Каменная принцесса

Мелкая мисс Уэйн — чёртова статуя в мундире из обманчиво-мягкого кашемира. Старик-дворецкий может гордиться: его стараниями девочка вполне может потягаться с английской королевой. Сдержанная, выдержанная, скупые жесты, безупречные манеры, вежливая улыбка и вежливая скука в глазах, будто мирская суета утомила её ещё до рождения, и ни одному шуту не под силу развеять этот сплин. Объясните это шуту, пожалуйста. Пусть смоет дурацкий грим, снимет улыбку, сложит оружие, оставит в покое королевство — даже если поджечь его с четырёх сторон, этот лёд не растопить никакому огню, потому что там и не лёд вовсе, а камень. Но Джером об этом не знает, и знать не хочет, и с упорством, достойным лучшего применения, ломится в запертую дверь, ищет отмычки к замку, которого, может, и нет вовсе, грозит оружием, напирает что есть силы… Раз за разом наталкиваясь на всё тот же равнодушно-усталый взгляд. Она даже дерётся, будто делая одолжение — выпады выверенные, экономные, чтоб побыстрее обездвижить, а лучше вырубить, и вернуться к чему-нибудь более интересному, чем эти нелепые телодвижения. С Джерри их познакомить бы, думает Джером. Нашли бы общий язык, две зануды. Вот только брат его — трус, и через то уязвим, а Линда Уэйн не боится, похоже, ничерта, и чем брать её — Джером не по-ни-ма-ет, не понимает от слов «совсем» и «вообще». Другой бы бросил давно, нашёл кого попонятней и попонятливей, в конце-то концов, на готэмской принцессе свет клином не сошёлся! Хотя, подождите… — Зачем ты это делаешь? — редкий случай, мисс Уэйн заговаривает с ним первой. Джером перехватывает её поудобнее, — на случай, если это какая-то хитрая уловка, чтоб заставить его потерять бдительность, — и скалится так широко, как только может: — А ты догадайся, принцесска. — Меня зовут Линда, — ровно напоминает она. Нет, если он начнёт упорствовать, она не разозлится — проверено, но Джером всё не теряет надежды. — А тебя — не Эдвард Нигма, чтобы загадывать загадки. Джером нажимает чуть сильнее — коленом на её, сжатые плотно, и ножом на горло, где шрамы нижутся один на другой как нити ожерелья (только кто об этом знает, кому она позволяет отгибать свои вечные высокие воротники?). Линда даже вдох не пропускает, только голову приподнимает чуть выше, и смотрит в глаза — холодно и спокойно. Чёртова статуя! Джером не привык себя контролировать, но с ней пришлось научиться, чтоб не отправить к предкам раньше времени. Мёртвая, она уже точно никак не отреагирует, а до живой ещё есть шанс достучаться… Наверное. Но пока Джером только дышит рвано и пытается сморгнуть алую пелену с глаз, а Линда аккуратно отводит нож от горла — даже не выбивает, и выскальзывает на свободу. — Если ты пытаешься произвести на меня впечатление, — говорит она, отойдя на условно безопасное расстояние. — То можешь успокоиться, ты это уже сделал. Если добиться эмоциональной реакции — я не смогла бы её дать, даже если бы захотела. Если тебе нужно что-то ещё — скажи, и ты это получишь. Джером корчит недоверчивую гримасу. — Прямо-таки получу? — Я же сказала. Да. — И не боишься? — Джером, — и снова этот утомлённый взгляд, — страх — это эмоция. У меня их нет. — Заливаешь. С чего б это? Она чуть пожимает плечами. — У каждого свой плохой день и его последствия. Последний раз, когда я чувствовала что-либо, был четыре года назад. Так бывает. Я читала. Ну, разумеется — она читала, книжная девочка. Вот только с её слов ни разу не смешно, а как-то даже жутко. Джером живёт эмоциями, он не может представить, как иначе, только чувствует, что лучше сразу в гроб и крышкой накрыться. А эта — вон, ходит и говорит, что-то делает, что-то думает. Живая, но мёртвая. Над пропастью с такой не станцуешь, ей нужно другое. Джером убирает нож. Линда поднимает брови — показывает удивление, которого нет. — Мы закончили? — Нет. Поди сюда. — Зачем? — спрашивает, уже принимая протянутую руку. Без возражений — она никогда не спорит. Не чувствует, чтоб ей, необходимости. Джером второй рукой перехватывает её за талию. Вот когда скажешь спасибо сволочи-Тео и его педагогическим замашкам… Раз-два-три, раз-два-три, и всё по кругу — скука жуткая, но для её каменного высочества Джером согласен потерпеть. Линда скептически безмолвствует, позволяя себя вести, шагает аккуратно, изящно избегает наступания ей на ноги. Её-то, поди, с пелёнок учили, девочку из хорошей семьи… А ещё вышивать крестиком и играть на скрипочке. Или на пианино? В любом случае, мозоли на её пальцах ни разу не от этого. Шаг, ещё шаг — и до слуха Джерома вдруг добирается тихий звук, как будто… Как будто Линда, чёрт её, Уэйн, вполголоса напевает что-то в нужном ритме, и лицо у неё при этом не застывшее, а расслабленное, и, хотя по-прежнему ничего не выражает — но разницу всё равно видно. Точно знакомить с Джерри… Ай, нет уж. Обойдётся. Наконец — и это конец не каких-то пары минут, а целой вечности, — она умолкает и останавливается, вынуждая остановиться и Джерома. А так ведь посмотришь и не скажешь, что по силе равны. — Спасибо, — говорит Линда и очень по-девичьи встаёт на цыпочки, чтобы дотянуться губами до изуродованной скулы. Взгляд у неё ещё расфокусированный; ей идёт. — Иди уже... — фыркает Джером и вполсилы отталкивает её от себя. Почему-то заново принимаются ныть шрамы. — Пока я добрый. Линда зеркалит его усмешку, насколько может, и разворачивается на каблуках. А полиция, как всегда, опаздывает.