Мудак

      — Ублюдок! — короткий свист, и чувствуется только вибрация по стенке от удара. — Боже, какой же ты мудак! — обреченный голос, переходящий на шепот, и пальцы — сжатые секунду назад — уже цепко обвивающие шею, нервные, такие дрожащие. Дыхание совсем близко, шумное, да настолько, что перекрывает голос. Сбивчивый поцелуй мешается с шепотом. Судорожно. И еще, и снова — Ваня с трудом пытается отвечать под напором.       Мерзкие черти клубятся где-то в горле, в голове туман, а рукам хоть бы хны: залезут, облапают — будто знают, как лучше, у них уверенности больше, чем у владельца. И Ваня почти уверен: любую проблему можно решить лаской, а ошибиться сейчас нельзя. Никак. Слова потеряли силу далеко до разговора, а руки смогут решить — Ваня уверен. Все еще верит в магию нежности. Остается беспорядочно шарить по напряженной спине, а ругательства, заливающие уши, тому не помеха.       — Ублюдок! — зло доносится. И снова бессмысленный замах мимо. Пусть бы ударил! Стало бы легче, хоть Ваня не имеет право на «легче». Как хочется заорать: «Бей же, Дэн, не тупи! Бей! Не томи! Или заплачь! Боги, лучше заплачь!» — и все будет хорошо. Ваня обещает, будет! Не так, как в прошлый раз, не так, как все случаи до этого.       С замирающим в надежде сердцем, он уже видит, как настойчиво в уголках чужих лютых глаз копится та самая влага. Боже, пусть заплачет. Истерика — не страшно, так только лучше: Ваня намертво прижмет Дэна к себе — тот оттает. Как раньше, как и всегда. Ослабеет, сдастся, не сможет иначе. И будет шептать: «Гори в аду твой алкоголь». А боль… Боль утихнет, и обида забудется. Надо лишь подождать. У них будет еще много времени, нужно всего лишь справиться в этот момент.       Не много ли он хотел тогда?       «Ублюдок», — как мантру тихо повторяет Ваня, кутаясь в шарф, влажный от теплого воздуха, под очередной порыв декабрьского ветра. Втянув дозу «Киева», вспоминает те злобные глазища — голубые-голубые, но такие дикие. Обида почти испепеляла, а они не темнели, лишь белки покрылись красными жилками и наполнились влагой.       Только… Денис так и не заплакал, хоть был близок к срыву. Сдержался. Гордый. Ушел так же красиво, как это делают в фильмах: выпрямив спину и вальяжно тряхнув челкой, оставляя главную ошибку жизни — в его случае Ваню — позади. Ни разу не повернувшись, и даже не хлопнув скрипучей-плачущей дверью. Вот так просто, к ужасу Вани, похолодевшего не то от расставания, не то от кафеля за спиной.       Надеяться на истерику было слишком эгоистично, но очень уж в его стиле. Жалкий эгоизм давно пророс до корней волос той моднючей стрижки за тридцать баксов. А здраво задумываться о нем Ваня начал только сейчас: от затяжки к затяжке, кривляя те злые плевки-«ублюдки».       Да и разве дело в одном эгоизме? Привыкший к всепрощению, он явно не ожидал подобного исхода. А сейчас будто пытается смириться. Крупицы собственной гордости еще где-то там скрипят под ногами, как песок — почти не видно, а звук слишком бесячий. Может, их хватит, чтоб не трезвонить Денису по пьяни. Снова алкоголь! Гори он синим пламенем — Ваня не выпьет больше ни капли. Совсем не из-за Дэна, и совсем не из-за того, что натворил пару дней назад, а так… Чисто из принципа.       Сердце болезненно сжалось, и окурок с размаху полетел в урну. Психи, психи. Может, еще по мусорнику ногой постучать? Не полегчает. Стоит только перестать думать о работе, как мысли заполняют голову, особенно по вечерам. Теперь Ваня понимает, насколько страшны вечера. Как же они убивают. Их было немного, но он прочувствовал каждый. А впереди их гораздо больше, и это пугает. Не хочется возвращаться домой. Никто не ждет. Дэн забрал вещи на следующий же день. Казалось бы, одна оплошность, да какие последствия. Все правильно, только больно. Очень.       Мысленно отдалившись от реальности, Ваня не сразу замечает, как сзади кто-то настойчиво дергает за плечо. Похоже, ровный стук чьих-то каблуков прошел мимо ушей.       Ксюша.       Румянец на всю щеку и запыхавшийся вид. Видимо, спешила куда-то.       — В магазине была? — вместо приветствия Ваня шумно выдыхает воздух-дым.       — Задержалась с девочками, — она улыбается слишком приветливо. Если бы Ваня плохо ее знал, решил бы, что девушка переигрывает.       Бывшая одноклассница так и не поступила в университет, зато успешно окончила курсы визажиста и теперь работает в местном бьюти-салоне. Случайные встречи бывают часто: девушка живет в доме напротив. Ваня, будучи однажды приглашен «на чай», до сих пор смутно помнит адрес. И пусть «чай» остался не выпит, общение понемногу продолжается. Сама по себе Ксюша довольно хорошенькая. Внешне напоминает стереотипную пай-девочку. Ее нежную миниатюрность перебивает бойкий характер. Более спокойная Ванина натура быстро устает от ее общества.       Несмотря на это, предложение проводить девушку — целиком его инициатива. Пусть лучше галдеж, чем поток мыслей, от которого хочется спрятаться.       — Что делаешь на выходных? — доходит один из вопросов, и следует продолжительная пауза.       Ваня еще больше кутается в шарф, будто пытаясь отгородиться от нарастающего раздражения.       — Тусовки закончились, — медленно проговаривает, косясь в сторону Ксюши, — сессия скоро.       Она беспечно пожимает плечами, вряд ли ей неловко. Оно и понятно. Развеяться любит, а компания Вани там ни к чему. Вежливость.       Прощаясь, Ксюша не лезет обниматься и не чмокает в щеку, как другие девушки, а замерзшими пальцами еле касается его руки и долгую-долгую минуту смотрит прямо в глаза. Странно, но даже с подругами она поступает так же. Личный метод или что еще? Неважно. Пора возвращаться.       Дома все так же тоскливо. Противная тишина давит у самых висков. Ваню конкретно мутит от нее. Привычка, что сказать. И соседи не шумят совсем. Тихо, хоть в петлю лезь. Нет, он не скучает. Ни капельки. Сам виноват и нужно справляться. А лучше отвлечься, только как? Бухать? Смешно. Хотя вариант. Он обещал себе бросить, но если так дальше пойдет, почему бы не напиться. Да так, чтоб под капельницу. Больше похоже на алкоголизм. Ваня не станет напиваться сегодня. Еще один день и тот почти закончился. Потом следующий и так помаленьку. Может, еще один кофе? Хорошо бы пораньше спать пойти и желательно перекусить.       Макароны.       Тошнит от них. Такие жирные, будто насквозь пропитались маслом. Удивительно, что на вкус вполне терпимо, только пресно как-то. Нет, Дэн не готовил, и это не без него Ваня так питается. Просто совпадение. Обстоятельства сложились, ведь макароны варить быстро, вот Ваня их и приготовил утром. Они будто изначально вкуснее были. Лучше уж кофе.       Не спеша заливает порошок кипятком. Для кого-то гадость, а он любит. Вкус немного сладковатый, раздражает, но если привыкнуть — вполне сносно. Нужно домой позвонить, мать, наверное, ждет. Перед сном позвонит, чтоб устать от длительных бесед — мама любит поговорить — и сразу уснуть, ни о чем не думать. Там глядишь, и новый день, а дальше все по кругу. В клуб точно не пойдет пока, и Ксюшке не позвонит — все из уважения к Денису. Жаль, что тот никогда не узнает. Даже, если они снова сойдутся. Но не похоже на то… Обычно, Дэн звонил сразу после ссор, пусть и не всегда мирились, но первый шаг закреплено за ним, а сейчас тишина…       Больно, но правильно. Справедливо. Та гордость, действительно, как песок: в темноте не видно. Наступит день и станет легче. Однозначно. А сейчас почти и не верится. Страдать от любви, может, и глупо. Ваня даже фыркает пару раз. Но каково страдать от одиночества? К нему привыкаешь, только стоит нарушить его хоть на один день, и придется привыкать заново.       Под утро он уже почти не спит, лежит — встать нет сил, а сон не идет. Кажется, будто проснулся и устал еще больше. Кофе не спасает под утренние сборы — пора на чай переходить. Он читал, что кофеина в них одинаково.       Вода шумит холодной струей, пока Ваня рыщет по полочкам. Черт! Где-то тут был… И куда он его сгоряча закинул…       Вот!       Мятный шампунь… Ваня блаженно вдыхает, чуть глаза не закатывая. Запах Дэна. Парфюмы последнему не очень нравились. Пожалуй, Ваня воспользуется остатками, пусть вещи пропахнут чем-то родным. Чуть-чуть возбуждает, но дрочить не хочется. Постирать надо бы. Невольно вспоминает, как совсем недавно на этой стиралке они… Хватит! Ваня вздыхает: твердо решил, что дрочить не будет. Последний вздох догоняет на остановке, пока руки заботливо кутают шею в шарф. По иронии рядом стучат настойчивые каблуки.       Ксюша, как всегда, с иголочки. Здороваясь, быстро хлопает оленьими ресницами и норовит взять парня под руку. Ваня улыбается почти приветливо, но разговор не клеится. Ближе к университету, они скомкано прощаются и, похоже, в глубине души рады.       Университет встречает привычным мрачным парадом. Кажется, здание промерзло насквозь. Будто еще немного и по коридорам сорвутся порывы ветра.       Первые две пары тянутся до невозможности долго, и почти все время Ваня проводит с телефоном. По несколько раз заходит в инстаграм и бесцельно листает ленту, мыслями возвращаясь на несколько дней назад. У Дэна нет инстаграма, а на забытой странице вк последнее посещение около месяца назад. И ни слуху, ни духу. Может, с глаз долой — из сердца вон? Только Ваня не хочет так. Ни с глаз, ни из сердца. Желание вернуть все и исправить противно сосет под ложечкой. Тошнит. Видимо, макароны. Он не отпрашивается выйти, чтобы проветриться, а после второй пары собирается и уходит.       На улице нагоняет звонок от мамы. Это надолго. Вчера вечером не позвонил, а дома волнуются, ибо он редко изменяет привычкам. Мать с радостью отбирает час времени, рассказывая всевозможные новости, да и мелкая просится поговорить. Кажется, после двух лет его отсутствия, Соня нереально повзрослела. Ваня считает, что это круто. Дэн так хотел с ней познакомиться, столько расспрашивал… На Рождество обязательно нужно съездить домой. Мама весело подхватывает озвученное предложение, заявляя, что в сочельник приготовит его любимые вареники. А Ваня лишь нежно улыбается в трубку: такая деловая. Как же он скучает. И не только по ней.       Забредя в круглосуточный, долго бродит между стеллажами в поиске ужина. Один вид макарон уже напрягает, следует добавить пельменного разнообразия. По акции, разумеется. Может, сникерс взять? Опять склеит челюсти. Булочки с мясом доверия не вызывают. Еще с маком есть, но не хочется. С пудингом… Ваня такие терпеть не может, но их обожает Дэн.       — С пудингом, пожалуйста, — вздох теряется в шуршании целлофана.       По дороге домой задумчиво жует приторно-сладкую жуть. Фу, как их вообще можно есть? А Дэн любил. Хотя… Он и Ваню любил. Тот недовольно отмахивается от мыслей, доедая последний кусочек, от которого ужасно хочется пить.       Дома задерживаться нет времени. Пора на работу. Несколько месяцев назад с большим трудом удалось пристроиться на частной автомойке. Маленькая зарплата компенсируется неполным рабочим днем и бесплатным обедом. Да и менеджер — Владислав Олегович, всегда бросает пытливый взгляд в его сторону. Без причины так не смотрят. Но Ваня об этом не думает. После начала отношений с Дэном в далеком мае, первое время он еще мимолетно посматривал на подтянутые задницы, а потом у них все как-то завертелось, закрутилось, утихло и продолжалось приятной обыденностью.       До поры, до времени.       До тех пор, пока… Пока… В последнее время Ваня думает только об этом. Снова болит голова, мыслей все больше. Он варит их в себе, усердно работая керхером, а после пылесосом. Еще две машины.       На перерыве устало жует бутерброд и перебрасывается парой слов с Владом. Хотя погоду обсуждают те, кому не о чем говорить. Или отвлечься не помешает?       По пути домой заглядывает в контрабандный ларек и, покупая сигареты, вначале мешкает. Денис ненавидит их запах. Сейчас-то неважно. Кутаясь в шарф, Ваня бормочет, что это — точно последняя пачка.       Пельменное счастье дымит пухлой шапкой над тарелкой. Запах богов. Ваня медленно распечатывает пачку сметаны и, точно елеем, разливает сверху. Дэну бы понравилось, расцеловал бы вовсю за нехитрый ужин. Интересно, как он там… Хорошо ли питается… Пока даже неизвестно, где он живет. В общагу вернулся, наверное. Надо бы позвонить как-нибудь. Да что сказать? Слов нет, а очень хочется услышать его голос. Настолько, что внизу неприятно щекочет. Как глупо было надеяться, что истерика все исправит. Дэн, однозначно, заслуживает большего и лучшего, только признавать это не хочется. Им было хорошо вместе. Точнее, Ване было хорошо, а Денису… Первый не задумывался раньше. Но и повода не было. Да, ссорились — никто не без греха, бывало, что по мелочам, но были же счастливы. Ваня уверен: счастье не постоянно. Лишь в какой-то момент вспыхнет, да настолько сильно, что чувствуется прям под кожей, запечатляется чем-то ярким. А потом долго-долго вспоминается.       Как сейчас.       Он нервно сглатывает.       Настойчивая боль вибрирует где-то в горле. Нужно запить чаем. Утихнет. Пойти спать пораньше в который раз. И не беспричинно. Пальцы поглаживают экран телефона, на большее не решаются. Все правильно. Пока не время. Когда же оно будет? Ваня боится, что никогда. Завтра выходной. Он же с ума сойдет от безделья. Уборка? Увольте. Сессия? Еще хуже. Кажется, Ксюша намекала на «развеяться». Нет желания. С Денисом, обычно, ходили гулять. То по городу, то по набережной. Покупали хот-доги — эдакая романтика, много смеялись и почему-то всегда в конце жались по углам.       Задумчиво кусая губы, Ваня кидает окурок в тарелку. Раньше за такое она бы на голове у него оказалась, а сейчас он был бы даже рад. Слишком иронично для него.       Интересно… Если завтра пойти на набережную, может, они встретятся? Есть вероятность, хоть и небольшая. В сон клонит все сильнее. От мыслей засыпать не так одиноко.       Ночью был минус и весь влажный асфальт покрылся внушительной коркой льда. Выпив запретный кофе и не рискнув соваться к мосту, Ваня остается сидеть на лавочке детской площадки. Благо, отбитые мамашки с бабульками пока не засекли. Но он не планирует задерживаться. Лучше домой пойдет. Так уж и быть, сядет за курсовую или…       Невысокая фигурка маячит у подъездов и живо машет прямо в его сторону.       Как некстати.       Ваня хочет куда-то спрятаться или сделаться невероятно маленьким, лишь бы не заметили. Увы, торопливые каблучки уже бегут к нему. Как бы в коньки не превратились. Крошечный «доброжелательный» червячок внутри так и хочет, чтоб они споткнулись. В голове рисуются картинки эпичного падения. Ксюша и в фантазиях не лишена грациозности. Как бабочка. Настоящая же с сумочкой наперевес цокает совсем рядом, одаривая шикарной улыбкой. Даже с хитринкой. Ваня бы уже сам себе надоел.       — Привет! — нежный взмах ресниц, и бэмби-глаза скользят взглядом по плечам и ниже. Карие. А у Дэна голубые…       Ксюша предлагает сходить в кафе. Отказаться нет повода, да и не хочется. Ваню немного успокаивает ее компания. Вот говорила бы она чуть-чуть меньше, цены бы ей не было. Хотя он лукавит: его это уже почти не раздражает. Напротив, сейчас он забывает про Дэна, перестает замечать его в самых разных мелочах. В последнее время устает думать о нем. Пусть трещит неугомонная Ксюша. Отвлекает. Утешает.       Ваня уверен, что это нечестно. Несправедливо по отношению к Дэну. Но ничего не может поделать. Слабак. Самый обыкновенный. Не смеет это отрицать. Дважды слабак. Но пусть. Вечером он снова будет мысленно в прошлом, а сейчас позволит себе смотреть, как наманикюренные пальчики не спеша рисуют странные линии на кружке с капучино. Похоже, она это замечает, отчего кокетливо хихикает и отставляет чашку. Ване нравится наблюдать за ней, а ее это веселит. Дэн бы сказал что-то едкое, — очень в его стиле — а Ваня бы поржал от души. Ну, разве не классно? Со всеми ехидный, а с ним одним нежный-нежный…       Был…       Предложение пройтись вырывается само по себе: легкие отчаянно просят воздуха. Ксюша не возражает. На минуту кажется, что она обо всем знает, но молчит. Всего-то иллюзия. Тупой мозг жаждет разрядки, хочется кому-то поплакаться, выговориться. Ваня знает, как глупо, под кайфом от ощущения чьей-то доброты, сдаваться и вываливать все свое дерьмо, надеясь, что поймут, поддержат. Знает, как печально это заканчивается. Понимающие глаза Ксюши вселяют надежду, но верить им не стоит. Даже когда она прижимается так близко. Иллюзия. Он знает. Уверен.       Маленькие руки смыкаются за спиной и обнимают все сильнее. Уютно. Остаться равнодушным невозможно, чужое тепло слишком желанно. В его объятьях, Ксюша кажется еще более миниатюрной. Она заглядывает прямо в глаза, будто это тайное средство узнать его мысли.       — Ты такой загруженный в последнее время, — все так же смотрит, будто гипнотизируя.       — Разве? — и так понятно, что да. Глупый вопрос.       — Выглядишь подавленным, — она раздраженно дергает плечом и спешит отстраниться.       — Тебе показалось.       — Нет! — звонкий голос звучит с неожиданной серьезностью, и Ваня даже напрягается. Ее это смягчает. — Прости, не мое дело. Слушай… — кусает губу и, похоже, нервничает, — это не из-за девушки случайно?       Ваня невольно улыбается: она выглядит, как нашкодивший ребенок. Так бы и потеребить пухлую щечку. Может, сказывается тоска по дому, по Соне.       — Конечно, нет, — сущее враньё. Известно, что под «девушкой» подразумевалась любовь.       Только Ксюше этого вполне хватает, чтобы сократить дистанцию и накрыть его сухие губы своими — мягкими и почему-то очень липкими. Видимо, блеск. Она хочет доминировать, да так трепетно, будто боится. А Ваня и не пытается перехватить инициативу, плывет по течению. Будь, что будет. Лишь рукам не все равно: жмут к себе хрупкое тельце. Ксюша краснеет, но продолжает старательно облизывать потрескавшиеся губы, не проникая дальше. То ли скромница, то ли играет. Не закрывает глаза, а всматривается в зрачки, почти не моргая. А губы… Вкусные. Предательски классные. Очень похожи на те самые. Такие… Денисовые… По-другому не назовешь. Ваня пробует их все больше. Ласкает, как когда-то другие — отчаянно. Наверное, грубо. Их вкус растекается во рту, смешиваясь с блеском. Плевать.       Сегодня он, точно, напьется.       Не напился — помешали. Может, оно и к лучшему. Нажраться сейчас — значит сдаться. Хотя хваленая выдержка еще с утра треснула по швам, когда, глазом не моргнув, договорился прогуляться с Ксюшей в воскресенье. И вряд ли его настолько зацепила давняя подруга. Скорее, те манящие губы, играя блеском, повлияли. Даже сейчас заставляют проводить пальцем по своим губам и вспоминать странный поцелуй.       Поцелуи…       Не сдержался и позволил себе отдаться их нежности. Ласкал, пока Ксюша не начала ощутимо пихаться. Соскучился по тем губам. Очень-очень. А у нее так похожи. Слишком. Конечно, вряд ли способны на то, что в свое время вытворяли те самые, но… Мазохизм какой-то, ей-богу!       Еще одна сигарета с треском тушится в раковине. Какая по счету? Нет, они вовсе не помогают справляться со стрессом. Просто лишь бы руки занять. Деть куда-то непослушные пальцы, чтобы не нервировали, не барабанили по столу. Неимоверно бесят. Заброшенный телефон находится в быльце дивана и перемещается в руки, где почему-то настойчиво вертится. Сегодня Ваня не позвонит и завтра тоже. Поцелуи не отрастили крылья, и все совсем не из-за них, просто…       Разблокировать.       Пролистать меню.       Заблокировать.       Если не ломка, то что это? Откинув телефон, задумчиво кусает губы.       Хочется… Рука сама одергивает футболку и ползет вверх по животу, гладит, водит короткими ногтями, собирая мурашки. Снимает кофту — и кожа ежится от холода. Глаза закрываются, и он представляет далеко не такую обстановку. Воображение рисует совсем иные руки. Возможно, те самые, может, и другие. Странно, но не одну пару, а намного больше. Их так много, все они чувственны до боли. Ваня стонет, не зная куда от них деться, но продолжает отдаваться ласке. От чего-то стоит гул в ушах, видимо, ветер из форточки. Забыл закрыть. Звуки притупляются, а простынь шуршит будто издалека — нетерпеливые ноги мнут ее, она тоже будто стонет, причитает. Уже скукожилась складками, а после и вовсе упала на пол, но Ваня не знает об этом. Лежит вспотевший, волосы запутались — мокрые, а дыхание наперекор всему ровное, спокойное. Открыв глаза, он долго моргает и не спешит подняться. Из-под занавесок еле светится голубым…       Чашка выпадает из пальцев, звонко приложившись о столешницу. Стало быть, уже перебудила всех соседей. И кто виноват, что Ване в шесть утра чаю захотелось. До жути холодно, и маловероятно, что из-за форточки. Простыл, что ли? Быть того не может. Он давно уже не болеет, с восьмого класса еще. Наболелся в детстве, потом перерос, а сейчас фигня какая-то. Даже лекарств нет на критичный случай. Ваня не спешит с диагнозами, но вскоре опасения подтверждаются: не зря ломало кости, невысокая температура все же есть. Известно, сбивать ее нельзя, но раздражает она знатно. Особенно из-за головокружения. Вся надежда на горячий чай. Теперь и в аптеку нужно забежать, а с Ксюшей придется повременить. Ему и не жалко как-то, главное не забыть перезвонить.       Ветер колет лицо, заставляя жмуриться. Шарф мало спасает, но Ваня упрямо кутается, облизывая губы. Они покраснели — совсем обветрились. Кажется, он планировал купить гигиеническую помаду. Забыл. Как раз в аптеке возьмет вместе с жаропонижающим. Еще водку купить надо. Разумеется, не для пьянки, а сугубо в лечебных целях.       Или все же для пьянки?!       Глупое сердце упрямо пропускает удар за ударом, Ваня на минуту думает, что ему мерещится: знакомая фигура в черной куртке и чересчур облегающих штанах маячит прямо возле входа в супермаркет. Сомнений нет, это он… Остановившись, Ваня прожигает взглядом невозмутимую спину, что так привычно немного изогнута.       Подойти? Как жалко. Настолько, что дрожат губы и хочется разреветься от безысходности. Это не гордость, ведь ее давно нет. Потерялась еще тогда, когда глотал жирнющие макароны, а возможно, и раньше… Терять нечего. Если не повезет, то хоть спать будет спокойно. Так, как сейчас, больше нельзя. Одинокая спина загадочно манит, зовет, и Ваня идет. Он не может иначе.       Может!       Замирает в ту же секунду, как вышедшая из магазина девушка вешается на шею его Дэна. Наглая обладательница яркого пальто и осиной талии слишком быстро оказывается в объятиях, которые принадлежат только Ване. Последний хочет подбежать к ним и заорать на весь квартал, только не годен даже пошевелиться. Намертво примерзнув к асфальту, испепеляет мерзкое пальто и ту спину, те руки, обнимающие стройный стан.       Хочется сдохнуть. Предательски хочется взвыть, чтобы все слышали. А еще на мгновение хочется снова оказаться в том клубе, где был неделю назад, и еще раз спьяну оттрахать парня с косой челкой, потом признаться в этом Денису. Сделать это снова! И снова! Убить его, а после — себя. Безвозвратно уничтожить остатки отношений. А даму эту… Для нее в аду отдельный ряд кровавых аттракционов. Даже матов нет, чтобы выплеснуть накопленное. Сил хватает лишь сделать шаг назад, потом еще и еще; медленно брести к себе, наперед зная, зачем купит водку.       За стеной грохот и музыка на всю катушку — соседи отрываются по полной. Стакан дрожит, когда подносится к губам. Все еще сомневаясь, Ваня медленно выдыхает и, уже не глядя, опрокидывает его. Следующие несколько глотков даются легче. Во рту жжет, и глаза слезятся. Сознание быстро тает. Кто пьет на голодный желудок? Бутылка совсем немного опустошена, а его уже мутит. С трудом поднявшись к раковине, готовится выблевать всю милую душу.       Не выходит.       Хорошенько отплевавшись, бережно вытирает потрескавшиеся губы. Дико щиплет. Больше ни грамма, ни капли. Пальцы щупают телефон в кармане, скребут по экрану. Им хочется, очень хочется. А Ване не меньше. Решив, что хватит откладывать, отточенным движением извлекает телефон, вводя пин-код.       Бесконечные гудки… Затаив дыхание, он кусает палец.       — Да? — удивление, будто смешано с испугом.       — Привет… — весь воздух выталкивается одним словом. Ваня понимает, насколько соскучился по этому голосу. Сердце гулко бьет в ребра, не желая замедляться. Кажется, Дэн все слышит на том конце. Молчит.       — Привет, — еще раз выдавливает. — Надо поговорить… Очень надо.       — О чем? — Дэн сдержан и лаконичен. Становится страшно от его равнодушия. — Ты пьян?       — Нет! — только не это. Нет, нет, нет! Такое чувство, будто Ваня не отрицает факт, а всего лишь просит не бросать трубку. Только не сейчас.       — Я слышу, — до коликов любимый голос доносится тише. Уставший? Или говорить не хочет? Не скучал? — Боже, дай мне сил, — звучит еще тише и более отстраненно.       — Дэн…       — Что? — уже раздражен и резок. Как в первую встречу. Холодный, как лед, готовый покорять и бесконечно язвить. Ване кажется, что от напряжения болят даже кончики пальцев. Откуда столько бесстрастия?       — Я соскучился… — получается шепотом. Слова даются сложно, очень не вовремя начинает заплетаться язык.       — Проспись, — так сухо.       — Нет, подожди секунду! — ухватившись за стул, Ваня с трудом стоит ногах, не пытаясь скрыть дрожащий голос — и так все спишут на алкоголь.       — Послушай, — медлительная пауза, после чего Денис безапелляционно продолжает: — Иван, — спина будто холодным потом покрылась, — отстань от меня.       — Не могу, — бубнит Ваня. Правда, не может. Как он без него? Никак.       — Постарайся.       — Как ты можешь так говорить?! — уставший мозг мгновенно закипает. Злость мешается с ревностью. Разве Дэн мог охладеть так быстро? Не верится. Нет, никогда.       — А ты, значит, можешь? Сначала делаешь… А потом звонишь и говоришь, что скучаешь. По-твоему, это нормально? — Ваня знает, что нет. Молчит. Видимо, Дэн понимает его по-своему, поэтому спешит добавить: — Реально, отвали.       — Блять! — Ваня взъерошивает липкие волосы: противная голова жутко чешется. — Ты даже выслушать не хочешь! Я отниму совсем немного времени. Прошу…       Тишина.       — У меня вторая линия, — когда он успел стать таким безжалостным? Кажется бесконечно далеким и незнакомым.       — Дэн…       — Извини, — ни капли сожаления.       Опять гудки…       Шмыгнув носом, Ваня аккуратно кладет телефон на стол. Интуитивно вытирает сухие щеки. Слезы давят, но не текут, лишь в носу болезненно колет. Сердиться нужно на себя. И все же Денис жесток! Чересчур… Мысли путаются. Слишком хочется спать.       Уложив тяжелую голову на стол, он рассматривает на экране открытый контакт. Оттуда улыбается Дэн. Из темной копны волос выглядывает женский ободок. Смешной, но ему чертовски идет. Кто знает, что Ваню тогда сподвигло купить эту красную фигнюшку, но Дэну понравился подарок. Добросовестно носил его дня три-четыре, повторяя, что в нем он секс, а потом закинул в тумбочку с кучей барахла. Если поискать, можно найти. Только зачем сейчас?       — Вторая линия, значит, — бормочет, ритмично барабаня пальцами по столу. — И с кем же?       Хреново… Ваня уже не знает, от чего хуже: от самочувствия или чувств. Ощущения, будто вывернет сейчас прямо на стол. В горле ком, тут чай не поможет. А за стеной тишина гробовая, словно вымерли все. Слышится тиканье часов и его одышка. Мрачно. Вряд ли рядом с Дэном светило бы солнце, но тогда бы Ваня, точно, об этом не думал. Сколько времени прошло? Может, не было никакой второй линии. Его просто слили под шумок.       Сомнения не дают нормально думать. Что, собственно, мешает перезвонить? Дэн говорил отстать, но Ваня не верит ему. Просто не верит. Пусть он скажет подобное вживую.       Повторный вызов…       Вежливый голос сообщает, что абонент занят. Получается, не соврал. Вероятнее всего, это та девушка. Ваня ненавидит ревновать. С Дэном давно отвык от этих гадких чувств: тот никогда не давал повода для сомнений.       В голову не приходит сравнить неизвестную даму с Ксюшей. Наверное, Денису было бы в сто раз больнее, узнай он о ней. Ваня об этом не думает. Здравые рассуждения уступают место вечному эгоизму. В шее с сумасшедшей скоростью бьется жилка: Дэн только его! Иронично, что сам он никогда не принадлежал только Дэну.       Выжидая долгие гудки, Ваня и не думает сбрасывать вызов. Плевать на слабость, он дико хочет к Денису.       Отношения не его хобби, он не кричит о них, как некоторые, это даже не тупая галочка. Было бы лучше никогда не лезть в это дерьмо. Ваня не силен в любви и не в курсе о всех тонкостях. Зато с недавних пор знаком с одиночеством. Оно ему жутко не нравится, заставляет чувствовать себя неполноценным. Не хватает Дениса. Ваня хочет его. Дело не в классном сексе. Он хочет себе этого человека. Эгоистичные желание за гранью нормальности, но он знает, что не один такой. Гребаный наркоман, который кайфует и просит еще и еще, несмотря ни на что. Понимает, что причиняет боль, но отпустить… Нет! Уступить кому-то? Никогда!       — С кем ты говорил?! Кто звонил?! — вырывается, как только умолкают гудки.       Пауза на том конце затягивается дольше, чем ожидалось. Похоже, собеседник в явном шоке.       — Т-ты!.. — напугать Дэна не входило в планы, но когда-то такой пунктик имелся. Правда, тот почти сразу приходит в себя: — Тебе какое дело?!       — Дэн, блять!       — Тебя это не касается, — голос ровнее, от него веет недавним равнодушием. Ваня жмет кулаки, но отступать и не думает. У голоса нет температуры, но кажется, будто звуки доносятся вперемешку с холодом.       — С той девушкой? Это она, да?!       — О чем ты? Проспись иди.       — Я не пьян, — выговаривает, как можно четче. — Кто она?       — Боже… — слышно, что Дэн порядком задолбался, — какая девушка? — почти примирительно.       — Та! Я вас видел, зачем делать вид, что не понимаешь? — Ваня вскипает быстрее, чем ему успевают ответить.       — Где ты нас видел? Когда? — Денис снисходителен, словно говорит с маленьким ребенком, которому нужно что-то объяснить.       — Сегодня утром возле магаза.       — Значит, все-таки это был ты... — сдавленно, едва не беззвучно.       Дэн вздыхает, и Ваня готов поспорить, что тот сейчас кусает губы или обдирает их сухую корочку. Невыносимо убогое зрелище. Поделиться бы с ним гигиеничкой.       — Это была Таня.       — Врешь!       Ваня совсем не так запомнил сестру Дэна после их единственной встречи. Но да, у девушки была потрясающая фигура. Странно, что он даже не предположил, что это может быть она.       — Это правда? — он верит. Действительно, верит. Но хочет еще подтверждения.       — Правда.       Облегченно выдыхая, еле улыбается. Дурак дураком! Как он мог так подумать? Это же его Дэн. Он бы ни за что… Никогда.       — Нам нужно поговорить.       — Нет! — выкрикивают резко и, похоже, с толикой испуга.       — Но Дэн…       — Нет! — категорически. — И хочу тебя предупредить: если еще раз позвонишь, окажешься в черном списке.       — Твою мать… — Ваня шепчет почти неслышно. — Да как ты можешь так говорить?! Ты же… Ты же любишь меня, я знаю!       Слова скомканы и истеричны. Он не задумывается, как сейчас выглядит. Волнует Дэн и только он.       Молчание длится не больше трех секунд и резко обрывается монотонными гудками. Они режут уши, заставляя зажмуриться.       Вдох-выдох.       Почти спокоен. Из телефона счастливо улыбается самый жестокий человек в мире. Повернув фотографию наискосок, Ваня заглядывает в нереально-голубые глаза и, не удержавшись, тоскливо улыбается в ответ. Сколько здоровья стоят эти глаза. А губы… Поцеловать бы их сейчас…       Ксюша?..       Низко, подло, глупо, мерзко…       Эпитеты крутятся в голове, пока пальцы быстро набирают номер. Ваня ведет себя, как редкостный мудак, но сейчас больше всего нужны эти губы. Их тепло и иллюзия. Будто без них никак. А в чужие глаза можно не смотреть. Да, он так и сделает…       Вместо гудков играет какой-то популярный трек. Ваня далек от современного искусства. Подобные песни так раздражают.       Ксюша отвечает не сразу, проходит куча времени, прежде чем скучный рэп обрывается и раздается ничем не лучшая попса на заднем плане. Похоже, он совсем забыл ее слова о клубе. Так даже лучше.       Сбрасывая вызов, решает пойти прилечь. Ни к чему хорошему бодрствование в таком состоянии не приведет. Хоть голова болеть не будет. Или будет… Растянувшись на диване, невольно поджимает ноги, сворачиваясь эмбрионом.       Дэн, где же ты? Гибло. Так гибло.       Засыпает почти сразу, сам того не понимая. Снится что-то мутное, а под утро становится мучительно холодно. Проснуться никак не удается: все кажется, что уже встал и даже в душ дополз, лишь вода такая странная — сухая. Догадываясь, что это видится, он не пытается сопротивляться. Сознание не уплывает, но упрямое тело не слушается. Нестерпимо жжет пересохшую глотку. В кого он превратился?       Возле уха раздается противный звук, отдаленно напоминающий мелодию вызова. Сейчас все перепонки полопаются.       Нащупав телефон, наугад чиркает пальцами по экрану, силясь то ли ответить, то ли сбросить.       Умолкло. И на том спасибо.       С трудом поднимаясь на локтях, Ваня старается минимально напрягать голову — там тот еще ураган, и любое лишнее движение отзывается уколами в висках.       Взлохмаченные волосы и противное липко-потное тело вопят о милосердии — неимоверно хочется в душ. Смыть все из себя, будто очиститься, стереть кожу вместе со всеми проблемами и поганым состоянием. Освежиться морально и физически. Ваня думает, что это поможет. Поскорее в душ.       Наконец-то добравшись до стиралки, на скорую руку запихивает уйму грязных вещей, что валялись под стенкой внушительной кучей по меньшей мере неделю. Порошок почти закончился…       Стоп, что это?       Черная футболка с белыми черепушками. Вещь не первого сорта, но Дэну до жути нравилась. Как она тут оказалась? Пятна какие-то… Неужели плесень? Только не это! Ваня, конечно, может запустить себя, но не настолько…       Принюхиваясь к скомканной ткани, шкрябает ногтями по непонятным следам, стирая в мелкий порошок. На плесень не похоже.       Засохшие белые пятнышки больше похожи на… Растерявшись, Ваня зависает на несколько секунд. Догадывается с каких пор и событий валяется футболка. Беднягу будто пожевали и выплюнули. Помимо этого пахнет она прям как ее владелец — мятно-привычно. Ваня даже грешным делом подумывает ее не стирать, а после осознания, что время поджимает, она остается одиноко лежать на стиралке под монотонные гудки последней.       Полотенце шершавое, словно в пыли, а прохладный привкус зубной пасты все еще перекатывается по языку. Безусловно, чай поможет, еще где-то были лимонные конфеты. Кислые — аж скулы сводит.       Чай уже почти заваривается, когда стены срываются трелью — вибрирующий телефон требует внимания. Только желания идти к нему нет, пусть наперекор этому Ваня со скрипом поднимается со стула. Призрачная надежда ускоряет пульс, но…       Но не он.       Ксюша.       Лучше бы будильник.       Серьезно.       — Привет! — энтузиазмом хлещет, но не заражает. — Ты звонил вчера? Прости, такая суматоха была.       Суматоха, как же. Бровь скептически выгибается, благо, девушка не видит.       — Я забыл, что у тебя были планы, не извиняйся, — Ваня снова не здоровается, даже не подозревая, что Ксюша очень давно обратила на это внимание.       — Ты не расстроился? — спрашивает, аккуратно прощупывая его.       — Из-за чего?       Ваню больше волнует наличие чистых штанов на захламленной полке. Еще и дверцы жутко скрипят. Престарелые нервопожиратели. Надо бы смазать. Бесячие вещи выпадают из шкафа прямо под ноги, шаркают по грязному и не менее старому ламинату.       О чем там она говорила?       — Ну, — Ксюша нарочно медлит и, будто нехотя, выдавливает: — то, что я… Мои планы в общем. Они расстроили тебя?       — Отнюдь.       Чай практически остыл. Расстроен из-за нее? С чего она вообще это взяла? За чай и то расчувствовался больше.       — Опять эти древние словечки! — она срывается: замедленная речь ускоряется, набирая привычный перегружающий темп.       — Обычные, — Ваня пожимает плечами, словно она увидит это — убедится. Но девушка отчего-то злится, а он не экстрасенс, чтоб догадаться.       — Древние! Ты как в воду опущен последнее время. Мямлишь, тусить не ходишь, какая там сессия, ты себя видел? — она права, слишком права. Во всем. Ваня признает и не спорит, только ее правота раздражает. Какое ей дело? Решила скандал закатить? Так тут все решается кнопкой «отбой». Не хочется споров и обид-одуванчиков.       Не услышав ответа, Ксюша неуклюже замолкает. Тишина пробивает на неловкость.       — Что тебе от меня надо? — вот так просто в привычном стиле. Дэну бы понравилось…       — Я…       Он изначально знал, что заставит ее растеряться. Воинственный настрой враз угасает и девушка мычит что-то нечленораздельное, подытоживая:       — Ты еще дома?       — Скоро выхожу.       — Я внизу подожду, нам по пути, — отключается, как только договаривает. Боится отказа?       Так бы сразу.       Ваня вовсе не собирался быть резким. Позвони она хотя бы после приема парацетамола, может, разговор сложился поприятнее. Ждет, значит… Надо поторопиться. Ключи куда-то пропали — гнусные чертята. А перчатки умчались с ними за компанию. Обойдется шарфом. Ловко обвязывается ним, захлопывая дверь. В нос ударяет вонь подъезда — жаль, насморка нет. Всего десяток ступенек и пару метров к выходу, а чувство, что полностью успел впитать в себя запах мочи и штукатурки.       Ксюша топчется возле соседнего подъезда. Перепутала? Кошачья грация куда-то подевалась: неуклюжее создание шествует по замерзшим лужам. Каблучки отсутствуют, как и изящное пальто, напротив этому девушка надежно завернута в ярко-синий пуховик и короткие ботинки. Скоро в пупок дышать будет. Такая маленькая, невыносимо трогательная… Смутно ощущается прилив нежности: неимоверная схожесть с Соней.       Ксюша не удивляется, когда Ваня платит за ее проезд. Сдается, что именно этого она и ожидала. Даже не благодарит, лишь загадочно улыбается, будто придумала что-то. Свое место она почти сразу уступает какому-то школьнику, не видящему ничего, кроме игры в гаджете. Сама же спешит вплотную прильнуть к Ване, обнимая и держась одновременно. Он цепляет сзади курточку, невольно сжимая. Мягкий пуховик пружинится, от него становится жарко. Сводница-маршрутка трясет, заставляя наваливаться друг на друга.       Поглаживая мягкую ткань куртки, Ваня не замечает весомые мелочи, а упрямо прокручивает в голове вчерашний разговор с Дэном. И не зря же: приходит к выводу, что однозначно, следовало быть сдержаннее. Опять алкоголь?       И опять, и снова, и трижды. Винить во всем выпивку абсурдно, но иначе себя не оправдать. Да и зачем? Сам хотел, сам набрал и сам высказался.       После таких «хотелок» стоит позвонить и извиниться.       Возможно, в итоге будет черный список, окончательный разрыв связей. Все же, вдруг нет? Попытаться нужно.       Сколько там до остановки?       Десять минут.       Переживет.       — Ваня!       Кто-то зовет? Неужели настолько ушел в себя?       — Что делаешь сегодня вечером?       — Работаю, — звучит как отмазка.       — А после? — Ксюше приходится полностью задрать голову, чтобы смотреть в лицо.       — Домой, а что? — важных планов нет, но он еще не определился, нужна ли вечером компания.       — Может, сходим куда-нибудь?       Чтобы не ставить девушку в неловкое положение, Ваня думает недолго и кивает:       — Созвонимся.       — Это значит нет? — Ксюше явно не нравится неопределенность.       Все-таки некрасиво получилось. С парнями легче. А с Дэном вообще офигенно… Было.       — Это значит созвонимся, — он старается быть мягким, справляясь с нарастающим раздражением. Девушка с подозрением посматривает на него, а после и вовсе отворачивается. К счастью, больше не допытывается. Лишь прислоняется все ближе и бездумно смотрит по сторонам, фальшиво изображая интерес. Видимо, не хочет навязываться.       Он снова был резок? Не сдержался. Все так давит. Чувство вины особенно. Ваня пытается ослабить шарф: тот слишком плотно облегает шею, кажется, что щиплет и жжет. Еще немного и можно с ума сойти от жары.       На улице минусовая температура, а когда он выходит, на мгновение кажется, что попал в рай. Ветер обдувает лицо. Жаль, помада осталась дома — губы потрескаются.       На прощание он ничего не говорит Ксюше. Уходит, будто и не знакомы. Оставшаяся в воздухе неловкость теряется вместе с удаляющимся транспортом.       Кофейный мини-вагончик приходит на помощь уставшему мозгу.       — Американо, пожалуйста.       Горький привкус отрезвляет, переводя мысли в здравое русло. Первая пара уже безжалостно пропущена. Нет смысла идти, все равно отметили пропуск, а кому сейчас что докажешь.       В руке вертится телефон, как заведенный. Позвонить Ваня не решается. Раздумывает: вдруг реально последний звонок? Вчера было легче. И благодаря чему? Скептически косится на дымящий кофе — гадость — и одним глотком допивает.       Выброшенные деньги.       Что ж.

***

      В одной из квартир пятиэтажки, давно забытого Ваней района, настойчиво звонит телефон. Скучная классика горланит на весь дом, но на вызов долго не отвечают. Видимо, хозяин спит.       Но нет.       Он давно уже проснулся, и так же давно взял орущий телефон. Он не хотел, чтоб позвонили. Как угодно, но только не так. Странный он: все смотрит на экран, будто впервые повстречал чудо техники, и зачем-то срывает сухую корочку на губах. Ему вообще известны понятия личной гигиены? Кровь же будет, занесется инфекция…       — Алло?       — Привет, — закрыв микро, Ваня выдыхает волнение. — Не разбудил?       — Нет.       — Ладно.       Нависает неудобная пауза. Ну же… Пусть бы сказал что-нибудь. Ваня знает, что он не скажет.       — Я не спросил вчера, как ты там?       — В полном порядке.       Кто бы сомневался. Не стоило и спрашивать. Вот бы оказаться там, рядом с ним — не было так трудно. Забрать у него с головы те глупости, облегчить все. Если и не исправить, то уменьшить ношу обоим.       — Вчера я много наговорил, прости.       — Ну что ты, — снисходительно, — ничего страшного.       Не впервой, да? Ваня уверен, что услышал недосказанность. Интересно, почему Денис Палыч не использовал такую возможность его огорчить. В ином случае Ваня бы съязвил, да сейчас не хочется. Напротив тянет сказать что-то необычайно особенное. Увы, права он не имеет.       — У тебя точно все хорошо? — машинально переспрашивает.       — Пытаешься зачать разговор? — как жестоко.       — Да.       — Бесполезно. Удачи.       — Стой! Подожди секунду, — путаясь в мыслях, Ваня старается удержать вытекающее из пальцев.       — Что еще? — лаконичности ему не занимать.       Больно. Заслуженно. А еще невыносимо грустно.       Не-вы-но-си-мо.       — Я со стиралкой разобраться не могу, обычно, ты ее включал, — на последних миллисекундах скармливает самое отстойное вранье.       Дэн молчит, услышав.       — Инструкцию прочти.       — Она же китайская. Мы ее выбросили.       «Мы»…       — Объяснишь? — сглатывает горечь.       На том в конце устало вздыхают, а Ваню пробивает на улыбку. Он на всякий случай вытирает губы — нервное.       — Возьмешь порошок, тот синий. В пакете будет черпачок, ну, пластиковый… Ты слушаешь?       — Да, конечно.       — Насыпаешь полчерпачка на полный барабан. Потом табло… — Денис говорит медленно и четко, будто объясняет ребенку.       А Ваня слушает. Правда, слушает. Не инструкцию — голос. Ровный, будничный, не терпящий перебиваний и возражений. Вызывающий раздражение с острой нежностью. Она сводит с ума, почти разъедает все вокруг. А Ване в кайф: прислоняется к забору — плевать на холод — слушает, слушает. Спасибо безупречному нраву: тот пока по полочкам не разложит — не успокоится.       А Ваня все плавится. Да, прямо там, возле забора. Нежность к этому парню поглощает мозг не хуже кофе, щекочет нервы, как дорогущий алкоголь — тот, с родительского Рождества — а скулы сводит точь-в-точь лимонные конфеты.       Денис.       Дениска.       Дэн.       — Дэнни… — оно само, Ваня ни при чем.       Тот запинается на полуслове:       — Что?!       О, боги. Ваня готов взвыть на месте.       — Дэн, прости, я…       — Да пошел ты!       Гудки-гудки.       Повторный вызов недоступен.       Нет, нет, нет! Ну, нет же!       Только он мог так лажануть. Только он. И только с Дэном.       Адское словечко. По иронии использовалось только во время секса. Немудрено, что надумал себе Денис на том конце.       Ваня лихорадочно шарит по сторонам: у вагончика переминается полноватая фигура однокурсницы. Как ее там… Марина? Мирослава!       Надо срочно…       — Мира! Мир, дай позвонить. Очень надо! — бестактность второе имя: хватает девушку за руку, резко дергает — горячие брызги разлетаются вокруг из картонного стаканчика под тяжелый взгляд вагонщика.       — Сдурел, что ли?! — Мира пискляво визжит на весь квартал, грубо выдергивая руку. — Дебил!       Нехорошо получилось. Бежевая куртка усыпана темными кофейными пятнами. Вот пила бы она лучше чаек, а не эспрессо, было бы не так страшно.       Пока девушка второпях достает салфетки, Ваня тормозит, как может.       — Давай помогу?       — Отвали, помог уже, — шипит, как гадюка.       Убрать следы не так-то просто. С психами Мира бессмысленно трет ткань, но мутные разводы и не думают пропадать. Она так только хуже делает.       — Прости.       Зря он верил в стереотипы, что пухлые люди добрее: ругательства она знает совсем не женские. Ване становится жалко нежно-бежевые рукава с пушком.       — Мир, правда, извини. Туплю. Давай в качестве извинений сходим в вишню?       «Пьяная вишня» пользуется нехилой популярностью среди учащихся. Тут же не только университет, а и две школы поблизости.       Со сладким у Вани натянутые отношения: постоянная изжога то и дело напоминает об этом, но десерты местного кафе способны растопить даже его замороженное сердце. Что уж говорить о Мирославе: он не сомневается, что у нее в крови слабость к мерзко-сладкому. И дело не в стереотипах, подобное — очевидный факт.       — В вишню? — девушка с подозрением щурится, — с тобой?       Судя по ее недоверчивому выражению лица, Ваня запросто допускает версию, что она сочла весь инцидент, как неудачный способ познакомиться поближе.       Он утвердительно кивает в ответ: да пусть думает, как хочет, только не визжит. И без того голова раскалывается.       Уже на паре, строча конспект под немилосердную диктовку, он размышляет, что надо бы созвониться с Ксюшей. Откуда вообще взялась неловкость, словно натворил чего? Лучше сообщение написать, чем выслушивать упреки. И врать. Ваня ненавидит вранье, но даже за ним такой грешок водится. Свое вранье ненавидит больше чужого.       SMS, конечно, хорошая идея, но попробуй тут хоть от ручки отвлекись.       Черт. Виктор Александрович будто с цепи сорвался с этими аминокислотами.       Очередной вздох уже по расписанию.       Не стоит Ксюше знать причину отказа, пусть она и безобидная. Всего лишь кафе, всего лишь Мира из одного потока. Ничего такого. Способ извиниться и не более.       Девушки редкостные фантазерки. Надо было сразу дать понять, что она его не интересует. Не морочить голову, чтоб потом не жалеть обо всем.       Ну, а что же тогда? Свихнуться, переваривая весь винегрет.        «… и мне очень жаль».       Господи, какой же бред, сопли одни да мямли: «Извини, прости, и мне очень жаль». С видом великомученика Ваня стирает текст. Сколько уже можно? Третий раз.       Заново переписывает сообщение, которое выходит коротким и сухим. Сухофрукты, изюм сплошной. А разве не так нужно? Вряд ли ей понравится. Несколько поправок, еще чутка соплей, и идеально.       «Отправить».       Гасит экран, выходя из сети, чтоб не завязался диалог. Мозг беречь нужно, он один. А за конспектом уже не следит: отстал давно. Потом, возьмет у кого-то переписать на немыслимых условиях. Лучше сфотографировать сейчас, чем в итоге бегать с просьбами одолжить тетрадь.       В другом конце аудитории замечает Миру и ее цепкий взгляд. Что, спалилась? Переводит глаза на стены, люстры, портрет Менделеева, висящий за Ваниной спиной. Детский сад, ясельная группа.       Девушка шепчется с соседкой и, хихикнув, отворачивается. Очень уместно после того, как была готова наброситься на него из-за пуховика. Два разных человека, ей-богу.       Видно, Мира из ряда обеспеченных. Кофточка весьма приличная. Гребаные розочки. Что, что, а огромный плюс у Мирославы — чувства вкуса и стиля. Несмотря на полноту, ее вещи, казалось бы обычные, странным образом скрывают недостатки и подчеркивают внушительные округлости. Выглядит очень обаятельно, и Ваня уверен, что подобное на грани фантастики. Не то чтобы он ценитель прекрасного. Мода — последнее, что волнует по жизни. Его внутренний перфекционист радуется от вида гармонично подобранных шмоток.       Шмотки.       Черт.       Стирка!       Придется ставить на повторную мойку. Такими темпами хоть из окна выходи при получении квитанции ЖКХ. Чертова коммуналка. Чертов склероз. Чертов Дэн. Да-да, он самый. Разве можно так приручить и расслабить, чтобы потом безжалостно свалить, оставив бытовое бремя — делившееся ранее на двоих — на одиноких плечах.       Утюг выключил?!       Конечно.       Ибо такового не имелось и в помине никогда. А был бы, так суровая пятиэтажка съемных хором сгорела бы минимум трижды.       Мира опять смотрит. Палит в наглую. Поимела бы совесть. Полгруппы как минимум заметили уже объект красноречивых гляделок. И объект, признаться, не очень-то и рад.       Вся бесполезная жизненная метушня сужается до размеров аудитории, где периодически слышатся смешки и спокойный голос Виктора Александровича, вещающего о свойствах анилина-фигулина. Ваня знает тему, учил уже. Не так обширно, но курс имеется. Плевать на Виктора.       Звонок, как спасательный круг утопающему.       Еще три круга занудного ада. К парам он не готовился, заданное даже не просмотрел ни разу. Действительно, зачем? Когда рубец на сердце, можно и не учиться, а страдать, жалеть себя.       Удержавшись от вздоха, Ваня листает конспект, выделяя текст карандашом. С Мариной Анатольевной шутки плохи, а он с огнем не первый день играет.       Самоубийца.       Зачеты на носу. Автоматы не светят. Чертов Дэн. Мысленно Ваня обещает, что доберется до него. Недопустимо, чтобы все пиздострадания и хвосты по учебе были зря.       Предлоги, предлоги.       Он скучает.       Безумно.       Мира подходит, как только заканчивается последняя пара. Видимо, проголодалась очень, столько энтузиазма. Ваня не разделяет ее чувств. В последнее время не ладится с таким понятием, как энтузиазм. Удачнее будет слово «холера». Очень символично после скверного общества Марины Анатольевны.       Последняя пара была сущим адом. Ваню, как и многих других, смешали с дерьмом за «халатное отношение к рекомендациям преподавателя». Вероятно, его персону запомнили, чтобы при возможности утопить на экзамене. Похоже, больше тройки не светит. Простите, что не фанат сверхъестественного.       И кто бы мог подумать, что любимую религию Марины Анатольевны кто-то недооценит, и, мало того, поленится сделать доклад на восемнадцать страниц по заумной теме, которую Ваня, к огромному счастью, не запомнил.       Знатная нервотрепка не завершилась выеданием мозга, а после звонка несчастные жертвы преподавательских амбиций еще долго записывали литературные источники для подготовки к экзаменам.       Любой выжатый лимон превзойдет Ваню энергией. А тут еще Мирослава нарисовалась недовольная. Грешным делом подумывалось свалить через внутренний двор, полагаясь на поддержку дяди Димы — вахтера соседнего корпуса.       Лишь перст судьбы сошелся по пьяни с «вишней», а иначе не назовешь.       Холодные объятия декабря окутали до кончиков пальцев на ногах и держали силой несчастные полкилометра вплоть до замерзших кафельных ступенек «вишни». Неимоверно хотелось курить, но запыхавшаяся Мира не оставляла иного выбора, кроме как галантно придержать ей дверь на входе.       За стойкой в кафе брезгливо скривилось лицо Даши при виде сих джентльменских навыков и Ваниной спутницы. Сама токсичность. К слову, тоже бывшая одноклассница. Какой черт всех знакомых несет в дальний город? Лучше бы столицу покоряли.       Дарья Кожина, рыжеволосая красавица, успешно стала частью интерьера кафешки. В плане эстетики, разумеется. Получился прям стиль средневековья на минималках.       Тут бы позлорадствовать, да бессмысленно. Человек из нее так же, как и барменша — сущий кошмар. Вечно перекошенное лицо свидетельствует об очередных проблемах девушки, только Ване, как и остальным посетителям, слишком плевать на них. Бесит только мелькающая кислая физиономия, ибо в жизни отвратного и без того немало, а тут еще она щи разводит.       Мира тоже успела отличиться: выбрала место хуже некуда. Напротив Вани почти что светятся ядовито-огненные волосы Дарьи. Та в упор пялится прямо на него, конкретно отбивая аппетит и желание существовать. Кофе горчит еще сильнее, оставляя премерзкий вкус на языке. Расслабиться удается лишь, когда наглые глаза непонятного цвета утыкаются в экран габаритного смартфона.       Ведьма.       Снова смотрит исподлобья. Поглядывает, как Хома на гроб панночки. А «гроб» уже взвыть готов. Даже Мира замечает сие безобразие. Косится то на него, то на девушку позади. Молчит, уминая творожный десерт. Ваня ненавидит творог. Пакостные пупырышки вызывают чумные ассоциации с герпесом. Отойти нужно, не то стошнит.       Не стошнило.       Стоит у раковины, воду выпускает. Холоднющая и будто грубая, лупит брызгами. Нет, вообще не завораживает. Просто кажется, что еще немного и несчастный умывальник лицезреет все, что Ваня ел вчера. Не так много, но дело и не в этом. Мутит.       Мирослава там одна сидит, надо бы закругляться.       В зеркале отражение и вправду плачевное, особенно выделяются впалые щеки и глаза, которые, кажется, грязно присыпаны темными тенями-синяками. Небрежная щетина только подчеркивает образ гоблина. Заросший леший.       Смочив руки, Ваня приглаживает на голове торчащие волоски из общей копны и тянется за бумажным полотенцем.       Пусто.       Черт с ним.       — Что с тобой? — Мира скептически оценивает убогие мокрые волосы. — Замерзнешь без шапки.       Она же и в шапке, и шарфе, и перчатки имеются. Такие, как Ваня хотел когда-то — с датчиками, что реагируют на сенсор. Дэн обещал подарить их на Новый год вопреки тому, что считал подобное бесполезной тратой. Обычные стоят в два раза дешевле, но понты — дело святое, невзирая на мрачные двадцать три от роду. Дэн хоть и помладше, но извилин имеет куда больше, что явно отражается на отсутствии тупых предрассудков. Если бы не черти те амуры, что вдруг решили подсунуть Ваню на блюдечке с пылу-жару, то Денис бы уже давно был серьезным мужчиной с его-то характером и взглядами. Лишь Ваня со своей маразматической удачей сумел отыскать в железных нервах Дэна прогалины, где успешно укоренил зачатки истерик и нездоровую тягу на свой ясный образ. Не специально, правда, но что сие меняет? Из спокойного, рассудительного парня вышло нечто скандальное и безумно обожающее известную персону. А известная персона, как известно, сильно не парилась. Безвозмездно дарила свое желанное тело, не подозревая, как его боготворят, и особо не скрывая уровень предыдущих использований, а даже чем-то гордясь эдаким достижением. Дэна не смущали опытность и распущенность, или он просто не говорил об этом. Нужно отдать должное: никогда не упрекал Ваню в легкомыслии, а он и не подозревал, как постепенно все больше следовал за Денисом, пока тот окончательно не остался рядом на правах единственного.       — Иван! — Господи-Боже, какое мерзкое обращение.       — Да?       Оскорбленная игнором Мирослава уже и не пытается начать разговор, лишь подытоживает:       — Хреново выглядишь.       — Спасибо.       От тошнотворного десертика остались лишь крошки, явно свидетельствующие о том, что Ване делать тут нечего, но девушка, вопреки ожиданиям, никуда не торопится, а, к ужасу пресвятым заварным, достает телефон и превращается в неподвижную глыбу. Только палец дергается, листая что-то. Не выпирать же ее отсюда силой.       От скуки Ваня внимательно рассматривает ее лицо, кропотливо изучая. Есть у него пунктик такой на «посмотреть и потрогать». Он, конечно, не ревизорро, в жопу с фонариком не полезет, но отметить про себя мелкие детали любит, что, к слову, очень смущает личное пространство окружающих. Зато Ваню вообще не смущает. Ему нравится — потерпят.       Приглядывается вплоть до маленького выпуклого прыщика, замазанного тонной тоналки у переносицы. На щеках следы от акне, и ни одной родинки. Вообще ни одной. Странно, странно.       Не то чтобы Ване они не нравились. Что естественно, то не безобразно. Но есть одна маленькая родинка, от которой он тащится в прямом смысле. Малышка находится на нижней губе Дэна. Почти незаметная, такая трогательная. Тот раньше и не подозревал о ее существовании, а Ваня, когда заметил детку, понял, что попал. Скашивать на нее глаза перед поцелуем стало пикантным обычаем, о котором Дэн, к счастью, и не догадывается. Узнал бы — под землю зарылся от стыда. Порой невинности в нем хоть отбавляй. А порой… Впрочем, Ваня о плохом не вспоминает. Оглядываясь назад, видится только хорошее. Сдается, что иначе и не было.       И, конечно, было. И предостаточно. Доходило, казалось бы, до крайности, безвозвратной и правильной. Но пусть бы было, но было.       Было.       — Мир, собирайся, — под влиянием мыслей плюет на вежливость.       Она, если и удивлена, то виду не подает и через минуту уже топчется рядом у барной стойки, дожидаясь возвращения Дарьи.       А той нет минут десять по меньшей мере. Пропала куда-то.       Не имея ни малейшего желания ждать, Ваня почти сразу зовет менеджера, после чего пропавшая Даша чудодейственным образом находится под козырьком у служебного входа.       Испепеляющим взглядом девушка готова сжечь его заживо. Горсть угольков оставить. Зато теперь ее глаза хорошо видно. Ярко-карие, да настолько, что точно рыжие в цвет волос, лишь обрамлены тонкой зеленой радужкой. Красивые, хоть и злющие. И две родинки есть, совсем крошечные, на подбородке. Третья еще меньше — под густо прорисованной бровью. Полные губы блестят красной дрянью и отвратительно кривятся.       Хороша стерва.       Ваня ни секунды не жалеет, что потратил седьмой и восьмой класс на безответные ухаживания за непреклонной девицей. И вроде они однажды целовались. То ли игра была какая-то, то ли еще что-то. Память бессовестно изменяет, но по доброй воле Даша бы никогда и не коснулась его, за что сейчас ей огромная благодарность со всеми почестями.       Как и тогда, яда в ней немерено. Откуда столько ненависти?       С идеально-ровной осанкой возвышается напротив и морщится так, словно пачку лимонной кислоты выжрала. Кликает по кнопкам калькулятора, чуть ли не продавливая насквозь.       — А знаешь ли ты, — щурится, рассматривая Миру, которая безапелляционно чатится, не поднимая головы к ней. — Эй, я, между прочим, к тебе обращаюсь! Так вот, ты, дорогуша, за этот месяц с ним уже четвертая.       Беспечно тыкает алым когтистым ногтем Ване в грудь. Тот отступает на шаг, сдерживая порыв закатить глаза.       Отрываясь от экрана, Мирослава в своей манере изгибает бровь, переводя взгляд не на Дашу. На Ваню.       — Кто это? — слегка кивает, указывая за стойку.       — Понятия не имею.       Раздраженная Дарья почти что швыряет на стол выписанный чек и, вызывающе дернув плечом, гордо отворачивается.       Обиделась, как же.       — Карточкой или наличными?       На улице заметно потемнело и едва пошел мелкий снег. Изо рта рвутся клубы пара, что белеют из-за фонарей. Морозный воздух впивается в еще влажные волосы, они словно леденеют.       — Будешь? — Мира предлагает дамские «Style», уже затягиваясь с трудом зажженным ментолом.       Чиркая колесиком узорчатой зажигалки, Ваня благодарно кивает, с упоением присасываясь к сверхтонкой никотиновой палочке. Кайф. Настолько хорошо, что страшно.       — Мир, давай проведу?       — Не надо, меня Вадик заберет, — она зорко щурится, когда Ваня, отвернувшись, выдыхает дым. — Брат мой, — добавляет.       Не дождавшись ответной реакции, девушка подходит ближе и, зажав сигарету меж губ, слишком по-домашнему поправляет Ване шарф. Разглаживает сбившиеся в кучу складки и аккуратно обворачивает шею свободным концом, плотно закутывая тканью. Застыв в растерянности, Ваня поддается манипуляциям, на время выпадая из реальности. Приходит в себя, когда заботливая Мира накидывает капюшон, пряча мокрую голову от грядущих болячек.       — Не надо было.       — На здоровье, — краешек ее губ дергается в усмешке.       Выкинув окурок, Ваня пристально рассматривает почти дотлевшую сигарету Миры. До фильтра практически… Забирает ее и отправляет вслед за своей в урну под безразличный взгляд со стороны. Наклонившись к девушке, слабо прижимается к ее крепко сжатым губам и, помедлив, несколько раз коротко чмокает их вместо благодарностей. Мира насмешливо фыркает и несильно отталкивает его, снова доставая пачку.       Кряхтя с непослушным колесиком, едва успевает зажечь огонь, когда Ване мерещится ритмичный стук острых шпилек.       Не оглядываясь, он сразу узнает обладательницу самых высоких каблуков района. Утром же была на низком ходу… Подозрения о чьей-то медвежьей услуге подтверждаются, когда он встречается с негодующие глазами.       Дашина работа. Вне сомнений.       Рыжая сучка.       Откуда тут взяться Ксюше в такое время без любезной помощи без пяти минут лучшей подружки-Даринки.       Каждая буковка, написанная Ксении в том злополучном сообщении, сейчас услужливо всплывает в памяти.       Блядство.       Откровенное. Неисправимое.       На своей волне Мирослава не сразу замечает пришедшую, а поворачиваясь к урне, натыкается на изучающий взгляд молчаливой Ксюши.       — Что за день такой? — бормочет Мира, словно спрашивая у Вани о странной девушке.       — Мира, это Ксюша, — тот натянуто улыбается, — Ксюша, это Мира, моя одногруппница.       — Приятно познакомиться, — приторно-любезный голос Ксюши отчего-то вибрирует. — Кажется, это за тобой.       Серый Volkswagen минуты три назад припарковался напротив и сигналит уже третий раз. Встрепенувшись, Мира торопливо кивает на прощание Ване и, проигнорировав, улыбки Ксюши, переходит дорогу к ждущему автомобилю.       Спросить девушку, какими судьбами ее занесло сюда, за час езды от работы, Ваня не успевает, поскольку цепкие руки стремительно обвивают его локоть.       — Пройдемся?       — Ладно.       И как ей откажешь? Заглядывает в глаза, как блохастый дворняга Рекс из далекого детства.       Асфальт уже покрылся тонкой пленкой снега, который мгновенно тает-чернеет от неспешных шагов.       — Почему вы были вместе? — первая с расспросами не выдерживает Ксения. Слишком ожидаемо.       — В «вишню» ходили, — как ни в чем не бывало рапортует Ваня, искоса поглядывая на поджатые от напряжения плечи рядом.       — Вот как.       Дабы не играть в кошки-мышки, приходится поведать свои утренние приключения со всеми вытекающими последствиями и перспективами, при этом благоразумно умолчав об истинных причинах спешки звонка. Такие подробности Ксюшу явно не волнуют, зато объяснения значительно успокаивают и заставляют тонкие пальцы еще более вдавиться в многострадальный локоть.       — А ты тут как оказалась?       — Я? — она запинается, побледнев. — По делам ездила.       — Вот как? — Ваня вторит ей, намекая на более обширные разъяснения, но Ксюша молчит, как партизан, что лишь оправдывает теории.       — Слушай, — накал в ее голосе возрастает со скоростью геометрической прогрессии, — а как тебе вообще Мира?       Ваня удивленно останавливается, и девушка мгновенно отпускает его руку.       — Что за вопросы такие?       — Просто.       Помрачнев, она равнодушно пожимает плечами, всем видом демонстрируя, что не нуждается в ответе. Ее хрупкая фигура напоминает натянутую струну, и Ване совсем не хочется ее расстраивать.       — Между нами ничего нет, — ободряюще погладив девушку по плечу, он стряхивает осевшие снежинки на ее крупных кудрях.       Ксюша перехватывает руку окоченевшими пальцами и прижимается к ней щекой, неловко улыбаясь.       — Прости, я просто соскучилась, — тихо приговаривает, спрятав виноватый взгляд за пушистыми ресницами.       Карликовую фигуру не спасают даже гигантские ботфорты — она едва достает макушкой до его подбородка.       Ухватив узкие плечи девушки, Ваня крепко прижимает к себе миниатюрное тельце, запутывая пятерню в тяжелых локонах. Ксюша жмется щекой к груди и бормочет что-то довольное и неразборчивое.       — Маленькая, — искренне восхищается Ваня, поглаживая расслабленную спину.       Снова снег идет… Падает непростительно пухлыми хлопьями, что похожи на острые ломкие куски, усыпая тротуар.       Ваня вдыхает морозный воздух. Неужто зима проснулась в кое-веки? Вот бы на Рождество все замело. Ксюша вздрагивает, прижимаясь покрепче. Ваня слегка улыбается. Почти счастлив, почти хорошо.       Почти.       На посветлевшей от снега улице где-то туманятся до жути голубые глазища. Он точно видит их хмурый укор. Смотрят, смотрят. Не мигая, не отпуская. Закрадываются в сознание, болезненно отрезвляя, отравляя.       Колкие. Невыносимые.       Не выдержав, Ваня отстраняется от Ксюши так же быстро, как привлек к себе. Губы бесконтрольно дрожат. Жалкие предатели. За что, Дэн? За все.       — Скоро транспорт перестанет ходить. Идем.       Если бы поэтому. Но это даже не замена. Безумие. Ваня толком не запоминает, как они протискиваются в забитую напрочь маршрутку, как кидает мелочь в пепельницу водителя, как Ксюша настороженно посматривает на него. Лишь контраст температур приводит в чувство, холод сковывает движения, но так приятно.       Девушка цокает рядом, неизменно держась за его локоть. Так и доходят к подъезду в траурном молчании. Не вовремя думается, что ей совсем не сюда, а в соседнюю пятиэтажку. Но та невозмутимо идет следом.       — Провести? — пару сотен метров от силы, но Ксеня отрицательно качает головой, неожиданно произнося:       — Может, в гости пригласишь?       — Зачем тебе? — Ваня удивляется, реально не понимая смысл.       — Я никогда не заглядывала к тебе, хоть не первый день знакомы, — она начинает мять рукав, скрывая нервоз, — к нам родственники приехали, в доме дурдом, хоть у тебя посижу пару часиков.       Действительно ли, там родичи или враки все — Ваня не уверен. Но будто бы в том, чтоб притащить девушку домой, нет ничего зазорного, а отчего-то крайне сомнительно. Как бы потом не пожалеть. Хотя с иной стороны потрепанные нервы так жаждут спокойствия, душа наизнанку. Замерзшая Ксюша дует на руки, согреваясь дыханием, и изредка бросая взгляды то на парадную дверь, то на Ваню. Тот молчит, рассматривая ее красные пальцы с побелевшими ногтями.       — Пойдем, — нащупывает в кармане ключи от квартиры.       Ксюша сдается уже спустя полминуты и больше не пытается скрыть лучезарную улыбку.       — Лифт не работает? — тычет по доисторической кнопке, вызывая у Вани праведный смешок.       — Даже если бы работал, я бы не пустил тебя туда. Нам на второй.       Ксюша картинно закатывает глаза, но послушно идет к лестничной клетке. Узкие лаковые носки сапог едва касаются края ступенек, не заходя за почти исчезнувшую желтую аварийную полоску, а тонкие шпильки вообще парят в воздухе. Ване кажется, что они вот-вот соскользнут и сотворят ужасное.       — Что? — Ксюша улавливает замешательство. — Нравятся?       Ваня неохотно кивает:       — Тебе идет.       Девушка довольно улыбается, рассматривая сапожки, словно пытаясь увидеть их его глазами. Ване нравится, как изящно выглядят коротковатые ноги на высокой платформе, это придает им обалденную утонченность. Нравится и вызывает опасения. Вдруг Ксюша оступится? Вдруг упадет? В лучшем случае пострадает позвоночник, а в худшем… Неизвестно откуда берутся подобные мысли, но остановить поток почти нереально. Если бы Дэн был девушкой, Ваня бы точно запретил ему носить эту коварную красоту.       Опять он. Так бесит. Отстал бы хоть на час-второй. Неприятно тянет в груди, особенно от вида обтянутой светлым пальто спины Ксюши. Идеальная осанка — даже обидно как-то. У Дэна ведь сколиоз, и левое плечо выше правого. Благодаря «отличным» генам за ним тянется тот еще шлейф жизненных дефектов. Включая бредовую аллергию на молоко. Он сам, как ходячая болячка. Любимая болячка, что плотно въелась в мозг.       Задумавшись, Ваня чуть не врезается в застывшую впереди девушку. Умело сглупив на ровном месте, она дергает за ручку указанной двери и стучит по потертой обивке. Талантище.       — Сейчас, — оттеснив ее назад, щелкает замком, — проходи.       В квартире едва ли не вьюга гуляет, оставленная форточка постаралась на славу. Холодрыга, как на улице. Ксюша, скинув пальто, зябко ежится, но молчит.       — Туалет сюда, если что, — Ваня наглядно клацает выключателем, пока девушка возится с блестящим замочком.       — А тут спальня, — жестом указывает на соседнюю дверь единственной приемлемой комнаты в тесной коробке. Квартира сама по себе неплохая, но явно не уровень Ксении. Помимо спальни имеется еще небольшая проходная комната, но завал ненужных чертежей и конспектов позволит лишь дверь открыть, чтоб пройти на кухню, где хоть и можно развернуться, но растяжку, увы, не потренируешь.       — Возьми плед на кресле, — закрывая окно, он чуть не цепляет давно высохший горшок какой-то пышной ереси. Недогербарий.       — Тут ничего нет, — Ксюша кричит через всю квартиру, не подозревая о картонных стенках сих хором.       — Посмотри внимательно, — он ворчит, но спешит на зов, ведь в спальне уже что-то подозрительно громыхает.       Завернутая в плед Ксюша сидит на корточках и живо собирает россыпь каких-то листов.       — Ты рисуешь? Я и не думала! Так классно выходит! — поспешно тараторит девушка, тыкая в руки стопку бумаг. На верхнем листке еле заметны светлые наброски нечто похожего на альпийские горы.       Ваня в жизни не притрагивался к кистям и краскам, разве что, когда потолки белил перед прошлым Новым годом, да и то валик малярный к палке от швабры скотчем примотал. А вот Дэн по вечерам часто зависал со своей макулатурой и что-то малевал. Выходило откровенное убожество, да и только. Он еще и умудрялся получать удовольствие от процесса. Извращенец.       Среди кучи мусора торчит яркий клочок, что оказывается фотографией, прикрепленной к изрисованному листку. Надо же… Юный автопортретист. Лыбится на фотке, как придурок. И чего же он скалится, когда все так хреново? Загорелый до безобразия. На лбу остатки подростковых прыщей, и полный рот железок в дополнение. Он тогда еще с брекетами разгуливал. Премилая пиранья.       Не переборов соблазна, Ваня отрывает листок от скобы и, разодрав кончик фотки, откидывает ее на стол, чтоб потом обязательно попялиться верный час. С недавних пор уловил весь скрытый смысл пиздостраданий. Вот и попрактиковаться не грех.       — Не ожидала, что у тебя двуспальная кровать, — осторожно подает голос Ксюша и кладет остальные бумажки в стопку. Видать, заметила очередную отключку от реальности. Стоит отдать должное: случается это часто.       Двуспальная кровать? Интересно, а какой она должна быть у двух вечно сношающихся тел? Хотя вообще эта была тут изначально, еще до аренды. Стала приятным бонусом для парочки душевных скряг. Сейчас Ваня принципиально не спит на ней, отдавая предпочтение угловому дивану, что своим ярким зеленым цветом вообще не вписывается в темные тона квартиры. Хозяйка много раз предлагала выбросить его, да как-то руки не доходили, а Денису было откровенно плевать на чем мостить габариты, поэтому скрипучий друг все еще оккупирует добрую часть комнаты, жалостливо распевая старческие «песни» от каждой попытки взаимодействовать с ним.       — Эй, ты меня слушаешь? — Ксюша капризно надувает губы, требуя внимания. — Где ты витаешь?       — Задумался.       — О чем? — пододвигается ближе, неудобно устраивая голову ему на плечо. На удивление, оно само дергается, отталкивая непрошенную ношу. Встрепенувшись от неожиданности, девушка отводит взгляд и поднимается с пола, поправляя съехавший плед.       — Хоть бы чаю предложил.       Какие манеры. Ваня фыркает и тянет примирительное:       — Да не злись.       — Буду! — ее щеки розовеют, но она не сердится. Скорее, демонстративно хохлится, чем вызывает улыбку.       — Ксень.       — Чего тебе?       Похоже, расстроилась. Дуется прям, как маленькая. Но она и есть маленькая. А без страховки каблуков совсем крошечная. Закутать бы ее в несносный плед потеплее и все тискать, да жалеть.       — Иди сюда, — он хлопает по ковру рядом, приглашая.       — И не подумаю, — отвернувшись, девушка устраивается на край дивана и всей позой выражает акт протеста. Ну и характер, однако. Приходится идти на попятную и примоститься рядом, что, к слову, оказывается вполне ожидаемо ею. Уголки подкрашенных губ моментально дергаются вверх, и она с чистой совестью лезет обниматься, забирая Ваню в свой колючий кокон.       — Ты так любишь меня динамить, — вздыхает она, устроившись поуютнее, — ну, не мудак ли?       Пушистые волосы торчат во все стороны, и противиться желанию зарыться в них пальцами — выше сил. Так классно пружинятся. Офигенные. А ведь у Дэна от природы тоже вьются патлы, но их всегда нещадно срезают раз в полтора месяца, оставляя лишь пару сантиметров завитого счастья, трогать которое — преступление. И хоть, конечно, не все так радикально, Дэн то ли дело готов шипеть по-змеиному, чем подпустить кого-то к голове. Но у Ксении столько этих каштановых колечек, что любо-дорого. Раскручиваются и снова бубликами берутся. Она чуть не мурчит, поддаваясь неге. Прелесть. Шевелюра создана, чтоб Ваня терялся, и ее обладательница прекрасно осознает магическую силу завитушек.       — Поцелуй меня, — бормочет ему.       Вздернув подбородок, выжидающе смотрит, но ранее блаженная гримаса тускнеет. Ваня мешкает всего секунду и живо загребает легкое тело к себе на колени.       Ксюша будто не замечает происходящего: выпячивает губы, словно вызов бросает. Липкие, блестящие, безумно родные. С виду и не скажешь, что те самые. Ничуть не обветренные и не покусанные, а напротив — до неприличия пухлые да ухоженные. Но Ваня знает, какие они. Денисовые. Нервно облизнувшись, целует их, собирая в памяти остатки Дэна. Жалость к себе душит, но отчего-то вообразить на месте Ксюши Дениса никак не выходит. Все иначе, а схожести так мало, что можно взвыть от безнадежности. Он уверен, что пытаться заменить кого-то кем-то — наитупейший вариант ситуации, а найти замену тому, кто дорог — в корень глупо. И Дэн, и Ксюша однозначно заслуживают большего, но в приоритетах только собственные чувства, поддаваться которым давно стало идиотским обязательством. Представить Дениса чертовски трудно. Чувство, словно вот-вот воспалится мозг от жалких попыток. Губы саднит от ласки, которую хочется продлить. Ксюша уворачивается от очередного поцелуя и протяжно стонет. Светло-голубая блузка очерчивает выпуклые соски девушки, она мнет их сквозь ткань, дразня себя. Упругая грудь податливо ложится в ладони, и хоть Ваня сжимает ее до безобразия нежно, девушка шибко извивается то поощряя, то убегая. Неугомонные ягодицы провокационно елозят на коленях. Округлые до невозможности. Тело гладкое и мягкое. Совсем не такое, как у Дэна. Без угловатых, почти острых изгибов. Без выпирающих позвонков и странно торчащих тазовых косточек. Он держит вовсе не то привычное крепкое тело, а аппетитные формы Ксюши. Обнимает ее, пытаясь найти сходства, которых нет. Нет и все. Эта мысль приносит самое уродское облегчение в жизни и придает силы отстраниться от поплывшей девушки. Она не сразу замечает попытки, томно выдыхает ужасно горячий воздух прямо в ухо и с нежностью присасывается губами к шее, даже не подозревая о Ваниной ненависти к любому виду отметин.       Сконфуженно стараясь терпеть ее прихоть, он возобновляет поглаживание чудных кудряшек.       Нехотя отстраняясь, Ксюша трется носом о шею и поднимает недоуменные глаза:       — Что случилось?       — Нет, ничего. Просто, думаю, поздно уже.       — И?       — Магазины закрыты. Забыл порошок купить. Ты, обычно, во сколько ложишься? — не совсем ориентируясь в том, что несет, Ваня неотрывно пялиться на окно с острым желанием выйти в него.       — Что? — ошеломленная девушка умолкает, переваривая происходящее. — Порошок?! Какой еще порошок?       — Стиральный, — выдавливает Ваня, переводя взгляд на нее. — Прости.       Ксюша быстро хлопает оленьими ресницами, молчит и… И понимает. Набирает полную грудь воздуха, чтобы как можно ровнее выдохнуть. Беспокойные движения выдают чрезмерное волнение, пока она отодвигается подальше и поправляет волосы, что настойчиво лезут в лицо.       — Мог бы сразу сказать!       — Прости, — конечно, не мог.       Ксюша даже не злится, а дико нервничает и вообще не знает, что делать и как реагировать. То волосы поправит, то блузку. Движения нервные и неуверенные. Как только Ваня хочет пододвинуться в ее сторону, она тут же тормозит попытку защитным жестом выставленных рук:       — Стой!       — Ксюш…       Он не слышит, как звучит его голос, но от коротенького слова девушка опускает руки и сама неуверенно подсаживается рядом, хотя видно, что ей до жути неловко.       — Надо было сказать, я бы никогда…       — Знаю, — перебивает ее. — Чаю?       — Ни за что, — губы трогаются в недоулыбке, в то время, как глаза остаются грустными. — Любишь ее?       Любит ли? Странный вопрос. Отмахиваясь, Ваня беззлобно фыркает.       — Да какая уже разница.       — Вот как, — девушка жмурится, решив что-то свое, — а она тебя? Что у вас случилось?       — Давай не будем об этом, — уклончиво предлагает Ваня.       Ворошить произошедшее — себе дороже, и без того на душе прескверно. Будто в ранах ковыряться грязными пальцами. Нет уж, не сегодня. Не в этой жизни.       — Жаль, — как ни в чем не бывало, Ксюша внимательно рассматривает свой маникюр. — Можем поговорить обо мне. Мной как раз тут воспользовались недавно. Рассказать?       — Ксень…       — Не пойми неправильно, я заслуживаю хоть минимальных объяснений! Или, по-твоему, я должна налакаться чаю и свалить по-хорошему?       — Успокойся, я ведь не гоню. Оставайся на ночь, если хочешь.       Ксюша закатывает глаза и шепчет что-то очень нецензурное на иностранном языке. Истинная леди.       — Не хочу. И я не заставляю тебя рассказывать личные драмы. Только скажи вот что: я похожа на нее?       — Ни капли.       — Хорошо, — девушка тяжело вздыхает и откидывается на деревянное быльце дивана. — Ну хоть некрасивая. Уже не так обидно.       Собственная ирония вызывает у нее невеселые смешки. Опять бормочет что-то на смутно знакомом немецком. Кажется, ее бабушка немка, Ксюша когда-то рассказывала что-то такое. Но Ваня и предположить не мог, что она так свободно владеет языком. Особенно с продемонстрированной стороны.       Спросить об этом даже мысли не возникает. Ксения выглядит невероятно несчастной, и тяжкий груз вины плавно ложится Ване на плечи. Пусть только не плачет. Он не стоит слез.       — Тебя бросили?       — Ксюша, — его укоризненная интонация все еще пытается пресечь дальнейший разговор.       — Скажи.       — Я ей изменил.       — Всегда знала, что ты мудак.       Скептически хмурясь, Ваня собирается выдать очередную резкость, но Ксюша хлюпает носом и прячет донельзя расстроенное лицо за кудрявой ширмой.       — А я? Я тебе хоть немного нравлюсь?       — Конечно.       Упрямый плед постоянно сползает с ее плеча, и когда Ваня хочет накинуть кончик обратно, Ксюша хватко цепляется холодными, но вспотевшими пальцами за его руку. Глупышка.       — Как я сразу не заметила? — сжимает запястье, ища поддержки, и при этом быстро лепечет без передышки, — по тебе было все понятно, а я… Наивная, поверила в себя.       — Я тебе так сильно нравлюсь? — он спрашивает без задней мысли.       — Конечно, нет, — отчего-то горько усмехнувшись, Ксюша умолкает. Неотрывно смотрит в глаза. Молчит, ожидая чего-то.       Ваня знает чего. Возражать нет смысла. Протягивает руки, и она льнет к нему, позволяя заключить себя в объятиях. Прижимаясь, забирается пальцами в коротко стриженный затылок и расчесывает ними волосы противной челки, убирая ее назад. Вредные патлы не слушаются, выскальзывают, но ей без разницы.       — Целуй, Вань, целуй, — судорожно нашептывает, не скрывая волнения.       Ваня гладит девушку по пухлой щеке, опускает глаза на губы. Даже без родинки такие податливые. Дрожат малютки.       Переполняющая нежность рвется наружу к застывшему рядом телу. Ваня искренне клянется себе однажды разбиться в ДТП и сдается. Шепчет:       — Маленькая…       Не выдержав, Ксюша всхлипывает и тянется нервными губами. Ваня впивается в их теплоту и опрокидывает ее на жесткое быльце, придавливая всей массой к неудобной поверхности. Несмотря на помехи, Ксюша отчаянно жмется, пылко отзываясь на поцелуй. Ласкаясь губами, все просит еще, руками второпях хватается то за волосы, то за одежду, пытаясь вцепиться как можно надежнее. Ваня поддается немым мольбам, страстно вылизывает горячий рот, не отпуская, лишь присваивая ту хрупкость, что желанная до головокружения.       Только…       Под ним не она — он. Только он. Бьется в ласке, как раньше, как и всегда. Ваня знает, от чего тот теряет голову и сделает только так. Даже, если сейчас в бреду он преобразился в несчастную Ксюшу, чувствовать кого-то еще — невыносимо. Не-вы-но-си-мо. При всем желании, Ваня не увидит Ксюшу, ведь перед глазами только он. Извивается и поддается. Просит, просит…       Ощутимый толчок в живот, и марево исчезает. Ксюша вытирает влажные щеки и переводит дыхание.       — Животное, — упрекает по-доброму, — ее вспоминал? — мягко шлепает по лицу, имитируя пощечину. — Я матов таких не знаю, чтоб высказаться тебе. Но… — медлит, — вы помиритесь.       — Не думаю.       — А какая она?       Ваня не отвечает. «Какая?» Какой!       Он… Истеричный и гордый, умеющий плевать на гордость в мгновение ока. Колючий и острый, что рискуешь порезаться. Язвительный, как сатана, с космическим самомнением. Красивый ли? Офигенный! А еще… Любимый?       Невыносимый.       Оценив многозначительное молчание, Ксюша натягивает упавшие лямки лифчика.       — Мне чужого не надо.       — Ксень…       Она поднимает руку, жестом останавливая все последующее.       — Не надо. Уверена, вы сойдетесь.       Ваня криво улыбается, почти умиляясь ее наивности. Легко сказать.       — Я могу чем-то помочь?       — Спасибо, — он встает под скрип дивана.       — Вам надо поговорить.       — Говорили, — натянутая усмешка гаснет.       — Поговорите еще раз.       Ну да, как же. Попытка не пытка? Пытка. Еще какая.       — Меня блоканули, — звучит так убого, что Ваня конкретно жалеет, что позволил завязать неоднозначный разговор.       Ксюша пожимает плечами и досадливо морщится:       — Пальто в коридоре. Левый карман. Пин-кода нет. Иди, — нарочно говорит все наигранно скучающим тоном и поудобнее устраивается на диване.       — Спасибо…       — Лучше сделай гребаный чай!       Розовый гаджет в гламурном чехле находится далеко не в левом и даже не в правом карманах, а в серой сумочке с цепочкой, куда бесстыжие руки лезут безо всяких предупреждений.       Почти разряжен.       Остается шаркать на кухню, дабы подкормить измученный аккумулятор. Вот бы кто Ваню подкормил. Главный кормилец канул в небытие.       Белая чашка с рисунком крупных кофейных зерен одиноко маячит на полке, пока гулко шипит чайник, закипая. Ваня гипнотизирует холодильник. Под боком — телефон на зарядке, а противные цифры кружатся в голове, до одури раздражая. Как бы хотелось не помнить их. Но… Как бы хотелось выпить кофе ночью под злые плевки яда со стороны, поругаться из-за мелочи. Потом мириться долго-долго, пока соседи в стенку не настучат. Как бы хотелось наплевать на них и бессовестно продолжать, чтоб потом, не краснея, здороваться по утрам и делать вид, что ничего не было.       Мириться, чтоб ссориться снова. Пусть ни тот, ни другой терпеть не могли тупые ссоры. От Дениса слова доброго не дождешься, но Ваня не ждал и сам молчал. Так проще, а они не любили сложности. Сейчас бы сказать, как сильно соскучился. В груди отчего-то колотит быстрее. Пора.       Отвернувшись от настырного холодильника, наспех кликает цифры и без раздумий запускает вызов. Дай Бог, чтоб денег на счету не было. Ваня хочет поговорить, но одновременно боится. Страшно от неизвестности. Особенно, когда мертвецки спокойный гудок льется в ухо. Ожидать можно чего угодно.       — Алло? — уставший хриплый голос заставляет опереться на угол столешницы в поисках опоры.       — Привет. Это я.       — Ва… Иван? — спохватившись от изумления, на том конце замолкают.       — Ты никуда не денешься, придется меня выслушать, — Ваня вкладывает в слова всю существующую уверенность и готовится получить отрицательный ответ. Но Дэн тяжко вздыхает, будто славно потрудившись, и изможденно разрешает:       — Говори.       Не ожидав подобного, Ваня мешкает, призывая мысли не убегать чересчур быстро. Все больше упирается в столешницу, почти садится, и надежнее сжимает кафельный угол.       Что ж…       — Спасибо… Дэн, я… Господи, как же сложно! Прости… Уже невозможно ничего исправить, но я так не хочу тебя потерять. Как я без тебя? Как? Такое не простить, но ты знаешь, я бы никогда не предал тебя. Никогда, Дэн. В тот день я… Ничего почти не помню. Ничего. Не стоило так напиваться. Последнее, что помню, как курили с Максом в коридоре. Потом наших искать пошли, потом кто-то меня потащил куда-то. Он столько матов орал, я решил, что ты за мной пришел. Потом… Господи, я был уверен, что это ты! Прости, Дэн, я, когда понял… Прошу, не молчи. Не молчи, Дэн. Скажи хоть что-то. Я так переживал, как ты там, где ты вообще?       — Я в порядке, — голос звучит глухо, истощенно. Ваня жмет бегунок громкости до максимума, но Дэн говорит тихо, словно не ему. — У Тани живу. Воюем.       — Мы… Сможем увидеться?       — Нет, — отказ совсем бесцветный, но не верится, что ему все равно.       — Почему?       — Времени нет. Собираюсь вернуться к родителям в Красноярск, надо с делами закончить.       Буквально оцепенев, Ваня теряет все не сказанные слова. Как уезжает? Куда? Зачем?! А как же он тут? Один, без него.       — Нет… Дэн, нет!       — Разве это был вопрос? — к нему, похоже, возвращается былой дух, и резкость сквозит в каждом звуке.       — Останься…       — Нет, — Денису, будто нравится каждый раз так говорить, разбивая чужие надежды.       — Тогда давай увидимся перед отъездом?       — Категорично нет. Не хочу.       Ваню откровенно дурманит от услышанного. Родной голос режет по маленьким кусочкам. Если бы не бедный угол, ноги бы вряд ли удержали ставшее невероятно тяжелым тело. А особенно голову. Хочется положить ее куда-то, ибо там гудит несносный рой мерзких пчел. Ваня снова сдается. В который раз. Молчит, больше не пытаясь подобрать верные, но бессмысленные убеждения. Зачем они? Дэн уходит. Испаряется на глазах. Безнадежно.       — Позволь узнать, ты с какого номера звонишь? — вместо того, чтобы сбросить вызов, Дэн почему-то интересуется такой фигней.       — Это не мой.       По ту сторону что-то нераздельно мычат:       — А то я не догадался. Чей?       — Ксюша дала позвонить.       — Ксения? — сказать, что удивление зашкаливает — ничего не сказать. Дэн молчит долгую минуту и встревоженно уточняет: — она рядом?       — Нет, конечно. В спальне.       — Ч-что она там делает?       — Спит, наверное. Не подумай лишнего.       — Что?! — смущенный и рассерженный Денис вскрикивает, сам того не понимая. — Какого хрена она там спит?       — Дома у нее неполадки.       — Да что ты говоришь, — саркастический голос коварно затихает, предупреждая, что не к добру все.       — Дэн, серьезно, мы не…       — Не верю.       — Да не было ничего.       — Врешь! Сначала по бабам, а потом звонишь. Видите ли, соскучился он. Урод!       — Дэн…       — Заткнись ради Бога! Закройся так, чтоб я никогда тебя не услышал!       — Денис… — наперекор выдыхает Ваня, почти прижимаясь губами к телефону.       — И не говори таким голосом, — тон не терпит поблажек. — Мое возбуждение тебе сейчас не на руку.       — Почему? Ты не один? — спрашивает, и без того зная ответ.       — Завались. Я не такой, как ты.       — У нас с ней, правда, ничего не было.       — Оставь лапшу кому-то другому. Я слышу, что врешь. Слышу!       — Дэн, пожалуйста…       — Даже не отрицай. У тебя совести нет, — злостный голос туго давит у висков. Когда же он стал таким невыносимым? — Ксения — это та лохматая, да?       — Кудрявая.       — Заткнись, — Дэн шипит еще больше, услышав поправку. — Вот соври, что даже не тронул ее ни разу.       — Тронул, — Ваня кусает изнутри щеку, мимолетно жалея о сказанном. — Мы ни к чему не пришли.       — Но шли же, — нескрываемая горечь жжет похлеще любого чувства вины.       — Не пришли.       — Все равно ты сволочь.       Ваня слышит измученные нотки, за которыми следует шумный зевок. Потом еще один.       — Устал?       — Отвали.       — Ваня! — от неожиданности телефон чуть не летит в раковину, а на кухню из-за двери заглядывает патлатая голова. Пискнув извинения, Ксюша шепчет: — ну где ты там?       — Подожди минуту, — хлопнув шкафчиком, Ваня закидывает пакетик в кружку и заливает кипятком под красноречивое молчание из трубки.       — Денис? Не молчи.       — Что она опять хочет?       — Чай.       — Чай, значит… А я хочу сдохнуть. Ты не представляешь насколько сильно!       Бегло выпалив бредятину, он скидывает вызов прежде, чем Ваня успевает возразить.       — Ты невозможен.       Попивая чай, Ксюша безмолвно наблюдает за спешкой. Хмурится.       — Не видела, куда я ключи засунул?       — Твои ключи, ты и засунул, — девушка прикладывается к кружке и протяжно сербает.       — Круто, — цокает Ваня, вытряхивая карманы, на что она лишь пожимает плечами. — Нашел!       Ключ в компании неизвестно откуда взявшейся копейки звонко приземляется у ног Ксюши на диване:       — Утром отдашь консьержке.       — Иди уже, а то за простой доплачивать будешь.       — Машины еще нет.       Такси ждать приходится недолго. А доезжают вообще за мгновение. Ваня и в размышления не успевает податься, как за окнами начинают мелькать знакомые улицы. Раньше с Дэном постоянно тут тусили, пока тот не перебрался в общагу, поближе к универу. Хотя здесь почти ничего за полгода не изменилось. Разве что деревьев стало больше. Понасаживали налево и направо кустов всяких, хоть бери да поджигай, веселее будет.       На прощание водитель благодушно угощает сигаретой и оставляет себе сдачу сорок рублей, отмазавшись отсутствием мелочи. Дорогие нынче сигареты поштучно. Но Ваня забывает о лысом дядьке, как только тот скрывается за поворотом. Сам же закуривает под известным подъездом и бесится из-за домофона, работающего именно в этот раз. Хрень с красным мигающим глазом знавала, наверное, Ленина, зато продолжает добросовестно исполнять обязанности по сей день, то бишь не впускать нужных людей в нужные места. Сигарета заканчивается непростительно быстро, за это время никто из жильцов не появляется. Ломаться нет смысла. Приходится кликнуть заветные «тридцать шесть», чтобы почти сразу получить утвердительный щелчок двери. На том конце не удосуживаются спросить: «кто?», просто впускают. Улыбка просится — ждут, стало быть.       В подъезде хоть глаза выколи: тьма кромешная. Оступившись и ударившись лодыжкой, Ваня с трудом проглатывает рвущийся мат, но медлить не рискует и, насколько позволяет боль в ступне, живо поднимается на третий этаж.       Замирает на долю секунды перед знакомой дверью с мягкой обивкой. Чуть-чуть осталось.       И не заперто.       Врывается, как к себе домой. Ярко-желтый свет попадает в глаза колючками. Сзади дверь хлопает от сквозняка. Ваня даже не вздрагивает. А прямо напротив него подпирает косяк сутулая фигура и не читаемым взглядом буравит в упор. Щурится. Из-под коротких штанов неизменно торчат босые ноги.       Забыв разуться, Ваня подходит ближе, отчего Денис начинает пятиться.       — Стой, где стоишь!       — Дэн, блять…       — Не смей!       Сзади стенка. Соприкоснувшись с ней, он замирает загнанным зверем. Приблизившись вплотную, Ваня требовательно тянет к себе застывшего парня. Нецензурно гаркнув, тот вырывается и со вкусом въезжает костяшками по скуле. Размах маленький, но боль существенна. Отпрянув назад, Ваня сразу бросается на парня, зажимая извивающееся тело в угол. Привалившись к нему всей массой, обвивает руками вертлявую шею, не позволяя брыкаться и жестко обрывая:       — Не рыпайся.       — Да пошел ты! — Дэн злостно шипит и продолжает хлестать по рукам, все пытаясь отстраниться.       Ухватив за горло беснующегося парня, Ваня с силой сжимает пальцы. В ладонь упирается клокочущий кадык, а под большим пальцем неистово отбивается пульс.       — Угомонись.       Томительную минуту злые глазища выжигают душу, почти подчиняя, побеждая. Хватка на глотке едва слабеет, но Дэн безвольно опускает руки и нарочно оседает вниз, заставляя подхватить себя. Мучительно кривит изничтоженные губы, но покорно усмиряется.       — Урод.       Выплюнув желчь, намертво сцепляет руки на чужой спине и прижимается всем телом, утыкаясь в плечо.       — Ненавижу!       — Да, Дэн… Да.       — Не дави так сильно, блевану сейчас.       Ваня отодвигается ровно настолько, чтобы поймать его губы своими. С упоением присасывается, удерживая за вздернутый подбородок. Облизывает сухой уголок рта и ведет языком до мочки уха.       — Ты пил, — констатирует.       — Коньяк, — Дэн кивает, не увиливая. — Отпусти, меня тошнит, — нырнув под руку, убегает в ванную, стиснув зубы и на всякий случай зажав рот ладонью.       Снисходительно закатив глаза, Ваня топает на кухню и, плеснув в кружку воды, идет следом за горе-алкашом. Подобную ситуацию он уже где-то видел… Попутно включает в ванной свет и смотрит на спину, склонившуюся над унитазом.       — Да что ж такое? — держась за живот, Дэн уныло зыркает из-за плеча. — Не рыгается оно.       — Спортсмены не пьют, — Ваня учтиво подает чашку, но тот отставляет ее на раковину. — И нафиг оно тебе было? Ты ж вообще не пьешь.       — Повод был.       — Настолько весомый?       — Завались, — обиженно отвернувшись от сарказма, Денис вновь склоняется к белому другу. — Дай мне спокойно проблеваться. Иди телек посмотри.       — Я сейчас главную оздоровительную передачу пропущу.       Не ответив, Дэн поднимает к нему затравленный взгляд — отчего Ваня тут же осекается. Борщнул уже нехило.       — Это же из-за тебя, — тихо выговаривает Денис. — Всегда из-за тебя, понимаешь?       Ваня молчит. Конечно, понимает. И всегда понимал, но этого мало. Чертовски мало. Остается только виноватое молчание. А Дэн снова без спросу пронзает взглядом. Таращится открыто, беззащитно, сворачивая органы в кровавый фарш. Голубые зенки распахнуты, словно повторяя: «Понимаешь?..». А голос тихий, едва слышный. Слова неразборчивы, но Ваня уже наперед все знает. Чувствует.       — Я… Я бы выпилился. Мне просто духу не хватило… А так… Я бы точно… А не вот это все… Понимаешь?       — Дэнни…       — Заткнись! Пожалуйста.       Ваня повинуется, замолкает. Настойчиво подгребает сгорбленную фигуру и тиснет к груди, зарываясь носом в темные волосы.       — Мятой пахнешь.       — А ты — куревом.       — Прости.       — Что уж мне, — Дэн вздыхает и жмется в ответ. — Ты не запарился в куртке?       — Вроде нет, — одной рукой Ваня цепляет замок молнии, не отпуская парня от себя. Тот бубнит о том, что не сбежит на Мадагаскар, но и сам не спешит отстраняться.       Куртка отлетает на стиралку, тем самым обостряя чувство близости. Остается еще немного лишних одежек, но это вовсе не самое главное.       Главное, что Вселенная сузилась до размеров этих подрагивающих плечей. Они — эпицентр блядского цунами. Хочется успокоить их, но они неумолимы. Дрожат, не слушаются, противоречат.       — Ты еще чем-то сладким пахнешь, — не стесняясь, Дэн тщательно обнюхивает футболку. — Шлюхой той воняешь.       — Ксюша нормальная. Хватит.       — О, как. Адвокат нашелся.       Он почти не огрызается, но продолжает принюхиваться, чтобы все больше брезгливо морщиться. Ваня прикрывает глаза, кайфуя от возни. Теплое дыхание щекочет кожу. Уже хочется безжалостно наброситься на любимые губы, но внезапно расслабленный доселе Дэн напрягается, как натянутая струна. Кажется, даже дышать перестает…       — Какого хрена? — тихо рычит. — Это, блять, что такое?! — злостно тычет пальцем в район шеи, начиная давить на причинное место.       — Больно, блин! Прекрати.       — Еще бы не больно, — Денис усмехается ничуть не по-доброму. Стремная улыбка искажает все лицо, пока он вкрадчиво шепчет, добивая себя самого. — Значит, мне нельзя, а какой-то «нормальной» шалаве можно? Так?       — А, это… — догадавшись о чем речь, Ваня осторожно убирает его пальцы и невпопад потирает кожу. — Тупая случайность.       — Случайность, — слащаво повторяет Денис. — Ну, как скажешь…       Подозрительно умолкает и исподтишка косится на засос: мелкий, но заметный на бледной коже. Опять пробравшись пальцами, щупает аккуратный след. Себе на зло внимательно рассматривает. Облизывает пересохшие губы и прижимается ими к шее. Ваня слышит отчаянное «ненавижу». И Дэн, воспользовавшись моментом, грубо вгрызается зубами в ненавистную отметину. Под Ванин вскрик крепко обнимает его плечи и сжимает зубы, не позволяя отпихнуть себя.       — Мать твою, больно! Отпусти! Да хватит!       Обслюнявленная кожа выскальзывает изо рта, а Денис по инерции врезается в умывальник и, цапнув кружку, выплескивает содержимое Ване в лицо. Прохладная вода попадает в глаза.       — Дэн, блять, ты что творишь?       — Ей можно, а мне нельзя! Да?! Ей можно, а мне… Мне! Что мне?! — Денис орет, истерично жестикулируя и не заботясь о соседях с трехметровыми локаторами вместо ушей.       — Да успокойся.       — Твою ма-а-ть… — ухватившись за живот, он складывается пополам над унитазом. — Ва-а-ня!       Тот реагирует мгновенно и склоняется рядом:       — Воды принести?       — Не надо.       — Коньячку?       — Не смешно, — рвотные позывы безрезультатны. Изрядно потужившись, Дэн жалобно мямлит: — Больно…       — Давай пальцы в горло.       Иной экстренной альтернативы не видится.       Денис протестующе мычит, но сунув-таки два пальца, срыгивает желтую смесь. Далее получается само собой, поэтому Ваня осторожно берет его руку и прополаскивает под краном — она любезно показывает фак.       — Ребенок малый, — сгибает торчащий палец в кулак к остальным.       Дэн едва справляется с отдышкой и, опираясь на раковину, промывает рот.       — Полегчало?       — Однозначно. В горле жжет.       Не мешкая, Ваня приносит вторую кружку, которую он залпом выпивает.       — Как себя чувствуешь?       — Да ничего. Полюбуйся своими трудами, — не скрывая ехидность, — нравлюсь тебе таким?       — Нравишься.       — Ну, конечно, — охотно кивает Дэн, — так что же не целуешь меня, раз нравлюсь?       Пропустив яд мимо ушей, Ваня скептически косится на еще мокрые губы, где едва-едва темнеет трепетная родинка. Крошка совсем не такая токсичная, как ее владелец.       — Не ломайся, будет вкусно, — Дэн гадко ухмыляется, услужливо подставляя губы. Высовывает кончик языка вместе со слюной, будто в белой пенке. На губах краснеют мелкие пятна от сорванной корочки. Ваня ненавидит их болезненность, но хочет обласкать каждую свежую ранку. Поддавшись на провокацию, слизывает с них все еще отвратный привкус желчи. И сразу срывается, отдаваясь. Привычная обволакивающая теплота чужого рта насквозь пропитана кислой и вязкой слюной. Дерьмовый вкус сводит скулы, когда Ваня углубляется, но Дэн нарочно едва шевелит языком. Не отвечает, не запрещает. Нагло плывет по течению, позволяя все, но тем самым полностью ограничивая. Ваня ненавидит блядские глазища, которые тот и не подумал закрыть, чтобы неотрывно пялиться, заставляя чувствовать себя редкостной сволочью.       Отстраняясь, Ваня еще раз прижимается к губам, но уже не напористо. Целует ямку на подбородке, располагая руки на талии. Не оценив порыв, Дэн толкается, чтоб выпутаться из объятий. Переводя дыхание, убирает со лба вспотевшие волосы и, харкнув, сплевывает в раковину.       — Мерзость.       — Да…       — Уходи.       Надоевшее сердце пропускает энный удар.       — Нет.       — Пошел нахрен, я сегодня не даю.       — Придурок, — устало ворчит Ваня. — Может, пойдешь ляжешь?       — В гроб, скорее, лягу, раз уж мы об этом.       — Да ты еле на ногах держишься.       — Можешь не рассчитывать на меня в горизонтальной поверхности, — цедит Дэн с такой ненавистью, будто пару минут назад и не лип к груди.       — Надо оно мне, — чистосердечно врет Ваня, дабы он успокоился, но тот от услышанного еще больше сатанеет.       — Если нет, то зачем приперся?!       Дурацкий вопрос       Ваня вздыхает: зачем, зачем. Не только за этим. Он пришел забрать то, что и так всегда принадлежало ему. Он тут не для извинений, а затем, чтоб вернуть то, что похерил. Чтоб на полке вновь были кружки со «Звездными воинами», а над ухом нескончаемый источник злобы. Затем, чтоб долбанные вечера не замечались, а утро начиналось не с кофе. Он пришел за сотнями таких «чтоб». Он пришел за Дэном.       — Ты только хуже сделал.       — Нет, — да. Тысячу раз да. — Послушай, Денис…       — Слушаю, Иван, — копирует интонацию тот.       Полные имена — полная жопа. Так уж совпало, что оба пылко ненавидят собственные имена.       — Тебе в кровать надо, зеленый весь уже.       — Нервы!       — Бухло. Точно тебе говорю.       — Ну да, ты ж у нас гуро.       Увы, дотащить Дэна до кровати будет почти не под силу. Он весит по меньшей мере, как мешок с картошкой, который если и выйдет поднять, то удержать не получится никак. Свалятся оба — себе дороже. А если и удержать как-то удастся, то поднебесный уровень сопротивления со стороны умножит на ноль все предыдущие усилия. Строптивости не занимать. Да, может, именно этим незаурядному пацаненку удалось покорить переборчивого Ваню, привыкшего от всего нос воротить.       — Уходи, — снова.       — Не гони. Я хочу все исправить.       — Тогда зачем ко мне полез?       — Больше не трону, если не хочешь, — мало того, что вранье, так еще и настолько убогое.       Дэн ни секунды не верит, но, не удосужившись ответить, кусает губу. Ваня бы полжизни отдал, чтобы узнать, что же сейчас творится у него в голове. Какая очередная муть заставляет его отказывать, когда он так близко, когда иных вариантов, кроме согласия, быть не может. Нет, Ваня не переоценивает себя. Он слишком хорошо осознает свою власть, а точнее всепоглощающую любовь Дэна. Он в ней ни капли не сомневается. Дай только срок — она сделает свое дело, надо лишь время. Обиды притупятся, а любовь разгорится былыми искрами. Сыграть на любви почти стопроцентный вариант. Но сейчас… Ва-банк? Либо все, либо ничего. Терять вновь обретенное Ваня не намерен.       — Дэнни, — хрипло шепчет он, привлекая к себе парня, который и бровью не ведет, — мне точно уйти?       — Уйди. Насовсем.       — Уверен?       Денис качает головой и наконец смотрит в глаза. Конечно, не уверен. Точнее, уверен напрочь в обратном. Ваня видит ответ в каждой морщинке на хмуром лбу, в отвратно изогнутых губах, которые всего лишь просят очередной поцелуй. Ваня не сомневается. Лаская их, он слишком отчетливо чувствует, как крепнет его сила над чужим истощением. А значит, не все потеряно.       — Я уйду, если хочешь. Только сначала уложу тебя, хорошо?       Сомнительный кивок — венец успеха. Теперь все упование на чувства Дэна, и в этот раз Ваня не ошибется. И впредь — никогда. Ни-ког-да. Ни за что.       — Пойдем.       Денис идет медленно, словно каждым шагом договаривается сам с собой, словно каждый раз принимает одно и то же решение. Нет, он не уверен, насколько правильно поступает, но Ваня не даст подсказок, ибо они не в его пользу. Ведь он пришел не просто так. Он пришел, чтоб остаться в чужой жизни. На такой войне все методы хороши, и он готов быть последним мудаком, если только в итоге Дэн останется рядом. В этом весь он. Его любовь в априори обезображена, извращена. Может, и не любовь вовсе. Чувства. Прогнившие.       — Ложись, — откидывает одеяло.       Тот беспрекословно укладывается, не сводя с Вани настороженных глаз. Ожидает, предугадывает. И ведь не зря. Не рискует и пошевелиться, а все потому, что знает: Ваня никуда не уйдет. По крайней мере, сейчас, когда в скверной кладези обид мерцает отчаянная нежность, которую оба ощущают самым нутром.       Ваня садится рядом и накрывает ладонью худую щеку. Скулы острые, угловатые. Он проводит по ним пальцами, чтоб опуститься ниже.       — Выгни шею.       Дэн не двигается, хоть палит в упор. Не собирается слушаться. И зачем выделываться? Итог известен обоим. Поддев подбородок, Ваня задирает его, чтоб открыть шею. Ее обвивает змеей тонкий шнурок подвески с настоящим лезвием. Опасная шняга. Ване она никогда не нравилась. Вызывающая.       Накручивает ее на палец и тянет за шнурок, оставляя белую полоску. Дэн вопросительно выгибает бровь, но молчит. Пусть не смотрит так, не надо. Не удержавшись, Ваня наклоняется и облизывает след. И еще один. Еще.       Светлая кожа, что давно потеряла былой загар, отзывается на каждое касание. Красные следы бледнеют, белые — краснеют. Но все они блестят от слюны. Наркоманская забава. Найдя особое местечко, где кожа сбилась мягкой складкой, Ваня жадно впивается в нее. Дэн глухо мычит, подставляя шею и поднимаясь на локтях. Сам задирает футболку, тянется ближе, сопровождая каждое движение распахнутыми очами.       — Ты так быстро возбуждаешься. Хочешь, поласкаю? — шепча колкости, Ваня облизывает впадинку меж ключицами — наверняка зная, от чего Дэн балдеет. Тот кусает губы, сразу кивает. Даже слишком часто. Твердая выпуклость выдает, что он уже готов. Так быстро… Оседлав чужие ноги, Ваня склоняется над обнаженным торсом. Торчащие соски его мало волнуют. Слегка подразнив один, он опускается к главному — к животу, подрагивающему от предвкушения. Впалому настолько, что ребра видны. Он втягивается еще больше, как только горячие губы припадают к нему. Дэн мгновенно изгибается и путается пальцами в чужих волосах. Скулит, будто ему офигенно отсасывают, но Ваня лишь водит губами по вздымающейся поверхности. Скапливает во рту слюну и выплевывает на живот, размазывая вокруг пупка слизкие разводы. Влажные пальцы царапают не больно, отчего Дэн громко стонет, запрокинув голову. Сжимает в кулаке пучок на макушке и отрывисто хватает ртом воздух. Не надышится.       — Еще… Ваня, пожалуйста!       Тот незаметно усмехается его метаниям: каков извращенец. Засунув пальцы в рот, обсасывает и вытягивает уже с обилием слюны. Вытирает их о сухую кожу на животе под очередной всхлип сверху. Размазывает, вдавливая ногти. Дэн кусает запястье, приглушив голос, но неотрывно таращится на происходящее. Глаза предательски закатываются, словив дозу кайфа.       — Ва-а-ня… Я сейчас кончу… Пожалуйста…       Тот наконец отрывается от живота и переводит дыхание: у самого встало по самое не балуй, яйца вот-вот взорвутся.       — Сделай что-нибудь. Я же сейчас с ума сойду. Подрочи, отсоси… Да что угодно, только… Не вытирай меня.       Ладонью возится по мокрому животу, закусив губу, пока Ваня послушно снимает с него штаны с трусами.       — Оставь живот, на меня смотри!       В ответ Дэн изнывающе стонет, продолжая вырисовывать узоры на коже вязкими разводами.       — Да блять! — прижав мокрую руку к бортику кровати и схватив простынь, Ваня насильно стирает слюну под трепыхания со стороны.       — Ваня, нет! Ну и сука же ты…       Обиженно толкаясь, Дэн отползает и поджимает колени, чтоб прикрыться.       — Ноги в стороны.       — Отвали!       Согнувшись, он жмет их под себя, пытаясь скрыть стоящий колом член. Наивнее ромашки. Не удержавшись, прикусывает нижнюю губу, продолжая сопротивляться, когда над ним нависают.       — Как целка, — бормочет Ваня, с силой раздвигая сомкнутые колени.       Покрасневшая от напряжения влажная головка заставляет предвкушающее облизнуться. Прежде чем накрыть ее губами, Ваня слюнявит пальцы, чтоб удобнее скользили по стволу. Посасывая лишь головку, неспешно поглаживает сжавшиеся яички. Учащенное дыхание сверху заводит еще сильнее — он заглатывает член, с чувством смыкая губы у основания. Хватает секунды-две, и, уже отпрянув назад, выплёвывает давящие слюни на пульсирующую головку. Массируя пальцем дырочку уретры, скользит языком по длине. Поднимая взгляд, сразу натыкается на ошалевшие зрачки, заполонившие почти всю радужку. Кончики ушей Дэна, как и всегда, розовеют, но он не отводит глаз — и Ваня, провоцируя, вновь обхватывает губами член, плавно заглатывая и медленно сжимая кожу вокруг.       — Ва-а-ня, — Дэн выдыхает имя, что точно предназначено для этих истерзанных губ. — Я сам…       Вскинув бедра, толкается, все так же держа Ваню за волосы. Тот еще больше расслабляет горло, чтобы взять глубже. Губы саднит, мышцы затекли, но он послушно двигается за вцепившейся рукой, пока Дэн едва успевает дышать. Простонав что-то невразумительное, он резко толкается в податливый рот и, вздрогнув, кончает, заставив Ваню до синяков сжать кожу на его бедрах.       Дыхание восстанавливается медленно. Едва успевая хватать воздух, Ваня отодвигается, пока Денис фанатично мажет свой живот спермой, попавшей на лобок. Фетишист хренов.       — Хватит уже.       — Отвали.       — Ой, да балуйся на здоровье, — Ваня уступчиво закатывает глаза, через силу поднимаясь с кровати. В штанах все давно с катушек слетело, разрядка необходима, как воздух. Расслабленно раскинув ноги, Дэн неподвижно лежит, и только вибрация кровати заставляет его открыть глаза.       — Ты куда? — обеспокоенно.       — Отдыхай, я быстро.       Ваня даже и не собирается никуда. Разве что выпить чего-то, смочить пересохшую глотку. Да и сидеть невмоготу по известным причинам.       — Подожди меня, — Дэн пытается встать, но, запутавших в ватных конечностях, попросту съезжает с кровати. — Блять!       — Да лежи ты.       — Куда собрался? — игнорируя сказанное, Денис, встав-таки, ковыляет ближе.       — Пить захотелось.       — Да? Мне подумалось, ты реально уходишь… — тихо бурчит Дэн, прислонившись рядом к стене.       — Я надеялся, ты предложишь остаться.       — Я предлагаю. Оставайся.       Невесело улыбнувшись, Ваня обнимает родные плечи. В такие моменты он обожает их еще больше.       — Не зря я рассчитывал на твой недотрах, — зачем-то дразнит.       — Язык — твой враг, — Дэн раздражительно дергается.       — О, — демонстративно облизнувшись, Ваня целует вспыхнувшего парня в нежное местечко за ухом.       — Ночуешь в соседней комнате.       Пока Денис пропадает в поисках чистого постельного белья, Ваня изучающе осматривает Танину комнату, где придется переждать непогоду. Похоже, тут недавно ремонт был. На подоконнике огромная куча каких-то тюбиков, баночек; шторы в жуткую розочку, а так — копия бывшей комнаты Дэна. На полке, над столом, в ряд возвышаются пластиковые кубки, ниже — на гвоздях висят разноцветные медали. Фигурное катание, значит… Интересно, почему Дэн не пошел по стопам сестры? С его-то комплекцией мог бы добиться немалых успехов. Хотя плавание — тоже классный выбор. Семья спортсменов, что сказать. Помнится, при первой встрече Денис едва вегетарианцем не был, но с Ваней это наваждение быстро улетучилось, зато оставило добротную почву для периодических шуточек.       — Поставь на место, — Дэн появляется, как черт из табакерки.       Пожав плечами, Ваня возвращает на полку позолоченную фигурку девушки на коньках, пока Денис по-хозяйски собирает разбросанные вещи, чтобы застелить постель.       — Давай, я сам, — перехватив сие неблагодарное дело, он оттесняет Дэна к двери, отчего тот хмурится, но не возражает.       — Я и полотенце принес…       — Спасибо, — Ваня клюет губами в щеку и волочится в столь желанный душ. Хорошо хоть возбуждение спало, а то мозги плавились не на шутку.       Наличие бойлера поддевает подольше вариться под струями кипятка, от которого кожа становится ярко-красной. Ваня любит, когда горячая вода аж кусается. Голова кружится от распарки, а крохотная душевая вскоре превращается в хамам. Зря понаглел, но ощущения непередаваемые: движения медленные, а мысли тем хуже. Еще и мятный шампунь так удачно под руку подвернулся. Вот бы Дэна сюда для полного счастья. Податливого, разморенного.       Кажется, мозг окончательно унесло в сток вместе с пеной. Мысли расплываются, ориентиры теряются, ноги не держат — все признаки того, что кое-кто явно перестарался.       Завалившись в кровать, Ваня безучастно втыкает взглядом в потолок. Давящая слабость сменяется умиротворением. Физический покой наконец сопровождается душевным. Слишком не хватало ощущения абсолютного покоя; необъяснимого осознания, что все в порядке. Это именно то незаменимое чувство, что он обрел подле Дэна. То, чего раньше катастрофически не хватало. То, что по глупости едва не потерял.       В соседней комнате громыхают дверцами шкафа, аж стены трясутся. О, да, Ваня за этим ужасно соскучился. Звуки разбоя, как елей на душу — Дэн тот еще мебельный тиран. У них дома все фасады изничтожены благодаря его садистским желаниям надругаться над бедной мебелью и людскими перепонками. И ладно бы обычная неосторожность, но он же прямо-таки моральное удовлетворение ловит. Трижды извращенец.       Вишенкой на тортике становится оглушительный хлопок двери. Похоже, все соседи должны знать, что Денис Палыч топиться пошел. Приглушенно шумит вода, подкидывая воображению красочные картинки. Флешбеки, не иначе. А что, если…       Любопытство грызет и, поддавшись, Ваня идет к ванной. Только возникшие надежды разбиваются о запертую дверь. Зря… Дэн точно знал, что к нему попытаются зайти — и заперся, провокатор. Хоть бери, да в дверь скребись, как котяра мартовский.       Забредя в Денисову комнату, Ваня оккупирует геймерское кресло около стола. Стол завален бумажками с очередными каракулями, мусор сплошной. Внимание привлекает лишь странный розовый листочек, приклеенный на ноут, аки заметка.       «Ренат» — ровно выведено знакомым почерком. Ниже — номер.       Озадаченно рассматривая долбанный кубарик, Ваня медленно поднимается и двигается в сторону ванной.       Замерев рядом, ждет. Вода больше не шумит. За дверью долго копошатся и шарят по тумбочкам, только слышно все будто издалека. Как только несчастная дверь отворяется, и в проеме появляется расслабленная фигура в смятой майке — Ваня без лишних слов зажимает ее у стены. Испуганно брыкаясь, Дэн вскрикивает что-то матерное, пока Ваня машет ему бумажкой перед глазами:       — Что это?       — Отпусти, блять!       — Что это, мать твою?! — зашипев на орущего парня, Ваня отпускает его, не в силах удержать.       Выхватив розовый клочок, Дэн злобно зыркает на виновника торжества и, повертев, лепит Ване на грудь ненавистную бумажку.       — Ну, номер.       — Чей?!       — Рената. Не видно, что ли?       — Не беси, — шикает Ваня, убирая листик. — Кто это, мать твою?       Вместо ответа Дэн обреченно отводит взгляд. Снова кривится недовольно.       — Скажи!       — А зачем? Переживаешь, да? Правильно, переживай.       Съехидничав, скрывается в комнате, демонстративно хлопнув дверью. Последним гвоздем в гробу для «все исправить» становится щелчок ключей по ту сторону. Вовремя не успев среагировать, Ваня лупит многострадальную дверь. В памяти всплывает Мира со своим: «Что за день такой?». Ваня понимает ее, как никто другой.       — Дэн, открой!       — Свали!       — Просто скажи, что за Ренат?       — Вон пошел!       — Не скажешь, я позвоню и сам узнаю, — не угрожает, а скорее, надеется, что так Дэн сдастся. Но тот рычит:       — Вперед. Давай, звони! Привет передавай!       — Сука, — шикает Ваня на дверь, бухнув кулаком напоследок.       А вот пойдет и позвонит. Лучше уже точно не будет. Сделает хуже — не в первой. Умеет, практикует, не рекомендует.       Находит телефон в закинутой куртке, трет экран о штанину. Чтоб его. Зараза мелкая. Без колебаний вводит бедные цифры. Сегодня все не слава Богу.       Переадресация…       — Добрый вечер, — бодро отвечает крайне вежливый мужской голос. Приятный вдобавок. — Чем могу помочь?       — Здравствуйте… А чем вы… Помогаете?       Короткая пауза на том конце сменяется разочарованным вздохом, но, взяв себя в руки, мужчина четко рапортует:       — Ремонт мобильных телефонов, айпадов, компьютеров.       О, боги. Только не это.       — Прошу прощения, — выдавливает Ваня, кликнув «отбой».       Кинув телефон на стиралку, бредет обратно, мысленно считая до двенадцати, дабы успокоиться. Естественно, нихрена не помогает. Наперед зная о грядущем, тихо стучит в дверь. Дэн точно слышал разговор.       — Почему сразу не сказал?       — Уйди.       — Дэнни…       — Спокойной ночи! — с истеричный визгом отчетливо слышится всхлип.       — Дэн, ты… Плачешь? Открой!       — Насморк у меня, — хлюпнув носом, тот запускает в дверь что-то явно тяжелое. — Вали!       — Открой.       — Нахер пошел! Да как ты… По-твоему, я где-то… С кем-то? Урод! Уродище…       — Дэн, пожалуйста.       В дверь опять что-то прилетает — Ваня отшатывается от неожиданного треска. Жесть творится какая-то…       — Завтра же вали отсюда, чтоб когда проснусь, места мокрого не было. Заебал!       Ваня больше, чем уверен: ни номер, ни звонок тут вовсе не при чем. Виной всего лишь его мудацкая натура, ничего необычного. А истерика — ожидаемое последствие от стресса, от хреновых поступков. Дэн опять отдаляется. Пока Ваня не рядом с ним, пока не может его крепко обнять и успокоить — слова так и останутся тщетны.       Танина кровать, будто насмешливо, тоже пахнет Дэном. Скрутившись поудобнее, он зачем-то кусает кончик подушки. Пыльные ворсинки перекатываются во рту. Точно уже шарики за ролики.       Из форточки доносится смех пьяных студентов вперемешку со звуками проезжающих машин. Когда-то Ваня был одним из тех пацанов, что захватывали вечерами детские площадки, дабы пива махнуть. Потом чуть из универа не вылетел — и пришлось забить на посиделки. Кажется, все было так давно, что похоже на неправду. Зато нестихаемый шум ночного города навсегда остался незаменимым. Засыпать под него блаженство. Только, увы, сейчас сон не идет. Сложно даже веки держать закрытыми. За стеной — тишина. Может, хоть там смогли уснуть. Но, может, он ошибается. Второе, скорее. Дремота сковывает тело, а мозг успешно отключается.       По квартире срывается сквозняк от открывшихся дверей, и едва слышны шаги в коридоре. Ваня вздрагивает, просыпаясь. Дверь щелкает совсем тихо, и половицы скрипят, пока осторожные шаги приближаются. Дэн замирает около кровати, судорожно вздыхая. Скидывает одеяло и забирается рядом, цепко обвивая Ваню всеми конечностями. Тот лежит, не двигаясь, дышит ровно, дабы не спугнуть. Только, похоже, Дэну плевать проснется ли он. Отчаянно жмется, ласкает, где попало. Обцеловывает щеки, губы, нос, даже глаза. Лихорадочные поцелуи сыпятся на лицо, чередуясь потоками бредовых извинений.       — Ваня… Ванечка.       Не удержавшись, он обнимает дрожащего Дэна. Крепко, порывисто, обещающе. Почувствовав на себе руки, он сразу набрасывается на губы. То кусаясь, то нежась, самозабвенно обсасывает чужой язык. Что-то теплое капает Ване на щеку, от чего он крепче прижимает к себе родное тело.       — Ну что же ты? Все хорошо.       Дэн плачет беззвучно, лишь слезы непрерывно катятся. Беспорядочно целует взмокшие щеки, ладонью пытаясь вытереть их. Нервный до ужаса.       Ваня успокаивающе гладит напряженные плечи, приговаривая заветное: «Дэнни». И тот, уложив ему голову на грудь облегченно выдыхает, затихая.       — У тебя так сердце бьется… — Ваня целует подставленную макушку.       — Знал бы ты, как у меня колени дрожат.       — Я с тобой, все хорошо.       — Может, мне поэтому и страшно, — Дэн задирает голову. Свет фонарей из окна еще больше подсвечивает ярко-голубые зенки.       — Глупости.       Медленный поцелуй сквозит ленивой нежностью. Балуясь с нижней губой Дэна, Ваня шарит руками под его майкой. Пересчитывает позвонки и чухает меж лопаток под поощренный хрип. Дэн изгибается, проблеяв:       — Дай…       Ухватив протянутую руку, трется колючей щекой о ладонь. Вбирает в рот два пальца, старательно вылизывая их. Скользит языком по каждому, то всасывая, то выводя линии по ладони. Пока Дэн увлеченно слюнявит одну руку, вторая уже шарит в его трусах, поддевая сильнее забавляться с первой.       — Подожди, я привстану.       Торопливо стягивает мешающие трусы с майкой и, оперевшись на руки, оттопыривает задницу, разведя коленки. Нащупав сбоку тумбочку, шарится в вещах, пока Ваня отвлекает его очередным поцелуем. Жутко небрежным, отстойным даже. Зубы стукаются, но упрямые языки сплетаются под довольное мычание. Денис фыркает, все еще безуспешно копаясь.       — Таня, блять… Трахаться пошла. Я сейчас…       Поднявшись, пьяно покачивается и скрывается за дверью. Сев на кровати, Ваня скидывает на пол штаны и, обхватив ноющий член, размеренно надрачивает. Дэн возвращается быстро, притащив лубрикант с резинками. Включает свет по дороге.       Из розовой бутылки разносится приторно-клубничный аромат. Дикость какая.       — Ничего более гадкого не было?       — Мне нравится, — Денис ложится на спину, подсунув под себя подушку и широко раздвинув ноги. — Давай уже…       Выдавив немного геля ему на живот, чтоб он втянул его до косточек, Ваня очерчивает пальцем смазку вокруг пупка. Ведет блядскую дорожку до паха, где слегка задерживается на курчавых волосках, дразняще тянет и скользит ниже. Капает гелем на яички, плавно лаская нежную кожу. Дэн вскидывает бедра, подставляясь, предлагаясь. Только Ваня не реагирует, а медленно трет меж ягодиц, скорее, играя. Поглаживает, слегка нажимая на мышцы. Денис надрывисто дышит, когда пальцы, не спеша, начинают протискиваться внутрь. Охрененно узко. Стеночки плотные — Ваня уже предвкушает их обволакивающий жар. Сгибает пальцы специально слишком резко. Дэн стонет трехэтажное ругательство, закусив губу. Пытается насадиться, да разве это возможно?.. Шлепнув по непослушной ляхе, Ваня предупреждает:       — Спокойно лежи.       — Да как тут спокойно?.. Ну, Ваня… Пожалуйста.       — Что пожалуйста? — проводит языком по бедру, прикусив мягкое место. Вылизать бы его везде… Долбанная клубника. Аж липнет в пальцах, чавкает. Но как же, сука, заводит…       — Вставь…       — Сдурел? Порву же, — нарочно дергает пальцы под тягучий стон. Как тут вообще сдерживаться? — Мог бы поиграть с задницей, пока меня не было рядом.       — Подрочешь тут… Как подумаю о тебе, сразу в голове рисуется, как ты ебешь кого-то.       Слова виснут в воздухе, где-то очень рядом. От услышанного Ваня останавливается. Обеспокоенно смотрит в сникшее лицо напротив.       — Дэн… Лучше бы я ничего не рассказывал тебе.       — Для кого лучше?       Денис встает, напрашиваясь сгрести себя в объятия. Цепко обвивает шею и выдыхает, чувствуя, как противная смазка течет по ногам. На простыне точно останутся следы. Плевать. Слизкие разводы щекочут икры. Он давится воздухом, когда между ног забирается Ванина рука, размазывая гель по коже, точно мазь, и снова проникая в податливые мышцы. Растягивает, почти доводя до пика, уничтожает остатки гордости. И все дразнит. Принуждает шептать что-то несусветное, просить большего, забив на стыд.       Дэн агрессивно насаживается на пальцы, буквально трахая себя ними. Уворачивается от поцелуев, требуя все больше ласки, никак не давая убрать руку. Идя на поводу у поплывшего парня, Ваня вылизывает вспотевшую шею, оставляя повсюду слюнявые укусы, почти одурев от власти над желанными изгибами. Обсасывает косточки ключиц, едва блуждая на грани от того, чтоб вцепиться в них зубами и обкусать до крови, до темно-синих пятен. Растрепанный вид Дэна так и просит, чтоб его нещадно поимели. Ване иногда становится страшно, насколько же этот парень, сам того не понимая, умеет напрочь сносить гребаную крышу. Без шансов просто. Извивается и стонет, умоляет, чтоб любили.       Вытащив с него полностью онемевшие пальцы, Ваня сминает в руке маленькую ягодицу и требует:       — Повернись.       Капризно захныкав, Дэн до невозможности медленно поворачивается и, опираясь на локти, обнимает подушку. Утыкается в нее лбом, пока ему жадно обхаживают выставленные бедра.       — Ну давай же!       Еле раскатав ускользающую резинку, Ваня трется членом меж половинок и толкается внутрь. Денис тихо матерится, прогибаясь и поддаваясь к нему. С трудом удержавшись, чтоб не пуститься во все тяжкие, Ваня нарочно плавно двигается. Чертовски узко. Аж ноги сводит от сучьей пытки.       — Будет больно… — просипев, резко входит по самые яйца, крепко сжимая бедра.       Дэн не сопротивляется, но продолжает протяжно блякать, все пытаясь удачнее подставить зад. Поворачивается из-за плеча и смотрит так умоляюще, что под сердцем сумасшедше ноет. Нельзя же смотреть так терзающе-нежно. Нельзя…       — Хочу… — роняет голову обратно в подушку, комкая ее.       Ваня перехватывает руку, что тянется к члену, и осторожно двигается. Тугое тело сжимает его, как в тисках. Дэн вертит задницей, пытаясь насадиться глубже. Не в силах сдерживаться, Ваня размашисто толкается, слыша такой обожаемый скулеж. Денис всхлипывает, но поддается навстречу. Кусает пальцы, когда темп нарастает, и вновь поворачивается. Поймав его блуждающий взгляд, Ваня сглатывает. Дэн одними губами шепчет: «Еще…», точно принуждая грубо вколачиваться в себя. Вскрикивает от сильных толчков, поджимая пальцы на ногах от сладкой беспомощности. Ваня плывет, видя его метания, и, входя внутрь, заставляет парня зажмуриться и надрывно хватать воздух.       Выйдя из него, помогает ему лечь на спину. Упав на подушку, он бессвязно просит что-то и тянется дрожащими руками. Привалившись к нему, Ваня одним движением входит снова, быстро ускоряясь. Денис цепляется за его руки, лихорадочно царапаясь. Болезненно вскрикнув от глубокого толчка, он изгибается, обильно обкончав свой живот. По телу проходит судорога, заставляя сжать в себе член. Ваня кусает изнутри щеку, резко входя в обессиленное тело. Оказавшись как можно глубже, кончает, утробно застонав.       Отправив резинку на пол, ложится рядом с Дэном, просунув ему руку под шею.       — Еще разок? — взъерошивает мокрые волосы.       — Ага… — в ответ устало зевают, — сейчас вырублюсь, и трахай хоть до утра.       Ваня пропускает смешок, накидывая на парня одеяло:       — Пододвигайся ближе.       — Ой, да отстань.       Наперекор сказанному, Дэн прижимается к его груди, уложив на нее голову. Привычно закидывает поверх ногу, оплетая Ваню, а-ля коала эвкалипт.       — Таня нас поубивает, — задумчиво бормочет.       — Свалим пораньше.       — Да ну? А Красноярск?       Ваня напрягается от упоминания переезда. Надо же, он совсем забыл о нем. Да как тут не забудешь?       — Ты никуда не поедешь.       — Думаешь, я тебя простил? — задирает голову к Ване. В любимых глазах плещется непередаваемая нежность.       Простил. Конечно, простил. Тысячу раз простил. Поистине пугает, что с каждой секундой вместе, он готов прощать еще сотни тысяч раз.       — Дэнни, — Ваня целует покусанные губы, шепча в них какие-то утешительные глупости. Дэн не слышит — он чувствует. Прикрывает отчего-то грустные глаза и ластится в ответ.       Поглаживая влажную спину, Ваня чухает кожу на лопатках, слушая, как Дэн почти мурлычет от мурашек. Дойдя до крестца, он пристраивает руки на ягодицах, мягко сжимая.       — Ну шлепни, что ль, — Денис слабо улыбается одним лишь уголком губ.       Фыркнув, Ваня смеется и целует висок, покрытый испариной.       — Я так скучал.       Дэн засыпает почти сразу. Вырубается на середине разговора и посапывает беспокойно. Мерзнет, как и всегда. Ваня по уши заворачивает его в одеяло, греет, но тот все равно чихает по-хомячьи. Переворачивается на другой бок и свешивается с кровати. Двоим на ней слишком тесно. Ваня думает даже перелечь, но оставлять Дэна одного так не хочется.       Секс измотал тело, но не успокоил мысли. Они непрерывно роятся и терзают под мирное сопение рядом, усиливая головную боль. С каждой секундой Ваня устает все больше, а уснуть и отдохнуть никак не выходит. Апатия накрывает волна за волной. Еще и звуки странные мерещатся. Откуда в декабре сверчки?.. Дремота нападает, завлекает, а все равно перед глазами стоят очертания комнаты. Заснуть получается под утро. И как назло, снится эта же комната. До жути длиннющий сон мучает, как наяву. Куча фальшивых событий изматывает очень уж по-реальному.       Шум за окнами нарастает, заставляя проснуться. Комната явно посветлела. Еле открыв тяжеленные веки, Ваня ищет глазами часы на стенке. Спал всего пару часов, а позвоночник болит, словно всю ночь горбатился на автомойке. Каждую мышцу неприятно тянет. Поваляться рядом с Дэном на такой кровати будет отличной практикой для мазохистов.       А тот спит, как убитый, давно раскрывшись и почти полностью лежа на Ване. Поразбрасывал лапы по всей кровати — еле удается выбраться из-под них. Разбудить бы его, да жалко же: спит так сладко, обнимает подушку, как мать родную. И сопит, сопит.       Хрен с ним, пусть подрыхнет еще.       С наслаждением потягиваясь и разминая затекшие мышцы, Ваня наконец-то до конца просыпается. В голове слегка покалывает, но по сравнению с ночной мигренью, это еще даже не цветочки. Листики сплошные.       Вещи, как хлам, валяются у кровати; там же находится упавшая бутылка смазки. Натянув смятые джинсы, Ваня лениво плетется в ванную. Брызгает в лицо холодной воды и промывает краснющие — как у девки, проревевшей всю ночь — глаза. Красавчик, нечего сказать. Расческа на умывальнике оказывается как нельзя кстати.       Надо по-быстрому сварганить что-то съедобное и валить к себе, пока Таня их тут не застала.       На кухне его радушно встречают скисший суп, что забыли вчера спрятать в холодильник, и откупоренная бутылка коньяка. Не испортился — уже хорошо.       Паек на сто баллов.       В холодильнике находится докторская колбаса и банка корнишонов. Так-то лучше. Кофе бы…       Завтрак уже почти готов, когда из коридора доносятся щелчки открывающегося замка. Здравствуйте, подвиньтесь, ей-богу. Наскоро сполоснув руки, Ваня выходит в коридор, где от его вида застывает смутно знакомая девушка.       Или женщина? Измученное лицо и сдвинутые брови свидетельствуют, что она не первый год варится в горькой жизненной мутне. В ней сразу угадываются любимые черты и те же глаза. Почти те же — они более выразительные. А волосы другие — светлые. Видимо, крашенные.       Таня изучающе окидывает полуголую фигуру Вани, что так неудачно забил на футболку. Кривит лицо чисто по-денисовски и утвердительно резюмирует:       — Иван.       — Да, доброе утро, — Ваня вежливо кивает, всеми силами придушив в себе саркастические порывы.       — Доброе ли? — она поджимает губы и, повесив пальто, намеревается пойти к себе.       Ваня останавливает ее, как только она подходит к двери. Встает в проходе и тормозит за руку, предупреждая:       — Не заходи туда.       Недоуменно промолчав, Таня смеряет его колючим взглядом.       — Прости, что?! Я у себя дома для тех, кто не в курсе.       — И что?       — Охренеть… — присвистнув, она отпихивает Ваню от двери и решительно врывается в комнату. Зря, вот зря же.       В ступоре замирает на долю секунды и, вспыхнув, моментально отворачивается. А нефиг смотреть на чужое.       — Да ладно… — обреченно тянет она, — вы издеваетесь?! Нет, ну вы издеваетесь!       — Тише ты, — Ваня вытягивает ее за руку из комнаты и аккуратно закрывает дверь прямо перед носом. — Он же спит еще.       — Жесть…       — Извини, — особо не чувствуя вины, он бесцельно пожимает плечами.       — Вот тебе и доброе утро, — возмущенно цокает девушка, начиная рефлекторно копаться в сумке, чтобы достать сиги.       — Тут лучше не курить.       — Ты серьезно? — она раздражительно дергается и снимает с вешалки пальто. — Выйдем.       — Как хочешь.       Накинув куртку на голое тело под красноречивое наблюдение Тани и сунув ноги в кроссы, он следует за ней, захлопнув дверь. Невовремя начинает ныть ушибленная нога. Зато девушка скачет по ступенькам, как быстроногая лань из сказок.       — Ты надолго или, как обычно? — оказавшись на улице и затянувшись, она не прекращает рыться в сумке.       — Тебе не кажется, что это не твое дело?       — Ни разу. Не ты первый, не ты последний.       — Я первый, — Ваня отчего-то ведется на дурацкую провокацию. Раздражает нереально просто.       — Уверен? Значит, точно не последний, — она охотно дает поджечь со своей сигареты.       — Не твое дело, — грубо обрезает он.       Декабрь пробирает до косточек, особенно мерзнет рука с окурком. От холода на ней выпирают посиневшие вены, а вмиг заледеневшие пальцы бесконтрольно дрожат. Лучше бы потеснился с Дэном на той кровати для фетишистов, а не вот это все.       — Не думай, что у вас все будет хорошо.       Конечно, не будет… Только ее это вообще не касается.       — Не лезь! Вот докопаешься же.       Вместо ответа Таня заливисто смеется. Ехидно так. Слишком хрипло, слишком по-денисовски. Стирает слезу из уголка глаза и тут же заходится в диком кашле.       — Туберкулезница, — лениво бросает Ваня, исподтишка косясь на нежно-розовые губы. Тоже Денисовые… Заметив взгляд, она закусывает губу и презрительно бросает:       — Кобель.       — Тоже мне, — фыркает он, вздрогнув от вибрации зазвонившего телефона.       «Дэн».       А вот это уже хреново…       Отвесив себе крепкую ментальную пощечину, Ваня предвкушающе выдыхает и кликает зеленую кнопку.       — Да?       — Какого хрена ты свалил?!       Таня морщится от доносящихся из трубки криков, вынуждая отойти подальше.       — Не ори, мы под окном. Выгляни.       — Какие «мы»?! Какое нахрен «выгляни»?! — тот аж сатанеет. — Да как у тебя вообще мозгов хватило, оставить меня одного после всего? Козлина гребаная!       — Больше не уйду, — заверяет Ваня, сохраняя спокойствие, — в окно посмотри.       Светлые занавески резко дергаются в стороны, являя взору голый торс. С размахом распахнув окно, Дэн перегибается через подоконник.       — И что дальше?!       — Докурю и поднимусь, подожди минуту, — Ваня улыбается, не сводя глаз со взбешенного лица.       — К себе вали! Хватит с меня вонючих мудаков.       — Не истери, лучше вещи собирай, домой поедем.       — Пошел ты!       Сбросив вызов, Дэн гордо выпрямляется и, прислонившись к раме, следит, как Ваня скрывается под козырьком.       — Задолбали, — бормочет Таня вслед, выкинув окурок на клумбу.

01.09.2020 г.