С вишенкой

Небольшой огонёк на миг озаряет тусклую комнату, отчего в тёмно-голубых глазах на краткий миг появляется пламя. Но лишь на секунду, после чего лёгкий полумрак вновь поглощает помещение. Ничего яркого, никакого света. Шторы плотно задёрнуты, почти не пропуская поток уличных фонарей и фар бесконечных автомобилей. Квартира в самом сердце столицы сначала мешала, казалось, что лучше бы купили что подешевле да подальше, но в современном мире все правила диктуют работа и личные обязательства. И эти самые обязательства, слово, которое мерзким эхом отдаётся в разуме Натальи, не просто съели её с потрохами, а буквально сожрали, подавились и отвратительно икнули, и теперь она переваривается в прозрачной дымке, ожидая того момента, когда от неё не останется ничего. Сильнее прочего давит работа. Ежедневная, почти круглосуточная. Никто не говорил о том, что страной быть легко. Но стоит отдать должное, у большинства смертных жизнь тоже нелёгкая, просто более быстротечная. И Наталья попалась в железный, острый капкан. С одной стороны наседает босс, который сам не знает, чего хочет, кроме выгоды, а с другой — проблемы собственного народа. Ведь у каждого человека есть свои хлопоты, каждый день кто-то впадает в апатию, а если это всё суммируется — выходит замкнутый круговорот депрессии и редких, невероятно редких, светлых моментов. Она цыкает и делает обдуманный вдох, наполняя лёгкие густой дымкой, которая после вырывается наружу. Будет она курить или нет, не имеет значения. Ещё ни одна страна не умерла из-за проблем с лёгкими. Наверное. Она не в настроении думать об этом, или хоть вообще о чём-то. Хотелось бы отвлечься, очистить мысли, сделать тотальную перезагрузку самой себя. А времени на отдых становится меньше с каждым днём. Его не хватает ни на что, и, в особенности, на саму себя и семью, которую можно застать только поздней ночью. Дверь на кухню со скрипом открывается, впуская тонкую и робкую полосу света от едва ли яркой лампы. Наталья успевает увидеть усталое и хмурое лицо брата, которое становится совсем мрачным, когда его взгляд скользит по ней, а нос морщится, почувствовав сигаретный дым. Она помнит, знает, что он и так не сильно радужно относится к курению, и особенно ненавидит, когда курят в комнате. Она ведь даже окно открыть не удосужилась — просто забыла об этом. Ей было не до окружающих запахов, к тому же, собственное обоняние притупилось. Он не отчитывает её, не качает головой, не осуждает, только всё равно уходит, прикрыв за собой дверь. Честно сказать, она ему благодарна, что он не стал пытать её расспросами, что оставил в одиночестве. Ей нужно ещё совсем немного времени, чтобы прийти в себя, сосредоточиться на событиях последней недели. Тишина не длится долго. На этот раз дверь открывается полностью, заставив Наталью прищурить глаза от непривычного, кажется, слишком яркого света из коридора. Вскоре он пропадает — его загораживает собой Иван, прикрывая дверь после. В его руках что-то звенело, а звук очень похож на тот, что раздаётся при соприкосновении стекла со стеклом. Порой он переходит в противное трение, что неприятно режет слух. Но сам Иван молчит. Тихо садится напротив, шёпотом ругая сломанный стул, на котором устраивается. На столе тотчас оказывается пара бутылок водки и два гранёных стакана, которые чудом сохранились после переезда. Хотя не полностью — на одном из них застыла трещина. — Пей. Поможет, — Иван говорит тихо, ставит стакан перед сестрой, и только после наливает себе. Он даже шарф не удосужился снять, так и сидит в нём. Забыл? Наталья выдыхает и отправляет потухшую сигарету в пепельницу под рукой, где красуются ещё три окурка. Она не следила за количеством. Одна, две — разницы нет никакой. А Иван всё морщится: — Наташа, Бога ради, открой окно! Она раздражённо тянется вправо, поворачивает ручку и тянет на себя. В помещение мгновенно врывается морозный московский воздух. Но и на этом Наталья не успокаивается. Молниеносно срывает шарф с шеи брата и кучей оставляет на подоконнике. Её откровенное бесит эта привычка, особенно сейчас, когда её бесит абсолютно всё вокруг. От этого жеста на губах Ивана скользит снисходительная усмешка. Он прекрасно знает, как вернуть её из этого состояния, даже против её воли, через волны злости и раздражения. А она осушает неполный стакан за несколько минут, стучит им по столу и пилит брата взглядом: — Может, оставишь меня одну, брат? — Не-а, — тянет он беспечно и вновь наклоняет бутылку, — ты не волнуйся и пей, я не дам тебе одной наклюкаться. Сначала водочка, а потом тортик с чаем. Сегодня купил, свеженький, — лёгкая улыбка усмиряет гнев Натальи на несколько градусов в совокупности с мягким голосом. Хотя любому другому за такое обращение она бы сломала пальцы или нос — до чего дотянется. Ответом ему служит лаконичное «ай, похуй» и пристальный взгляд поверх бутылки. Тот самый, которого все боятся, от которого морозит, но брат с сестрой знают, что она никому этим не желает жестокой смерти. Просто лицо такое. Обычное её состояние. Через час ей правда становится лучше. Хот бы по той причине, что она свободно смешивает подопечных работников начальство с грязью, не стесняясь в выражениях. Обычно Иван против такого количества, хотя и сам не церемонится в выражениях, но сейчас он даёт ей всё выплеснуть. Возможно, водка помогла, а может, сама Наталья расслабилась в компании брата. Лишь однажды ему доводилось видеть её нетрезвой: пылающее личико, расфокусированный взгляд и почти полностью расстёгнутая блузка. Но тогда она молчала, не давая полной свободы ослабшему языку. Поэтому сейчас Иван с уверенностью может сказать, что сестра в полном порядке. — И где там твой тортик? — после грязной тирады ей просто необходимо перебить горечь чем-то сладким, а лучше — приторным. Даже от крепкого чая с сахаром она не откажется, хотя всегда стабильно отодвигает от себя сахарницу. К сожалению, «нахуяриться» у них не вышло — для этого понадобилось бы побольше бутылок водки и последующее утро субботы или воскресенья, а сегодня, мать его, только среда, самая середина недели. Выключив задорно свистящий чайник, Иван садится уже рядом. Без задних мыслей устраивает сестру у себя на коленях и мягко касается светлых волос. В таком родном тепле на Наталью нападает сонливость, но она всё равно здесь не уснёт — полный самоконтроль с лёгкостью помогает следить за собой. Даже в руках брата она не позволит себе такую роскошь. — Тебе с вишенкой отрезать? — С вишенкой. Но сейчас так хорошо и спокойно, тепло. В родных объятьях тревоги быстро отступают, а напряжение и вовсе испаряется. Теперь всё в порядке.