Чертова водолазка

      Николай испытывал смешанные чувства к водолазке Сигмы.       С одной стороны она ему нравилась. Стильно, красиво, практично. К тому же можно было не беспокоиться о том, что вечно мерзнущему Сигме будет в ней холодно.       А еще она подчеркивала его тонкую шею и облегала прекрасное тело так плотно, что, сняв с любимого только пиджак и начиная ласки, Гоголь мог видеть его выпирающие от возбуждения соски. Да и вообще гладить и покусывать его сквозь мягкую тонкую ткань бадлона, наблюдая за тем, как Сигма поджимает губы и прикрывает глаза, сдерживая стоны, было невероятно приятно. А уж каким наслаждением было, раздразнив и его, и себя, наконец залезть руками под нее и коснуться разгоряченной кожи, почувствовать его дрожь под своими пальцами… К тому же высокий ворот отлично скрывал следы от укусов и багровые пятна засосов, которые очень любил оставлять на бледной шее и плечах Николай. А Сигма любил их получать и время от времени осторожно касаться пятен, с улыбкой и легким смущением вспоминая прошедшую ночь.       С другой стороны водолазка была настоящей проблемой.       Конечно, скрывать под ней отметины было удобно, но как же иногда хотелось, чтобы их видели все и даже не думали подкатывать к его парню. Федор в своей рубашке вечно разукрашенной шеей светил, никакой тональник не спасал, а Гоголю было завидно. Хотелось видеть результаты и своих трудов тоже.       Самое обидное, что он не мог просто так поцеловать любимого в шею, нагло отвлекая от бумажной работы или не очень важных дел и требуя внимания. У Николая даже появилось предположение, что Сигма специально носил такую одежду, чтобы не допускать подобные домогательства со стороны Гоголя. Весьма предусмотрительно. Приходилось терпеть и ждать, когда он освободится. Но когда терпение лопалось или Николай в очередной раз видел, как из-за пары поцелуев Достоевский откладывал документы и уединялся с любимым, праздному ожиданию приходил конец.       Гоголь начинал ненавязчиво, с поцелуя в макушку и висок. Потом, почувствав, что ему рады, перебирался поцелуями на ушко, нежно прикусывал мочку, а затем касался губами места под ним. По телу Сигмы сразу проходила дрожь, и он запускал пальцы в волосы Николая, инстинктивно притягивая ближе и не позволяя отстраниться. Однако контроль над телом он возвращал до обидного быстро. — Не сейчас, — коротко говорил он извиняющимся тоном, поворачивал голову и быстро целовал любимого в губы, продолжая работать. Гоголю ничего не оставалось, кроме как применить план «Б». Сидеть рядом, положив голову на стол и регулярно завывая, что ему грустно, скучно и одиноко, было, конечно, не очень честно, но зато сердобольный Сигма старался заканчивать работу побыстрее.       Но главным минусом водолазки было то, что Сигма вечно в ней застревал. Голова со сбившимися в объемный ком длинными волосами все никак не хотела проходить через узкий ворот, и парень, излучая атмосферу беспомощности, пытался хоть как-то выбраться. Гоголя эта картина всегда умиляла. Не считая одного раза.       В тот день они впервые решили немного разнообразить свой секс. Николаю было велено раздеться и ждать партнера на кровати, и Гоголь в мгновение ока выполнил все требования, но потом понял, что поторопился. Сигма задерживался. Его не было пять минут, десять… «Корсет он там что ли надевает?» — мелькнуло в голове у Гоголя прямо перед тем, как он услышал жалобное протяжное «Коля-я-я» из соседней комнаты. Войдя туда, парень не смог сдержать смех. Посреди комнаты стоял полуголый Сигма с натянутой до плеч водолазкой и беспомощно опущенными руками. Неловкость в его взгляде смешивалась с сожалением и, совсем немножко, с раздражением. — Поможешь? — спросил он с такой надеждой, будто Гоголь мог бросить его в этой водолазке до скончания веков. Николай с улыбкой кивнул.       Совместными усилиями они смогли быстро справиться с надоедливым элементом одежды. Вот только освободившись из плена воротника, Сигма понял, что его волосы теперь торчали во все стороны, образуя ореол вокруг его головы. Стало совсем стыдно. Гоголь покачал головой и сказал чуть насмешливо, глубоко вздохнув: — Ну, вот что с тобой делать? Горе ты мое луковое! Сигму сначала немного задело, что он горе, но крепкие объятия Гоголя и его нежные поцелуи в лоб и щеки развеяли все сомнения. Хоть горе, хоть луковое — без разницы. Главное, что его.