говори, как рождается зима как в накуренной квартире разлетаются слова.
Вишня был создан для того, чтобы быть прижатым в узкой кабинке туалета Аароном, а после — громко послать его в пьяном бреду; он — очевидно-романтично — для того, чтобы влюбить в себя стрелами кошачьих глаз и самыми-самыми кончиками ногтей опасно наклонить гармонию Хилла. Он создан для того, чтобы влюбить в себя, безжалостно-безбожно не влюбиться сам; его сердце прострелено чужими заигрывающими-кокетливыми взглядами и на искренность не ведется. Вишня выжимает педаль газа до конца, заигрывается и, неудивительно, не выживает: мертвым телом остается лежать на обочине, становится брызгами на лобовом стекле. Аарон в таком случае — больной некрофил, каждый раз оставляет губы зацелованными-искусанными, иронично — нежного вишневого цвета. Аарон любит то, как ветреность Вишни обдувает лицо — морозный воздух, остывший перед самой-самой зимой, — любит застрять взглядом в контрасте собственных пальцев в лабиринтах жестких кудрей. Любовь Хилла терпкая, тяжелая и теплая, — на языке перекатывается словами, которыми не разбрасываются без повода, на лице застывает в трогательной морщинке между бровей. Ласковый и нежный зверь Аарона дичает на переливы теней на истерзанной шрамами белесой коже, одним рваным броском кидается зализывать старые раны. Небеса голубых глаз заставляют его дать себе слабину, забыться в агонии черных волос; Вишня не боится быть использованным, — он сдал себя в аренду на время.***
Зимняя вишня — самая сладкая, красиво застывшая в инее. Аарон подбирает Вишню у помойки, когда тот зимой окоченел от затвердевшей на морозе кожи куртки. Он матерится и греется только от тлеющей сигареты, и Хилл думает, что в городском музее явно облажались громким словом «искусство»: то, как загрубевшие пальцы царапают фильтр сигареты завладевает вниманием так, гипнотизирует, и мрачные-карие глаза буквально опустели. Их поцелуи через лобовое стекло как на экране кинотеатра: драматично Аарон держит Вишню одними только губами, судорожно не отпускает его вольную ветреность в свободное плавание, и только что слеза не падает, — ушло бы в сопливую мелодраму. Уходит только Вишня, впуская в салон машины морозный воздух, заменяя им свое тщедушное присутствие.***
Вишня подводит к концу так же резко, как и начинает: заигрывает с миловидной Сарой, уже не трется о чужую щетинистую щеку; повзрослел и наигрался, — никаких обязательств. Он — полевой ветер, без сожаления не задерживается с Хиллом; он не может любить вечно, любовь Вишни — кратковременное замыкание в резвых мыслях, не больше, чем временное увлечение; он — либо все, либо ничего. Небо весной — лазурное, Аарон невольно видит красные нити схожести, перед тем, как утопить в виски грусть — свою кратковременную глупость. В салоне машины остался стойкий запах морозного дыма и тело, — обмякшее под стойким опьянением.ты зарыдаешь, как от дыма сигареты.