Дуумвират

Зилкстан всегда на шаг впереди. В это верит их народ, уверенный, что снаружи - бесконечная война всех против всех. Они пытаются найти свой утраченный рай, поколение за поколением, не зная, что рая никогда не было. И не будет. Благо министр пропаганды Зилкстана умеет работать… -… Под дулом пистолета — Шамна заканчивает свой отчет перед отцом. В поклоне, более низком и почтительном, чем те, которыми его одаривают подчиненные. Для них господин — не более чем острая, неизлечимая форма панического страха. Красивое лицо Шамны касается пыли и песка на мраморном полу. Грядет песчаная буря. Слабый ветер колыхает тонкие сатиновые шторы у распахнутых окон. Затишье, полный штиль и палящее солнце на раскаленном светло-голубом небе — всегда недобрый знак в это время года. — Этого будет недостаточно с приближением Британского Дьявола. Он захочет большего. — отвечает Король, вальяжно развалившись на троне, усыпанном подушками всех мастей. Словно сплошная перина для бесконечной праздности. Неужели Королю все хуже? — Вы изволите дать дипломатический ответ на письмо императора Чарльза, мой господин? — теперь ее губы касаются пола. Так требует этикет. Она не знает, что находится за границами Зилкстана. Абсолютная пустота или абсолютный обман. Разве имеет значение то, что ты никогда не узнаешь? — Женщина… — отвечает Король, словно снисходя до самых низов, которые обычно и удостаивались его простых, напичканных лозунгами, речами. — Этого никогда не произойдет. Британия — разврат и вольность, которая позволяет своему народу выбор. Зилкстан спасает человека отсутствием права выбирать. Шамна напрягается в плечах. Они тяжелые, будто наливаются свинцом. Либо жара становится и вовсе невыносимой, либо же она услышит сейчас… — Готовь дипломатический выезд в Китай. Шалио пора обручиться. Шамна не теряет сознание лишь только потому, что если она это сделает, отец почувствует степень ее радости. Этого допустить никак нельзя, ведь счастье — означает свобода. К такому выводу приходят они с братом, глядя на свой народ, да и на самих себя. Но это откровение не озвучивается вслух, протекая единой мыслью, между их юными головами. Небо становится мутным, будто гуща поднимается в чашке кофе, и окутывает прозрачность хрусталя туманом. Король делает глоток обжигающего, пряного напитка и не сводит глаз со стражи, у входа его покоев. Они стоят, вытянутые в неживую прямую линию, послушной, вышколенной войной куклой. Темные глаза пусты, слух, подобный тому, что у зверя, вслушивается в каждый шорох. При Короле никогда не было революций (ведь она — порождение разносторонней, размывающей границы сомнения образовательной системы, которой в Зилкстане, впрочем, тоже не было). Король доволен. Знания о послушании и о войне — достаточны для осведомленности народа. «Желудки сыты и головы пусты.» В своих решениях он опирается на трактаты, написанные им лично (переписанные у диктаторов прошлого — репрессиями мора и канонадами выстрелов вычеркнутыми из ветхих черепных коробок старожилов). — Слушаюсь, мой господин. — отвечает Шамна, венчая концепт несвободы еще одним практическим подтверждением. — Наденешь корону матери. — изрекает правитель, глядя как дочь поднимается с колен. Ее белое платье, сотворенное из наслоений легких, шелестящих тканей, обрамляет фигуру, будто выточенную из белого мрамора. Отец швыряет ей вслед позитивное подкрепление, словно кость голодному псу. Ведь великий тиран великолепен во всем — от познаний в психологии своего подданного до цельности семизначных чисел на балансе банковского счета. — Мы должны выглядеть непристойно богатыми. Даже внимательному, зоркому глазу Шамны было не разглядеть, как ободок хрустального бокала окрасила багровая кайма. Короля снедала неведомая хворь. *** — А вдруг она — настоящая уродина? — шепчет ей брат, все же весело смеясь Шамне в ухо, тихо, ведь и у стен есть уши. Они вальсируют в тишине пустой комнаты, в обилии мрамора, синего бархата и золота. И все же пространство выглядит незаполненным, словно обескровленный труп богача, оставленный не вором, а питающимся жизнью психопатом. Их танец не сопровождает музыка. Шамна смеется. Беззвучно. Одними губами. — Нет же! Нет! Она красива, дурак! Наш Свейл, из разведки, показывал мне рисунок художника, видевшего Тянь Цзи вживую. У нее снежно-белые волосы и молочная кожа. Шалио останавливается, забирая руки от тонкой талии сестры. — Но после, мы ведь вернемся? Его плечи сникают. Ему почти пятнадцать. Он двумя годами младше Шамны и она вовсе не может его винить за риторичность этого простого вопроса. Она целует брата в светлую голову. Их пшеничные волосы сливаются в единое целое солнечное полотно, когда она склоняется к нему вплотную. — А ты бы жалел, если бы вернулся королем? Брат поднимает на Шамну синие, внимательные глаза. Хочется перевести тему. Но говорит он шепотом еще более тихим. — Ты только погляди, что есть у меня. Шоколад, британский, дефицитный. — Что?! — отталкивает его Шамна, не отпуская плечи юноши. — Вы, значит, были у границы? Он подпускет тебя настолько близко? Снова?! В эту секунду она готова была приказать освежевать тело их бравого, великого генерала Фольгнара. Принцесса никак не могла позабыть, что брат ее — уже воин, а не только юноша, пока еще не ставший мужчиной. — Британцы уже покончили с Индией. — опускает голову Шалио, когда сестра все же без капли патриотического сожаления, пробует на вкус шоколад, аккуратно, мелко надкусывая край. Это было великолепно. Чертова госудаственная монополия не производила годного, она создавала лишь необходимое. Во время их полета в Китай на великолепном парящем военном лайнере, оргомным, словно вавилонская башня, заслоняющим солнце, в окружении эскорта регулярных войск, принца Шалио разочарует впервые увиденная чужестранная територия. Китай бескрайнее Зилстана, но значительно беднее. Города, словно разоренные, бурые муравейники с высоты их полета не выдают ни лоска, ни уверенных следов властной руки правителя. — А что мне придется делать… в брачную ночь? — спрашивает Шалио, восседая на своем, оборудованном под бархатный трон, месте. Стоящий по правую руку юного принца Свейл, чье худое, смуглое лицо рассекает пара наглых, широких шрамов, и точно такая же ухмылка, едва воздерживается от смеха. В прошлом — разбойник и убийца, затем — начальник внутренней разведки Зилкстана, сейчас — командир личной охраны Шалио. Возможно, рассказав о радостях мужской жизни, и поведя юного господина в один из элитных китайских борделей, он и вовсе поднимется до уровня личных фаворитов? Будь благословлена тирания одного! Лишь только в ней человек никудышний способен построить карьеру быстрее и ослепительней полета кометы. И осознать себя всем. — А мне откуда знать? — шепчет Шамна, смеясь над собой, где-то глубоко внутри. Экая ценность. — Мою честь охраняет личная армия ассасинов. Ведь если вспомнить, ей даже касаться себя не доводилось. Ни одного подходящего образа в голове. Все покоренные, на стертых в кровь, преклоненных в верности коленях. Немного подумав, она добавляет, глядя в пол. — Может, как на той китайской гравюре. — Какая мерзость. — отворачивается Шалио и делает вид, что не доволен. Ему не хочется выглядеть менее благопристойным, чем сестра. Король, сказал, что однажды, Шамна взойдет на алтарь Культа, обручившись с божественным Знанием. Это выглядит так величественно и заманчиво, что принц даже завидует. Этому радуется и сама Шамна. Мужчины соотечественники - смуглые, словно на одно лицо, жалкие в своей подобострасности перед ее происхождением, кажутся такими ничтожными, что хочется умереть старой девой. Лучше быть отданной богу, чем человеку. * Китай готов к приему гостей, но Шестал Фольгнар, второй в армии зилкстанской короны, после своего генерала отца, вопреки внешнему соблюдению другой стороной всех условностей, преграждает юным монархам путь. Шамну ему вообще хочется запереть за титановой бронью лайнера. Известно, что в лайнере «Вавилон» жизнь спрятавшихся всередине людей будет защищена даже от ядерного взрыва. Наука, служащая лишь интересам армии, — еще одно безоговорочное достоинство единоличной диктатуры. — Что случилось? — спрашивает Шамна, недовольно, величественно. Ей — еще нет семнадцати, она едва видела собственную столицу, но когда в ее присутсвии находятся те, чьими жизнями она владеет, она будто становится еще одним воплощением Короля, его карающей дланью. — Не загораживай мне путь. — Здесь слишком тихо. Штиль. — замечает Шестал, вздрагивая, когда грудь принцессы едва касается его локтя. — У меня плохое предчувствие, моя принцесса. Тем лучше. Тем интересней. Вермиллион — тысячелетний город-загадка, состоящий из одних бесконечных кроваво-красных стен дворца, простирающихся далеко за горизонт — не многим отличается от замка, в котором провела все свои дни сама Шамна. Разве что здесь, кажись, в архитектуре предпочитают дерево, в цветах — алый, и сакуру в качетстве имитации живой изгороди. Последнюю принцесса, впрочем, видела лишь на фотографиях. «Возможность выбора — еще не есть счастьем.» — проскальзывает в ее голове. Когда варианты одинаковы — это все та же несвобода. Евнухи были такими же бесполыми и безликими, как о них говорили. С рыхлой и серой кожей. С лишенными жестких контуров руками. Но узловатыми мужскими пальцами. Искусственно выведенный вид человеческого уродства. — Ваши Высочества. — словно синхронная команда с единым сообщающимся интеллектом, они поклонились. — Мы приветствуем Вас и просим проследовать в банкетный зал дворца. Однако, Ваша охрана потревожит спокойствие божественной госпожи, и потому мы вынуждены просить их остаться снаружи. — А ее отстутсвтие — потревожит пребывание здесь наших господ. — грозно прервал их Шестал. Шамна, к удивленю офицера, отвела его руку своей, спокойно, не колеблясь. — Это не имеет значения, господа. Если я не вернусь обратно на это место в течении часа, этот дворец взлетит на воздух. Вместе со мной, и вместе с вами. Такова сила лайнера «Вавилон». Старший из евнухов, обрюзгший и полный, едва подавил ехидную улыбку. Шестал хотел сделать первый, привычный для него в таких случаях, предупреждающий выстрел. И пускай госпожа убьет его сразу после. Ему все равно. Но он сдержался, ведь ее голосом говорил его Король. Пускай и лицо ее, правильное, с острыми, своенравными чертами, порой заставляло и Шестала думать о самом низменном для верного слуги. Дорога казалось бесконечной. Красное дерево сменяли бамбуковые стены, украшенные старинными фресками (порой, весьма фривольного содержания). Сцены битв, пыток и секса, в самом низменном его, первобытном проявлении, мелькали как в калейдоскопе, метр за метром. Словно тысячи художников со всего Китая похоронили здесь свои таланты, чтобы воссоздать иллюзию жизни на этих мертвых стенах, в самом непотребном ее виде. Пол, который так громко отбивает каждый, даже самый легкий шаг — тоже дерево. — В этом дворце ничего друг от друга не скроешь. — шепчет Шалио сестре. — Ты слышишь этот гул, впереди? — Вас заждались, господа. — произнес один из военных на беглом английском. Их со спины обхватили выскочившие из боковых комнат солдаты. Резко и уверенно, будто порыв ветра. Евнухи со смехом отошли назад, удаляясь во мгле. — Что это нахер значит?! — вскричал Шалио, безуспешно пытаясь вырваться. Но меч, приставленный к горлу сестры, заставил принца замолчать. Банкетный зал был наполнен людьми, удививляя тем, что мало кто из них был одет на восточный манер. На троне, подле маленькой девочки, вероятно, той самой императрицы, упакованной, будто рождественский подарок, во многослойные, вовсе не подходящие ей по возрасту, помпезные одежды, восседал мужчина. Он был не многим старший Шамны, нарядом и станом вовсе не похожий на китайского аристократа. Его стройную, но все же мужественную фигуру облегал черный мундир не то военного, не то дипломата. Густые, темные волосы обрамляли нервное, склонное к проявлению сильных чувств лицо, бледное, и от того кажующееся охваченным не то болезнью, не то идеей. Фиалковые глаза, напротив, выражали лишь холод и равнодушие. Их обладатель успел здорово заскучать. Время будто замерло. И люди в зале расступились покорно и почтительно, как море перед властью ветхозаветного пророка Мойсея, образуя коридор пустоты между особами королевских кровей. Шалио незаметно положил ладонь на рукоять пистолета, когда стража отпустила их с принцессой. — Нет. — скомандовала Шамна тихо. Спокойная, будто знавшая, что произойдет. — Верное решение. — отозвался громким, величавым голосом человек на троне. — Однако, возьми я вас сейчас как политических заложников во всеуслышанье, Король Зилкстана даже не справился бы о ваших жизнях. У меня есть другое предложение. — Британский Демон… — произнес Шалио, не веря своим глазам. — Звучит многословней любого имени, не так ли? — улыбнулся юноша и поднялся с места, во весь рост. Императрица Тянь Цзы, маленькая, робкая девочка, старавшаяся не шелохнуться подле него, беззучно заплакала. — Дело в том, что вы вторглись на территорию, с прошлого часа начиная, заключившую мирный договор, а также политический союз со Священной Британнской Империей. Пытаясь устроить незаконный брак с той, что уже является законной женой первого Британнского принца — Одиссея. Вы приехали в полном вооружении, что позволяет мне применить к Вам самые жестокие меры. — Да как ты смеешь?! Ты знал обо всем с самого начала! — вскричал Шалио, сбросив руку сестры, что та положила ему на плечо. — Мы готовы к смерти. А вот готов ли ты отдать собственную жизнь, а также жизни полутора сотни влиятельных британских аристократов, своих верноподданых, а также императрицы государства-союзника, ведь…? — "Вавилон" работает исключительно на урановой энергии, верно? — перебил его Лелуш, словно отмахимаясь от глупой, навязчивой мысли, — При закрытости вашей экономической системы, вам не доступна даже российская нефть, что уж говорить о бесконечных возможностях сакурайдата, доступного нам… Мощнейшие системы блокировки не позволят вашим машинам более выполнить ни единой команды. Таким образом, ваша техника обездвижена, пока я этого хочу. — Вы не можете казнить нас сейчас, даже при том, что наша стратегическая важность не является вашим приоритетом? — внезапно начала Шамна, неуверенно, вопросительно, но все же выходя вперед. — Разумеется, мне нужно на то разрешение сил метрополии. — улыбнулся Лелуш, впервые делая глоток водки бай-джиу за здоровье молодых (принц Одиссей, встревоженный происходящим не менее своей юной жены, стоял аккурат позади младшего брата). Лелуш ненавидел ожидание. — Однако, ваша армия перейдет под мое прямое командование после вашего приказа. Под страхом ваших смертей. В ту же минуту взгляд фиалковых глаз британского принца устремился вдаль, за спины Шалио и Шамны. Присутствующие, британские и китайские подданые, преконили колени. Высокий, похожий на ожившую статую бога, светловолосый мужчина в окутывающей стан белоснежной мантии, вел под руку юную девушку, чью голову также венчала драгоценная диадема. — Пунктуальность — вежливость королей, мой дорогой брат. — сказал Лелуш, умудряясь оставить тон столь дерзкого замечания все же учтивым. — Дорогая сестра Нанналли, ты прекрасна, как и всегда. — «Авалон» действует по своим законам, Лелуш, независимо от политических. — ответил старший принц, не сбавляя тон изначальной дерзости. Наннали ко всеобщему удивлению, что-то шепнув брату, потянувшись к тому на носочках, и заслужив его благосклонный кивок, отпустила его сильную руку и, не медля, направилась к Шалио, чуть ли не бесцеремонно протягивая тому собственную изящную кисть для поцелуя. — И не думала, что после всех ваших писем и обещаний, принц, Вы не решитесь подойти ко мне первым. Принцесса сказала это громко, отчетливо, повелительно, так, чтобы слышали все. Словно ее честь была уже почти попрана и она требовала восстановления справедливости. — Объяснись, сестра. — потребовал Лелуш, все же не выдавая никаких признаков удивления. Между ними никогда ранее не было тайн. Но его Наннали взрослела. — Этот человек спас меня, во время моего дипломатического визита в индийскую кампанию, когда меня пытались похитить на границе с королевством Зилкстан несколькими месяцами ранее. Наннали сияла, сжимая ладонь Шалио. Удивленного, но очарованного. Он сам и понятия не имел, что имел честь спасти саму принцессу. Тогда, он пребывал в полной уверенности, что Наннали — обыкновенная девушка, попавшая в передрягу. «Но как же?» — он вопрошающе поглядел на Шамну. — Ваши Величества, надеюсь, вы не откажите мне переговоры совместить с настоящим праздником? — предложила она, игнорируя немой вопрос брата. * Наннали наспех поведала присутствующим, что с момента своего спасения принцем Шалио, они находились в почти ежедневной переписке. Она выглядела такой счастливой, увлеченной, вовсе не по-светски, властно сжимала ладонь потерявшего дар речи зилкстанского принца, что Лелуш так и не решился задать ни один уточняющий вопрос. Счастье Наннали обезоруживало его. К тому же, здесь слишком много посторонних лиц. Когда вновь заиграла негромная музыка, Наннали уверенно увлекла Шалио в танец. Пожалуй, ее вторая встреча с юношей, таким светлым и чистым, было самым приятным событием за такое долгое, насыщенное скучной политикой и гнусными дипломатическими интригами, время. Разбойники, орудовавшие на границе, не подчиняющиеся никому, кроме зова собственной злой природы, приставили ей ножи к горлу и сердцу. Наннали любила гулять в одиночестве, ускользая от собственной охраны, когда та, по причине пересмены ослабляет свою хватку. И тогда, единственное ее увлечение, не касавшееся королевской жизни, единственный ее грех из позволенных себе ею самой, повлек бы за собой неминуемую смерть. Или… Руки одного из разбойников проскользнули под платье принцессы Ви Британия. Далее он промедлил, а руки остальных отпустили ее. И Наннали увидела, что тот, кто жаждал надругаться над ней, более не имеет головы на плечах. Из разодранной шеи пульсирующими спазмами вырывается темная кровь. — Вы не ранены? — спрашивает ее пилот найтмера (вовсе не британской модели), показываясь за раскрытой бронью защитного стекла. Юноша с нежным красивым лицом и небесного цвета глазами… Это казалось сном. И все же Шалио понятия не имел, о каких письмах говорила ему Наннали. Ведь после дня, бесспорно прекрасного, проведенного рядом с этом девушкой, он не слышал от нее ни слова. — Я предоставлю вам корабль «Вавилон» и силы моей личной армии в случае, если Вы позволите молодым продолжить общение на уровне сватовства, — сказала Шамна, кланяясь обом принцам, когда они остались одни, в относительном уединении. Ей не впервой кланятся. Не важно, насколько низко. К тому же, она приняла предложение принца Лелуша, в абсолютной, дословной покорности. — Вы предадите свое государство ради счастья брата? — бесцветно спрашивает Шнайзель, пробуя на вкус крепкое алое вино. Ответ его не интересует. Шамна приоткрывает губы. — Хотите сказать, что освобождаете свое королевство от тирании, предоставляя абсолютно не знающее другой жизни общество под юрисдикцию другого тирана, все же предоставляющего выбор: смерть или коллаборационизм, верно? — отвечает за нее принц Лелуш, чуть усмехаясь краем губ. — Неужели вы сами не отдадите многое за счастье собственной сестры, дорогие принцы? И притом, мой брат станет мужем нового генерал-губернатора королевства, которое так долго жаждало выхода из кризиса, постигающего любую государственную монополию с полным отсутствием развитой внешней торговли. Эти условия выгодны для всех. Братья перебросились ничего не значащими, бесцветными взглядами. «Что это за чертова игра?» — Шамна пыталась не нахмуриться. — На правах премьер-министра Священной Британнской Империи я позволю этому браку состояться, на условиях, предложенных моим дорогим братом. Белый принц перебросил инициативу черному. Словно победное знамя было не таким уж важным. — Очень щедрое предложение со строны господина премьер-министра, однако, мое личное условие, будет касаться лично Вас, принцесса. — улыбка Лелуша не предвещала ничего хорошего. — Вы никогда более не ступите ногой на Зилкстанскую землю и не сможете претендовать на престол. Разумеется, Вы подпишете все соответствующие бумаги. Шамну словно подкосило, но она выдержала удар. — Я принимаю эту жертву. И это честь для меня повиноваться. И все же у нее хватило сил продолжить светскую беседу с гостями, не сводя, тем не менее, взгляда с кружащихся в танце Шалио и Наннали. У нее получилось. Лелуш с едва скрываемым недовольством бросил взгляд на свои золотые наручные часы. Шамне не достался ни один из отравленных напитков, поданых лично ей во время этого банкета. Шнайзель. Снова его коррективы. Будто он, будучи учителем Лелуша, перечитывает его курсовую работу, испещряя ее позорными красными правками. Лелуш все же надеялся, что перешагнутый братом рубеж тридцатилетия решит этот вопрос за самого юного Ви Британния, естественным путем. Что ж, Лелуш почти не сожалел. Враги, как и амбиции у братьев были общие. Девчонку также можно было поделить на двоих, если бы Ви Британия не был бы так брезглив. И не делил мир на свое и чужое. Черное и белое. Однажды, ведь даже так и было, после крайне удачной Индийской кампании. Стратегическое решение Лелуша вновь принесло победу. И после этой грязи хотелось почему-то окунуться в грязь еще большую. Чего только женщины не сделают за титул. Знатные молодые девушки новых восточных колоний хуже дезертиров. И с двумя братьями лягут одновременно. Впервые в жизни Лелуш напился до беспамятства, желая забыть то, как скрипел под ногами гнилой компост человеческих тел. Словно свежий мох в лесах, где он любил охотиться дома, в Британнии. Словно пыльные ковры в дворцах, которые ждали его визита годами. И не дожидались. — Выбирай, как ты хочешь, победитель, — шептал ему брат на ухо, убирая с его лба темную челку. Чтобы лучше разглядеть окутанный туманом, лишенный фокуса взгляд младшего брата. Лелуш удивился, как девушка, едва старше его Наннали, пошла на такое. Не менее красивая. С прекрасной репутацией и родословной. В Британнии все пороки добровольны и легализированны. Полная свобода выбора — ожившая утопия. Лелуш повторяет себе, что борется за правильные вещи. Лелуш взял ее сзади, по-пьяному резко войдя, и схватив ее за стройные бедра, пока брат, намотав черные волосы девушки, словно хлыст, на руку, опускал ее голову все ниже и ниже. Будто и не человек она вовсе. И не будет при императорском дворе с невинным лицом девственницы пожинать плоды своих трудов, пытаясь отхватить в этом мутном океане рыбу покрупнее. Внутри нетронутого девичьего тела тесно и приятно так, что подкашиваются ноги. Руки Лелуша блуждают по этой белоснежной, безымянной женской спине. Иногда он случайно сталкивается с пальцами брата, и спешит их убрать, боясь поднять взгляд на Шнайзеля, который вне сомнения, улыбается. С похотью или умилением, Лелуш не хочет этого знать. Знания преумножножают скорбь. Еще одна прописная истина из реквизита Шнайзеля. Кончая, Лелуш чуть не падает, подаваясь вперед, то ли от количества выпитого, то ли от нежелания ни с кем встречаться взглядом. Особенно с братом, что сейчас так заботливо обнимает его, помогая сохранить равновесие. Секунду спустя Шнайзель и сам содрогнется, тихо выругавшись в никуда. Пальцы его, длинные и сильные, запутаются в темных волосах младшего брата, успокаивающе проводя по затылку. Вскоре Лелуш согнется пополам в уборной, пытаясь вызвать рвоту, жаждая избавиться от чего-то, отравляющего его из середины. Хотя бы от алкоголя. Но у него не получится. Ведь Шнайзель всегда выбирал лучшее вино. * Старому Королю не сдобровать, ведь он при смерти. Шалио, разумеется, сошлет отца в ссылку, как и будет оговорено, и тогда старик сумеет передать Шамне нечто, что сможет помочь ей возвыситься к самым небесам и без титулов. То, что бы она не получила никогда, в другом случае, будучи свободным, неподотчетным никому, человеком. Яд, принимаемый королем с каждой чашкой утреннего кофе уже последние несколько месяцев, без сомнения, ослепит его со дня на день. Разум отца становится все менее критичным. Останется распахнуть ему мутнеющий глаз и заставить его повторить вслед за собой. «Я дарую тебе силу.» Шамна окунулась в горячий источник с головой, задержав дыхание. Китайские бани уступали зилкстанским. Как минимум пара, такого навязчивого, закрывающего видение, было несравненно больше. Впезапно принцесса почувствовала, что не может подняться. Плечи что-то вдавило в воду с такой силой, что серия жалких хаотичных ударов руками и ногами в воде, в надежде выплыть, оставались лишь бессмысленными, смешными попытками. Она хотела повернуть голову, но ее держали, жестоко, до боли в черепе. Шамна не успела и мысль задумать, когда в ее легкие попала вода и сознание стало покидать ее, медленно, вязко уплывая куда-то вдаль. Всередине становилось легко и неожиданно пусто. В агонии Шамне показалось, что она еще ребенок и ее зовет Шалио, сквозь непроглядный туман, и темную воду, наполнявшую все вокруг. Они играют в прятки, и почему-то в чулане, где она спряталась, такая бесконечная тьма. Где-то за спиной, наверняка, стоит отец. Он одевает Шамне на голову непосильно тяжелую корону. И ее белый лоб кровоточит, словно от тернового венца. И все становится еще темнее. — Надеюсь, ты простишь меня. Мне нужно было кое-что проверить. — донеслось откуда-то слишком близко и в то же время до ужаса громко, попадая в такт бешенного пульса. Легкие судорожно схватили воздух. Шамна изогнулась, когда вода вместе со слюной обильно стекали по подбородку, высвобождая хаотичное дыхание. Ее губы заботливо вытерли тыльной стороной ладони, без тени брезгливости. Шамна готова была кричать, но ей закрыли рот все той же сильной ладонью. Они встретились глазами. Синие, темные, полные слез. И серые, не выражающие ничего, кроме повсеместной сосредоточенности. Ее снова будто проверяли. Другой, свободной рукой, ей откинули волосы прилипшие ко лбу. У входа, стоял еще один человек, одетый в длинный, банный халат. В зеркальных очках и с пистолетом в руке. Он также присутствовал на балу, всегда по правую руку от принца, британского премьер-министра. Кажется, его звали Мальдини. Спустя минуту он, по негласному сигналу принца, за ненадобностью снял очки и спрятал их в карман халата. Лицо адьютанта было спокойным и будничным, словно здесь и вовсе ничего примечательного не происходило. — Будь умницей, все ведь так правильно начиналось. Грамотно. — сказал Шнайзель, ожидая, когда девушка успокоится и, наконец, прекратит дергать ногами. Она кивнула, и принц, стоящий перед ней совершенно обнаженный, по пояс в воде, отпустил ее. Больше боясь собственной и чужой, неизвестной ей ранее, мужской наготы, чем предстоящего разговора, она закрыла обнаженную грудь руками, поняв, что мокрые волосы для этого отныне вовсе не годятся. — Ты настоящий мастер эпистолярного жанра. Я лично перечитал каждое из твоих писем, адрессованных моей сестре. — сказал Шнайзель, оглядывая девушку оценивающе. Даже так, напуганная до полусмерти, дрожащая, согнутая, она не теряла своего женского очарования. Красивое лицо принцессы полыхало от ужаса и стыда. — А ведь если бы Наннали не была столь невинна и восприимчива к мужскому вниманию, тебе бы не повезло. Ты была бы мертва уже сейчас. Или давай вспомним ту прореху во время индийской кампании с похищением Наннали. Таких проколов в репутации вышколенной британской армии не бывает. Или бывает, как думаешь? — Я вас должна благодарить? — спросила принцесса, еще больше сжимаясь. — Божественное провидение. — улыбнулся Шнайзель. — У тебя воистину неплохие задатки, однако, я хочу научить тебя минимизировать риски. Шамна все еще едва могла заставить выдавить из себя слова. — Чего же вы хотите? — Когда твой отец окажется в китайской тюрьме, он поможет мне в одном несложном ритуале. Он кое-что отдаст мне. Ты знаешь, о чем я говорю. Дипломатическая коллизия. Территория, сдавшаяся добровольно, не будет находиться под юрисдикцией каратерльных батальонов принца Лелуша. Отныне все в Зилкстане будет проходить под законом Наннали. И все же слово Шнайзеля будет решающим. — Я ждала этого проклятого шанса всю свою жизнь… — разозлилась Шамна, и ее лицо, полное беспомощности и слабости, преобразилось в другое, полное высокомерия и спеси, в считанные секунды. Это было воистину забавно. — Что же ты как ребенок, оставшийся без подарка, Шамна? Я предложу тебе вариант получше. Ты — королевских кровей. Невинна. Что еще надо, чтобы мозаика сложилась? Забыв обо всем, включая первичную слаженность собственной стратегии, равно как и то, что на нее было непрерывно наставленно дуло пистолета адьютанта Мальдини, Шамна, размахнувшись, одарила британского принца гулкой пощечиной. Однако, к несчастью, он был слишком высок, и Шамна, оступилась, потеряв равновесие. Шнайзель рассмеялся, привлекая девушку за талию, к себе, словив ее за миг до падения. — Выбрать меньшее зло — не значит проиграть. Твой первый урок. На ее глазах выступили гневные слезы, и, обессиленно опустив голову на грудь принцу, Шамна расплакалась. Второй урок оказался практическим. Казалось, все произойдет так жестоко и бесславно, как на этих злощастных порнографических китайских фресках, которые они с Шалио так любили рассмативать со смесью ужаса и интереса в голосах. И все же, это оказалось значительно лучше. Принц старался не навредить, прикасаясь к Шамне на удивление бережно. Будто не эти же самые, сильные руки пытались забрать ее жизнь. — Неужели ты хочешь убить его? — спросила принцесса часами спустя, все также совершенно обнаженная, делая жадный глоток вина из хрустального бокала. Лунный свет обрамлял рельеф ее тела. Шнайзель лежал рядом, любуясь тем, как забавно девочка пытается выглядеть взрослее и сильнее, чем она есть. Он забрал бокал из ее ладоней, и допил остаток. С нее хватит на сегодня. — Что ты? Я люблю брата, следуя завещанию древних богов, как самого себя. А иногда, мне кажется, что больше. Шамна озябла, и он укрывает девушку покрывалом, прижимая к себе. Волнение от первой близости у нее еще не прошло, и, прикасаясь к нему, она по-прежнему вздрагивает. — Чего же ты хочешь? — Дуумвирата. Трона хватит на нас двоих. Вот только Лелушу эта идея, боюсь, совсем не понравится. Она открыла рот, чтобы спросить о чем-то еще. Шнайзель примирительно положил указательный палец на губы девушки. — Если ты узнаешь на слово больше от меня, я буду вынужден свернуть тебе шею прямо сейчас. Его голос звучит так, словно он желает спокойной ночи. И она целует карающую руку, как привыкла ранее, при тиране перед ним. * -… Не ожидал звонка от Вас лично, господин… — робкий мужской голос обращался к Лелушу словно к богу единому. Благоговейно, запинаясь, отчитываясь. Британский Дьявол улыбнулся. Значит, рабы господни уверовали. Потому что образ бога — это не более, чем комбинация действий, как отточенная до автоматизма шахматная партия. Чудо. Сила. Авторитет. — Вашими стараниями нам удалось стать лидерами на рынке рефрейна. — закончил мужчина на том конце провода, вслушиваясь в белый шум. Лелуш затаил дыхание. — Монополистами. После легализации рефрейна, как медицинского препарата, японское фармакологическое производство выйдет на новый, имперский уровень. — Значит, вопрос финансирования больше не будет поднят. Тем более после твоего нового назначения в японский парламент… Партия содружественных наций занимает половину кресел в местном правительстве. — Лелуш признавал насколько пошло это звучит. Он же и придумал это наивное, демократическое название. После серии неудачных покушений на принца Кловиса (это было просто, как два пальца об асфальт), Лелушем была поднята международная инициатива о законопроекте внедрения местных коллаборационистических сил в парламент. Волки сыти и овцы целы. Разумно доверить грязным, нумерованным недогражданам устанавливать порядки среди своих же, в гетто и на черном рынке. Никто так не сможет подавить волю народа, как представители самого же этого народа. Лелуш знал, что нужно делать. Позволь яблоку раздора упасть. Позволь тысячам рук за ним потянуться. Позволь им разрывать друг друга в клочья, сломленных и подавленных, в поисках наживы после экономического кризиса и мора, лишающего людей своей праведной социальной личины. — Господин. — у мужчины дрожал голос. — Благодаря вам Токио начал отстраиваться… Гетто стали полноценными промышленными районами с обилием рабочих мест с конкурентной оплатой. Японцы получат гражданство… На вчерашнем заседании нового правительства… Наконец, Канаме заплакал от счастья, так и не закончив мысль. Вчерашний учитель всемирной истории, Канаме Оги не видел очевидных, вполне исторических закономерностей. Какая ирония. Лелуш бы заплакал от смеха, если бы им не было выпито столько вина за ужином. Покажи людям ад, и они уверуют, что чистилище — это подножие рая. За геноцидом должна следовать реформа, порождающая внутреннюю стратификацию среди порабощенного населения. Создать искусственный конфликт внезапным появлением вакансий высоких назначений среди японцев. И, конечно, же позволить рефрейну заструиться по венам Токио. Разумеется, пришлось потолковать с наркологами и едва поменять формулу известного наркотика. Она должна была делать воспоминания обрывочно-неправдивыми. Как психоделический сон. И поднимать трудоспособность. — Но… — Неужели есть но? — Британский Дьявол ожидал этот вопрос, с заранее подготовленной улыбкой. — Завтра по федеральному шоссе мы обеспечиваем перевозку стратегического объекта Британнии. По слухам, химическое оружие… — Я позабочусь об укреплении блок-постов, разумеется. Силами британской армии и японских подразделений. Лелуш положил трубку, устав от благодарностей. И набрал другой номер. Оставшиеся противники режима сбились в банды, как голодные к наживе псы (о, да, и эта сторона медали также нуждалась в полировке), и завтра, под командованием некого полумифического Зеро, наобещавшего им золотые горы, они перехватят стратегический британский объект. Зеро был тем, кто уже помог им захватить оружейный склад и ему верили. Формула власти, используемая Лелушем на все лады, как дешевая продажная девка. Сила. Чудо. Авторитет. В хвост и в гриву. — Брат? Лелуш едва успел закончить разговор. Наннали стояла в дверях, раскрасневшаяся и счастливая после танцев. Шелковые ленты, вплетенные в ее волосы, растрепались. Фиалковые глаза сияли. Она села в изголовье его нетронутой, застеленной кровати, как смешливо, по-детстки делала это всегда, чтобы его позлить. Нарушая идиллию порядка. И Лелуш нахмурился, делая вид, что поддался ее игре. — Уже ведь совсем поздно, Наннали. Ты не можешь заснуть? Она улыбнулась шире. Лелуш так не умел. Однако, сердце его во внезапной тревоге забилось чаще. Он поднялся с места. — Тебя никто не обидел, Наннали? Она рассмеялась. Звонко, исскренне, прижимая к груди одно из последних писем Шалио как фамильную драгоценность. Как отданное ей на хранение чистое, верное сердце. — Нет же! Нет! Я просто… так бесконечно счастлива! Лелуш с облегчением выдохнул. Однако, к горлу его почему-то подступала хорошо знакомая, бесконечная тошнота. Завтра он вылетит на восток.