Слишком много проблем. Барда не рвет, надо отдать ему должное, хотя он давится приступом икоты, а затем приступом смеха, потому что не может икоту остановить. Геральт думает о том, что ему стоило поспать. Лютик поднимается с постели к кувшину с водой и, на удивление, не проливает воду, наливая её себе в стакан. Опрокидывает в себя ещё два стакана, а затем резко косится во тьму. — Геральт. — Хмм. — Я всё ещё пьян. — Да. — Я реально всё ещё пьян. — Не поспоришь. Возвращайся в кровать. — Тебя тут трое. Ну разумеется. Он ворчит проклятие себе под нос и чувствует себя вынужденным встать, чтобы вернуть Лютика в постель. Хотя тот, честно говоря, заслуживает пошататься по городу пьяным до задницы, Геральт… решает, что совесть не позволит ему допустить это. Карма может спокойно заплатить ему за это в любой день, пусть не стесняется. — Возвращайся в кровать, — убеждает он, хватая Лютика за локоть, — давай. — Не дави на меня! — Я не давлю на тебя. Давят вот так, — он кладет руку на его плечо. Толкает. Лютик предсказуемо наклоняется вперед и уже находится на полпути к полу, когда Геральт дергает его назад за локоть. Бард падает ему на грудь, шипит и смеется. Типичный пьяный дурачок. — Геральт! — Да? — Ты ужасен. — Ага. Кошмарен. Возвращайся в кровать. — Тебе, — говорит Лютик, слегка толкая его в грудь, — надо научиться быть милым. Ты знаешь, Геральт? Это мило — быть милым. — Он наклоняется так, что рука на груди у Геральта теперь более или менее, вероятно, удерживает его от того, чтобы снова упасть. — Будь милым. — Милым быть не весело. Возвращайся в кровать. — Ты… всегда и во всем пытаешься быть… плохим ведьмаком, — говорит Лютик. — Со всей этой твоей… Дьявольской задумчивостью и… — Рука на груди Геральта останавливается над шрамом на его ключице и задерживается. Лютик отвлекается и замолкает. Чудо из чудес. — И дурацкими шрамами. — В таком случае, я постараюсь больше не задумываться. — Да. Так и сделай. Это забавно. Его пьяный взгляд четко фиксируется на шраме Геральта, который он даже не может увидеть в этой темноте. Его слегка покачивает. Но движение руки кажется неожиданно уверенным, когда он кладет её на челюсть Геральта и очень серьезно говорит: — Мы все знаем, что в глубине души ты просто очаровашка. Ты не сможешь обмануть нас. — Ох, меня раскрыли, — сухо отвечает он, гадая, чем заслужил всё это, потому что вот уже второй раз за ночь ему прилетает обвинение в том, что он заботится о людях. Первый раз от клиента, а второй от гребаного чертовски пьяного Лютика. — Итак… — Ты способен на любовь, — объявляет Лютик, а затем медленно, лениво усмехается, будто наметил какой-то серьёзный план, и, наклоняясь, целует Геральта в уголок губ. …хорошо, это почти невероятно, и, учитывая все обстоятельства, Геральт должен был это предвидеть. Но в Лютике что-то есть. Есть что-то очаровательное в его простоте, есть невинный контраст с тем типом женщин, с которыми Геральт обычно делит постель. Лютик медлит, его дыхание касается кожи Геральта, рука сжимает его рубашку, и время кажется странно застывшим, а он сам таким же податливым, как и до этого. — Ко мне… ко мне это тоже относится, — и затем Геральт чувствует, как у Лютика перехватывает дыхание. Боги, дайте ему сил. — Что ты делаешь, бард? — Не имею… ни малееейшего понятия, — отвечает Лютик и смеется, коротко, высоко и пронзительно. Алкоголь подогревает веселье, и его тело дрожит, когда он хихикает и его волосы щекочут щеку Геральта. — Лютик. — А? — Может быть, ты уже отлипнешь от меня? — Да, да, разумеется, — он смеется еще немного, а затем откидывается назад, опираясь обеими руками на грудь ведьмака. — А зачем? — Затем, что я не твоя краснеющая барменша, — он с легкостью отстраняет его на расстояние вытянутой руки и гонит обратно к кровати, — и затем, что ты глупый и пьяный. — Я обижусь на это. — Или поспи вместо этого. Когда он толкает его в этот раз, Лютик охотно возвращается в кровать. Он борется с одеялом, а затем сдается, свернувшись наполовину под ним и наполовину над. — Нужно завести барменшу. — Я позволю тебе сказать ей об этом утром, — терпеливо говорит Геральт и возвращается к себе, — при условии, что ты сможешь об этом вспомнить. Лютик смеется, будто понимает, почему это забавно, а затем, всего минуту спустя, начинает тихо сопеть. Он действительно абсолютный идиот. Геральт, скорее всего, тоже, раз терпит его. Но они вместе. Они вместе. Однако, в отличие от многих других вещей, Геральт не особенно против этого.