Кровь и можжевельник

Геральт приносит с собой запах можжевельника и свежепролитой крови. Лютик на расстоянии чувствует его тяжёлый шаг, когда на входе в деревню, он слезает с Плотвы и шагает на поиски заказчика. Лютик расплачивается за своё пиво и, спотыкаясь, бежит вслед за Ведьмаком. Запах крови и можжевельника всё ближе. И, вот, Лютик видит его мрачное лицо, кошачий взгляд, упирающийся в землю. Он ранен. — Геральт! — окликивает бард и ловит его в свои руки. — Потерпи чуть-чуть. Ведьмак чувствует, как в нём разливается тепло, исходящее от Лютика, изнутри стирающая каждую рану и каждый новый шрам, полученный в битве. А Лютик улыбается, наблюдая, как лицу Ведьмака возвращается облегчение, а сам внутри себя стонет от боли, потому что каждый шрам Геральта — теперь его шрам. — Ты в порядке? — бард обнимает обеими ладонями лицо Геральта, упирается лбом о его лоб и заглядывает в янтарные глаза, которые так сильно отличают его от обычного человека. Из-за этих кошачьих глаз, люди чураются его, избегают, мутантом обзывают, а сами к его услугам прибегают, чуть какое лихо на территорию простолюдинов этих ступит. — В порядке. Лютик слишком рад слышать его голос и уже не обращает внимание на пульсацию новых травм на своей коже. ~ — Что это у тебя? — спрашивает Геральт, однажды заметив длинный шрам на руке барда, будто от чьих-то острых когтей. — Знаешь, а это очень интересная история, я тебе её потом, как-нибудь, обязательно поведаю, — решил уйти от темы Лютик. Геральту не обязательно знать, что его «чудесные» силы никакой не дар исцеления, просто они родственные души, которые могут благородно забирать себе боль другого. — Но сейчас у меня есть настроение спеть тебе мою новую песню, подожди, я сейчас… Но рука Ведьмака вдруг вцепилась в его запястье медвежьей хваткой, Лютик чувствовал, как это прикосновение обжигает, наливаясь спелой сливой. — Что ты делаешь?! — Замолкни. И Лютик замирает, наблюдая, как Геральт закатывает рукав его рубахи до самого локтя. Кошачьи глаза наполняются неподдельной тоской и гневом, ибо рука барда, вся в выпуклых, розовых полосах, будто его волколаки живьём терзали, да так и не сожрали. — Это… В детстве меня собака покусала, я был взбалмошным ребёнком, на месте вообще не сиделось, сам понимаешь, так вот, иду я… — Я же просил тебя помолчать, — рявкает Геральт не своим голосом, будто из него самого рвётся чудовище. — Я помню каждую из этих ран. И помню день, когда их у меня не стало, будто по волшебству какому. Не следовало верить в твои байки, ты не целитель, ты — моя родственная душа. А, знаешь, Лютик, странно это, ведь у Ведьмака не может быть родственной души. — Я заберу любую твою рану, разделю с тобой любую боль, ты только не оставляй меня, ладно? — бард ложится щекой на плечо Геральта и глаза закрывает. Несмотря на свою энергичность и болтливость, откровения ему дались тяжело. Правда всплыла наружу и теперь, Лютик боялся только одного: благородный Геральт из Ривии вскочет на свою верную лошадь и умчится в закат, дабы больше не подвергать его опасности. Но Лютик хотел этой опасности, а ещё больше, он хотел делить её со своим Ведьмаком. — Зачем тебе так рисковать ради меня, бард? Лютик поднимает голову и его губы оказываются буквально в сантиметре от губ Ведьмака: — А не понятно? Геральт первый преодолевает расстояние между ними, целуя барда жадно, словно волколак, вцепившийся в добычу. Лютик запускает пальцы в переливающиеся серебром волосы Ведьмака, впиваясь в кожу головы, оттягивая светлые пряди. — Больше не делай так, — просит Геральт. — Я заберу любую рану, разделю любую боль, — напоминает бард, прислоняя указательный палец к его губам. — Это мой выбор, уважай его. Лютик утыкается носом в его шею, успокаиваясь, чувствуя хвойный запах можжевельника и пульсацию крови в его артерии.