Рассвет

      У Макса худое, угловатое, почти подростковое тело, выпирающие ключицы, тонкие руки, аккуратные кисти и длинные пальцы. Глядя на него, в принципе, и видишь скорее подростка, а не могущественного колдуна, способного удерживать этот Мир. Как бы он ни утверждал, что на его исторической родине его возраст считается вполне себе солидным, Шурф на эти утверждения умело закрывает глаза и периодически борется со странными, схожими с отцовскими, инстинктами, которые этот юный Вершитель в нем вызывает. Правда, называть это отцовскими инстинктами становится решительно невозможно, когда это самое худое тело Шурф ощущает под собой. Когда изучает его губами, касается языком пульсирующей вены на шее, проводит носом по ключице, прикусывает сосок, спускается все ниже и ниже, кусая, целуя, помечая, наслаждается сдавленными стонами, проводит поцелуями дорожку от пупка к паху и бесстыдно касается губами головки напряженного члена, умело ласкает, вызывая бурную реакцию на свои действия. Макс, конечно, мечется под его ласками, стонет и кричит невпопад, слишком громко и сбивчиво дышит, не знает, куда деть руки, но в итоге замирает на мгновение, дойдя до пика, зарывается руками в волосы Шурфа, почти рычит и с блаженным выражением лица успокаивается.       Шурф выглядит значительно старше. Он выше Макса, шире в плечах, сильнее и выносливее. Местами его тело покрыто старыми шрамами, о происхождении которых он сам уже забыл или хотел бы забыть, а руки помечены защитными рунами. Он тоже довольно худой, особенно для своего роста, но конкретно в его случае это почему-то смотрится вполне гармонично. Он не особо любит своё тело, потому что порой не понимает, может ли в действительности называть его своим — путается, кем из всех личностей является на самом деле. Казалось бы, его любимую на данный момент маску такие вопросы волновать не должны, но это только на первый взгляд. Зато его тело любит Макс. Как, в принципе, и его самого. Причём абсолютно любого, и настоящего, и с какой угодно маской. Любит обнимать, целовать, прижиматься всем телом, находиться максимально близко, ощущать его рядом с собой. И в себе. Любит моменты максимальной близости и возможность увидеть Шурфа эмоционального и уязвимого. Любит чувствовать себя полностью принадлежащим ему, выгибаться под ним и кусать за плечи от боли и наслаждения в одном флаконе.       Но особенно гармонично эти двое выглядят на рассвете, когда из окна пробиваются первые солнечные лучи. Тяжелая рука Шурфа прижимает Макса ближе, а тот обнимает руками и ногами одеяло, умиротворенно улыбается во сне и вжимается спиной в лежащее рядом тело.