длань небес угасает, рельеф выцветает дочиста. загребает тоска необъятным тягучим неводом: смотришь в зеркало ты, а обратно глядит чудовище. и бежать от него бы подальше — да просто некуда. — parasitichunter
Стук каблуков звонко отскакивает от каменных стен, резонирует в перепонках и тонет в причудливо скачущих тенях. Талия бросает взгляд на ровные ряды факелов — идеально выверенные, как и стоящие на карауле, вышколенные ею и сталью убийцы. Безмолвные, не ведущие глазом, стоит ей пройти мимо. Идеально вытренированные бойцы — её будущая армия и сила, коей управлять Талия станет сама, не передавая вожжи ни почившему на невесть какой срок отцу, ни сыну, который стал слишком мягкотелым. Подобные мысли согревают ту дыру, что у неё вместо сердца, и отгоняют несвойственную ей тревожность. Или то сдавившее в тиски предчувствие скорого конца? Подобное чувство было с ней в ту ночь, когда умер Дэмиен. Незваные гости не топчутся на пороге, а врываются вихрем и требованием. Талия останавливается на самом верху, глядя с высоты своей надменности на лица, что скрыты масками и вуалью таинственности, коя для неё — лишь смехотворная ширма. — Вот уж не ждала, что ты когда-нибудь вернёшься, — громко возвещает она, по-птичьи склоняя голову. Не канарейкой, а соколом, что вот-вот выколет глаз. И смотрит отнюдь не на Дэмиена и не на Ричарда Грейсона, и не на безвольное тело в его руках. Запах чужой сломленности завлекает её, как оголодавшую акулу — аромат капли крови, упавшей в океанские глубины. — Нам нужна твоя помощь, мама, — Дэмиен сбивает фокус, а в голосе его звенит натянутыми струнами напряжение. Сорвался ли бы он так же, случись подобное с ней? Рухни рок тьмы на её голову? Талия не смотрит. Вовсе нет. Ибо человек на руках Найтвинга — не Бэтмен и не Брюс Уэйн, хоть и носит его кожу и его лицо, искорёженное агонией безумия, что рвёт углы губ в отнюдь не нарисованном оскале. — Я предпочла бы отказаться и не марать ямы… этим. Она кривится пренебрежительно, не признавая собственных опасений. Тьма за ними всеми придёт. За ними всеми. — Рискни, — Найтвинг отзывается хлестким вызовом. В его голосе — не погибший Коготь и мальчишка-циркач. Агентом Спирали он ей нравился больше, светящийся своей смазливой мордашкой да с пистолетами наперевес. Ни дать ни взять по стопам птицы-сестрицы пошёл. — Ты угрожаешь мне, мальчик? Ей бы руки в бока упереть в картинном недовольстве детьми, что ей (не) принадлежат. Двоих из них она на руках выхаживала, словно часть себя. Дэмиен ею и был — её тёмный принц, смертоносный клинок, обоюдоострый для неё самой. Кровь Уэйнов для неё оказалась токсичнее яда почившего клоуна. Но отвечает ей не сын и не первая пташка Бэтмена. — Ты поможешь. В словах не отчаяние, а гортанный рык непринятия всякого отказа. Рассерженная птичка смотрит на неё, пошатываясь от покидающих её сил. Но упорно вздёргивает подбородок и разлепляет слипающиеся от крови губы: — Я не стану повторять дважды. Талия знает, вздумай она сыграть с этим огнём — ей прострелят голову под вопль Дэмиена. Чужое отчаяние кислит на кончике языка. — И всё же сними маску, — она почти мурлычет, тягая за усы метафорического зверя, коим пышет измученное тело девчонки, когда-то вытащенное ею из ям. — И попроси меня, Джейс Тодд.***
Тьма смыкается на небе клыкастой пастью наплывших туч; лезет из канализационных люков, вытекая нечистотами, следует по пятам и хлюпает под ногами. Готэм воет, отравленный ею — этим чужеродным для него мраком. Излишним. Тьма так близка, и в предгромовом раскате её — смех. Визгливо-разливающийся, набирающий обороты, проезжающийся по нервам зубьями затупившейся пилы. Он облизывает Джейс носки ботинок, пока она петляет по улочкам, пересекает крыши и лезет в червоточины лабиринта глубже и глубже, упустив из пальцев свою золотую нить. Минотавр ревёт ей в лицо. — Ну что же ты, птичечка, — голос настигает со всех сторон. И выпустить бы всю обойму в этот сгусток, но Джейс не решается, озираясь и крепче сжимая пистолеты. Металл врезается в кожу сквозь перчатки, а лучше бы — насквозь, трезвя сломанными костьми пястья. — Брюс! — она криком разрезает накатывающий смех, заставляет стихнуть в осязаемом удивлении. — Ты зовёшь его? Ну же, милая, не будь так наивна! Или хочешь побыстрее умереть? Потому ли по имени его зовёшь, наплевав на все заветы? Непослушная, непокорная девчонка! Джейс и правда плевать. В сознании пролегает граница между тем, кем стал Бэтмен, и тем, во что вот-вот превратится Брюс. Звать его по имени — самое правильное, что приходило ей в голову. Тонкая соломинка. Персональный кошмар угловатостью своих костей и нелепо длинных, иссохших конечностей выползает из тьмы на свет отнюдь не божий, а отравленный его же смердящим дыханием. Каждое движение Бэтмена — плавное, словно в танце, но прерывается хрустом суставов. Джейс ему в голову, увенчанную шипастым визором целится. — Твой горячо любимый старик всё ещё хочет обнять тебя, — Бэтмен из тёмного зазеркалья ей оскаливается любезно и складывает длинные пальцы в молитвенном жесте. — За шею. На границах подсознания сирены взрываются воплем, и Джейс успевает уйти влево. Звук встречающейся с асфальтом монтировки проезжается по всем сплетениям, вырывая колоду воспоминаний из запертого наглухо сундука. Хуже того — лишь улыбка Брюса. Её Брюса. Их Брюса. Их Бэтмена, который проиграл. — Ну же, Джесси, поиграй с ним! Поиграй со своим папочкой! — проклятый улюлюкает да в ладоши едва не хлопает от восторга, пока Брюс, увенчанный всё той же шипастой короной вместо маски, выпрямляется. Похожий на осатаневшего зверя, уколотого вирусом бешенства — каждое его движение изломано в своей резкости. — Красный Колпак, — тянет он и улыбается-улыбается-улыбается. — Ты есть в моём списке. — Списке детей, которые вели себя плохо! Брюс к ней голову так поворачивает, что Джейс уверена — шейные позвонки сейчас переломятся. Оскал на обескровленных губах выбивает речитатив дрожи под всеми слоями одежды да кожи, потому что так ей улыбался Джокер. И когда-то похороненный ею страх на мгновение парализует, прибивает к мокрому асфальту и дробит позвонки. Рука с пистолетом наизготовку становится слишком тяжёлой. Джейс не верила. До последнего не верила, что подобное возможно. Бэтмен был чем-то незыблемым, вроде пасмурного над Готэмом неба. Неизменной системой координат, их единицами среди нулей — несломленным и не побеждаемым. Тем, у кого всегда есть план. «Я не верю, что он поддался какому-то яду, это же, мать его, Бэтмен!», — сказала она Грейсону и сорвалась, словно подхлёстываемая самим адом, на улицы Готэма, чтобы воззвать к его Рыцарю. Но призвала чудовищ. Неужто Бэтмен, который смеётся, — Бэтмен, который всегда побеждает? Да чёрта с два, уебок. — Брюс, это я, Джейс. Твоя, блять, Джейс! Высунь голову из задницы и перестань поддакивать этой мрази! — голос так надрывен, проваливается в глубину глотки и вырывается обратно возмущённым рыком. Ей хочется и шлем с себя снять, и маску, и потрясти этот воплощённый в плоть и кости ужас, пощёчин надавать, чтобы пришёл в себя. — Твой Робин! Бэтмен хохочет, и Брюс вторит ему, проворачивая монтировку в руках. — Брюс, пожалуйста, — Джейс смещается правее, вытянув вторую руку в сдерживающем жесте, словно бы раскрытая ладонь остановит всю эту свору, выпущенную одним щелчком и последним ударом сердца проклятого дегенерата. Джейс проклинает себя. Джейс ненавидит себя. Ей следовало убить Джокера при первой же возможности. — Ты не сделала того, что должна была, — голос Бэтмена разливается шипением. Слишком явны её мысли, не скрытые ни шлемом, ни самообладанием, ни тысячей замков. — Все вы, слабаки, всё время довольствуетесь полумерами, не в силах постичь силу хаоса! Ты не убила Джокера. Ты не убила Брюса, виновного ничуть не меньше. Ты лишь истерила, как безмозглая сука, и могла лишь палки в колёса вставлять да тягать туда-сюда сопли! Он снова улыбается. Предвкушающе. — Пожинай плоды. Ведь грань оказалась такой тонкой, — и приглашающе кивает Брюсу. — Давно пора научить её манерам, не так ли? Брюс примеривается к ней, будто готовый выдрать зубами кусок да посочнее. — Разорви ещё одну цепь, стань свободным! — Бэтмен хохочет под громовые раскаты, отступающие перед его темнотой. Меркнущие, незначительные. Кости Джейс бешенством дробящие. Она достаёт второй глок под гортанное и полное затаенного восторга рычание: — Убей её.***
Они замыкают её в кольцо, словно окружившие шакалы. Бэтмен смеётся над ней и плюётся мерзотными фразами, пытается найти брешь в броне, чтобы просунуть под неё длинные пальцы и распотрошить, сыграть на рёбрах лучшую свою симфонию. Симфонию хаоса. Брюс же бьётся с ней, отринув все границы своей морали — освободившись от оков сдержанности и сломав стрелку направляющего его компаса. Они словно меняются местами, где Джейс стремится сдержать, а Брюс — уложить её в могилу, если таковая для неё предусмотрена. Да они её на части разорвут. Проклятый, Беспощадный Рыцарь и тот, кого она отцом звала когда-то вслух, а последующие годы — затаенно, глубоко внутри, отрекаясь признать в голос. Брюс отвечал тем же, но возвращался из раза в раз. Джейс же нужен один, последний. Ну же, услышь меня. Не отрекайся от меня. Она эти слова чеканит заеденной внутри пластинкой. — Не отрекайся от меня! — рычит, ударяя в солнечное сплетение с разворота. Подошва ботинка врезается в чужие рёбра и точно оставляет ушибы. В лучшем случае. В ином — расползающиеся трещины. Но яд не даст Брюсу просто так сложиться. Не даст. — Не отрекайся от меня, Брюс! — Джейс требует, ударяя затылком тому, второму в переносицу. — Не отрекайся… — слова тонут, когда монтировка достигает цели — разлившейся лавой боли разъедает лицо под треснувшим шлемом. Колено разрывается, но внутри раздаётся агонизирующий скрежет — так ломается что-то важнее костей. Беспощадный Рыцарь бьёт её со спины, не чураясь низости и подтеревшись моралью, валит на асфальт лицом вниз — позорно, низко, дабы обрушить всю лавину ударов. Джейс заставляет себя от боли абстрагироваться, чтобы через неё, ломающую мышечной памятью, дотянуться до репульсора. — Брюс, прошу тебя, не слушай его, — хрипит она, тщётно пытаясь приподняться на локтях, пока чужой ботинок давит ей на спину, между лопаток. С такой силой, будто вот-вот насквозь пробьёт. Кровь подкатывает из глотки сгустками. — Слишком поздно, Джейс, — голос Брюса служит последней ниточкой, что её держит. Джейс прикрывает глаза. Всей кожей чувствует, что ей вот-вот вскроют череп. Выдыхает. — Я не буду за это извиняться, — и активирует репульсор.***
Всё-таки следовало сказать Рою, что встроенный в броню электрошокер — лучшая вещь, так часто её выручавшая. Как жаль, что Харпер не приключился с ней много лет назад. Джейс думает о том, как много ему не сказала. Он бы точно знал, что делать в этом дерьме, в котором они все — по самые уши, захлёбываются. Запах палёной кожи въедается в нос, распаляет тошноту. Ей не хочется открывать глаза, дабы не видеть сваленного ударной волной Брюса с этой омерзительной улыбкой на застывшем маской лице. Не хочется видеть эту гусеницу, что замоталась в кокон, чтобы после из неё выбралось нечто мерзкое, подобное этой твари, что над её телом круги нарезает, словно коршун. Не знающий какой кусок оторвать первым. Джейс ждёт, ощущая себя расколотым и гнилым орехом, который вот-вот рассыпется на ещё более мелкие куски. Джейс ждёт, не смея шевельнуться, изломанной куклой, в глухом ожидании под звук хлынувшего дождя, что, впрочем, не способен перебить грохот шагов приближающегося к ней Беспощадного Рыцаря. Бэтмена, что не чурается оружия и жестокости. Не таким ли Джейс хотела его видеть? — Давай же! Давай! Расколи ей голову и вытащи мозги! И выдави глаза, а мы посмеёмся и поплачем над бедной птичкой, столь самонадеянной! Знаешь, Джейс, я видел несколько миров, где ты убила Джокера. И ты там невообразимо прекрасна, девочка моя!.. Я видел миры, где ты убила Бэтмена. Где тебе хватило смелости нажать на курок. Ведь это так просто на самом деле! Отречься от принципов и того, что вы зовёте любовью. Это просто, крошка! Боже. У него не закрывается рот. Совсем как у Джокера. Джейс усилием воли заставляет себя выждать. Ещё немного, ибо времени осталось мало. Так мало, Грейсон, мать твою, поторопись. Иначе какой смысл всей это биометрической хуйни, что отслеживает каждый их чих в Бэт-пещере? Осколки шлема осыпаются с её головы, в уязвимости обнажая лицо и растрепавшиеся волосы, за которые ухватывается рука Беспощадного Рыцаря. Боль взрывается в мозгу от полученного сотрясения, но у Джейс всегда есть пара вариантов, как не отправиться к смерти на очередной поклон. Прости, красотка, не в этот раз. Ты нас не получишь. Джейс дыхание задерживает, считая. Три. Он наклоняется к ней, удобнее ухватываясь, как за мешок с кожей и костьми. Именно им она себя ощущает, самовольно шагнувшая в ловушку. Два. К шее тянется, чтобы свернуть? Голову ей оторвать и кинуть её проклятому под ноги? Дабы он ей в футбол сыграл под выёбывающее её улюлюканье? К горлу подкатывает едкая желчь, разъедающая стенки. Перемешивается с подтекающей кровью. Джейс даёт себе ещё секунду. Столь нужную ей и значимую, чтобы собраться с силами и не обойтись полумерами. Это ведь так просто, крошка! Да пошёл ты, мерзкий урод. Она распахивает глаза. Раз. Вскидывает руку под аккомпанемент чужого удивлённого выдоха. Два. И спускает курок прямо Рыцарю Ночи, прозванному отнюдь не в их мире Беспощадным, в лицо. Три. Так просто, кусок же ты дерьма.***
Хохот разбивает вакуум тишины в заложенных ушах и замершем, казалось бы, городе. Реальность отмирает усиливающимся дождём, который заливается прямиком за шиворот промозглой сыростью. Джейс поднимается на ноги под этот насточертевший ей смех. Колено разрывается и трещит, пока она вся — в крови и осколках чужих черепных костей, кусках расшибленных мозгов, стоит рядом с телом поверженного Брюса Уэйна с чуждой ей Земли. Ей не дурно от осознания совершённого. До леденящего ужаса пугает иное. Это действительно оказалось так просто. Нажать на курок. Бэтмен аплодирует ей — этой кровавой жестокости и холодному расчёту. В извращённом признании. — Браво, детка! Ты разблокировала достижение! — он заливается, как заведённый, неспособный успокоиться, пока Брюс лежит подле его ног. Отравленный, сломленный безумием того, с кем боролся неустанно. Но кем бы они все были, если бы сдавались просто так? — Я так горжусь тобой, — проклятый брызжет ядовитой слюной и даже ближе подходит, словно бы держа Брюса на коротком поводке цепи, как и своих Робинов. Дэмиена. Джейс терпеть не может мелкого, но такого никогда бы ему не пожелала. — Ты изувер, — выплёвывает она. Проклятый замирает, прежде чем начинает подрагивать острыми плечами. На металлических шипах гуляют блики, сливаясь со стекающими по ним каплями. — Я бы сказал, что это чертовски верно, не будь им ты. Вы все. Рисующие себе нелепые границы и не понимающие простой истины, — он расплывается в улыбке ещё более широкой, что должна ему пасть разорвать. — У тьмы нет границ. Она вас всех достанет. Джейс жмурится из раза в раз, сгоняя цветные круги. — Знаешь, в своей вселенной, в первую очередь я избавился от вас, — он делится с ней проникновенно и деловито, будто мелкой сплетней. — Потому что вы были созданы отражением моей силы. И первыми бы забили тревогу. И потому я расстрелял вас всех, как игрушки в тире. Проще простого, Джесси. Но теперь ты это чувствуешь, не так ли? Джейс флегматично думает, что от этого смеха у неё будет нервный тик. — Ведь ты убила Брюса Уэйна! Она щёлкает шейными позвонками, напрочь игнорируя головокружение. Пустые пистолеты звонко падают на асфальт, когда она поднимает руки. Прямиком рядом с телом поверженного Чёрного Рыцаря. Не её Брюса, нет. Но ощущение, что то был её фатальный провал — не уходит. — О, — Бэтмен тянет практически разочарованно, словно ребёнок, которому вместо красивой куклы досталась бракованная и с оторванной головой. — Джейсси, ты зря сунулась ко мне в пасть. Я тебя на кости разберу, — говорит он ей. Вместо Брюса, лежащего по другую сторону. Грудь его едва вздымается, но Джейс знает, что это ненадолго. Яд не даст ему долго пробыть в забытье. Видит ли он свою прошлую жизнь или всё изъедено кислотой, отравлено и искажено? Человек, ставший и отцом, и другом, и врагом. Кем для неё является Брюс Уэйн? Джейс бы смалодушничала, решив озвучить критерии. Потому что, отбросив всю шелуху личных чувств, Бэтмен был для них всем. И кем она будет, если позволит уничтожить это наследие? — Поверь, не зря. — И что, — проклятый подступает ближе, один, но всё равно словно заключая её в кольцо уробороса. — Будешь его уговаривать? «Брюс, услышь меня, я ведь твоя дочь!» Или… знаешь, в одной из вселенных вас связывают отнюдь не родственные чувства. Можешь попробовать призвать к этому, к своему тёплому местечку между ног. Там ты так трогательно кричала, когда я сдирал с тебя кожу. Джейс весь трёп мимо ушей пропускает и улыбается так, что этот потрошащий её смех вдруг застревает у ублюдка костью в горле. Кровь льётся по её запястьям не произнесённой клятвой, когда в руках вспыхивают сталью Всеклинки. Её враг — не Безымянные, но вполне себе угроза мирозданию. Так с чего бы ей сдерживаться? — О, как же. Всекаста. Какие ещё фокусы покажешь, красная шапочка? — Ты так и не понял своим жидким мозгом? — она рычит почти довольно, позволяя себе, наконец, спустить тормоза. Это ведь так просто. — Я не Бэтмен. И не лучшая его часть. Я не собираюсь с тобой церемониться. Проклятый наклоняется к ней, обдавая лицо тошнотворным смрадом. — Прошло время переговоров? Есть время жить и время умирать, не так ли? Джейс возвращает ему оскал, не думая о том, что Брюс, поджаренный парой тысяч вольт до блевоты, может каким-то не-чудом очнуться и раскроить ей череп. Джейс думает только об одном. И ярость эта первородная — родившаяся вместе с ней в лазаревых ямах с первым вдохом расправившихся лёгких. — Ты прав. А потому я нахрен убью тебя.***
— Ты помешал мне. Это первое, что она говорит Ричарду, бросает в спину. Осуждение усиливается посредством гулкого эхо и, должно быть, давит ему на плечи. Но он держится до раздражения ровно. Разворачивается и пригвождает взглядом сквозь домино. В лабиринтах Лиги Убийц всё кажется гипертрофированным или то — попёршие от травм галлюцинации? — Он бы убил тебя. — А я бы его убила его. И всё бы закончилось, но вместо этого я лишь получила отсрочку, пока этот мудак засунет свою печень обратно! — Джейс подходит ближе, не обращая внимание на стоящий у всех дверей караул. Они точно видят, как она нелепо подтягивает к себе ногу. Да хрен с ними. — Ты. Мне. Помешал! Ричард мягко берёт её за плечи. И, конечно, не даёт съездить себе по челюсти. Но удары у Джейс и без того смазанные. — Слишком много потерь за последнее время. Тебя я забрать не позволю. Ей бы задохнуться от этих слов. Ричард в свете факелов вдруг кажется намного старше, потерявшим свою мальчишескую беззаботность. Ту, что отличала его от всех остальных брюсовых пташек. Словно бы тьма и до него добралась, въелась в плотно сжатые губы и проложенную линию меж бровей. — Он в чём-то прав, — произносит Джейс ровно. Так ровно, что его должно мурашками пробить от этой тщетной попытки выглядеть нормальной, а не расшатанной эмоционально, вновь раздробленной точечными ударами моргенштерна в руках безумца. — Я никогда не могла убить Брюса. Не могла спустить курок, хотя сколько пыталась. Я хотела заставить страдать, на коленях перед собой ползать. Мне хотелось его раскаяния, чтобы он умолял меня о прощении. Я представляла его смерть столько раз, в стольких сценариях! Но в решающий момент никогда не могла выстрелить. Хотя это оказалось очень просто, Дикки. Произошедшее концентрируется между ними плотным сгустком. Похожим на те, что Джейс выблевала получасом ранее. Ричард видел труп. Но не сказал ничего, ровно как и Дэмиен. Впервые на памяти Джейс заткнувшийся так надолго. — Прекрати. Это был не он. — Он, Дикки. Это был он. С его же лицом, с его именем! Это был Брюс. Вы думаете, что пиздец какие неубиваемые, — Джейс выплёвывает слова, зная, что каждое из них испытывает броню Ричарда на прочность, — но если бы я захотела прикончить вас — вы были бы мертвы. Все мы боготворим полумеры, хвалясь принципами. Даже Джокер. — Ты говоришь словами того, кто смеётся. Джейс оскаливается, ощущая, как кровят дёсны. Как кровят её порезы и все те раны, что глубже, чем под кожей. — И того, кто всегда побеждает. Она выливает всё накопленное — застарелом гноем из вскрытого этим смеющимся чудовищем нарыва. — С тебя довольно, — Ричард хмурится. — Мне не нравится, о чём ты думаешь. А я слышу скрип твоих шестерёнок. Джейс смотрит куда-то за его спину, а в ушах всё ещё клокочет этот омерзительный хохот. «Слабая, слабая и глупая дура! Вечное пятое колесо, Джейсси. Тебе бы следовало себе в глотку выстрелить, чтобы не мешаться папочке под ногами!» — Он не прав. Он отравляет тебя, чтобы раздробить нас ещё сильнее. Джейс, — Ричард едва встряхивает её, а затем берёт лицо в ладони. — Брюс при смерти. Мы должны ему помочь. Джейс с трудом фокусирует на нём взгляд, утопая ногами в трясине своих мыслей. Подсунутых ей мыслей. — Если по истечении четвёртого дня он не придёт в себя, то можешь копать могилу. — Хватит, — он практически рычит. Прелестно. Где бы вы ещё увидели срывающегося Найтвинга? Покупайте билеты в первые ряды царства теней. — Это отвратительно. — Я всего лишь иронизирую. — Я знаю, чего ты добиваешься. Не надо, — усталость в его голосе ощутима физически. Насколько сильно ты устал терять близких, Дикки? Джейс поднимает на него глаза. Он едва не отшатывается, а вместо этого — крепче сжимает её плечи. — Я не могу убить Брюса, — Джейс сама не замечает, как оскал полосует ей лицо, — но эту тварь я на куски порежу. — Нет. Я не позволю тебе. Это самоубийство. Ты ослабла и едва на ногах стоишь. — Я не спрашиваю твоего разрешения, — она дёргает углом губ. — Давно уже большая девочка. Ричард точно закатывает глаза, уверенный, что сможет её остановить. Всё ещё наступающий на грабли. Джейс ощущает какую-то несвойственную и щемящую нежность, глядя на его крепко сжатые челюсти. На эти всколоченные волосы. И глаза, что скрыты маской. Им с Барбарой определённо было, на что вестись. — Когда всё закончится, нам понадобится отпуск, — говорит она, сбавляя обороты. — Как смотришь на Бали? Ричард слабо ей улыбается, и хватка его ослабевает, становится мягче. — С тобой хоть на край света, — обещает он. Джейс ненавидит себя. Чувство не новое, прижившееся внутри с множеством других — её жрущих и обгладывающих кость за костью. Но за это она будет ненавидеть себя ещё сильнее. Слова Ричарда скрепляются её мягким прикосновением губ к его. Удивление вырывается выдохом, смешавшемуся между ними. Джейс целует его, вплетая пальцы в волосы, вжимаясь в него всем своим изломанным телом. Запоминая. — Вау, — только и произносит Ричард в то мгновение, когда может снова дышать. Его непривычное смущение оседает сладостью на языке. Джейс хочет выкорчевать из груди то чувство, что разрывает её на части. Но тьма их всех настигнет. Нужно оберечь то, что осталось. — Ты никогда меня не простишь, — Джейс шепчет в этот жаркий рот, пока Ричард всё ещё держит её, прижимает к себе бережно и осторожно. Не теряя контроля, как когда-то учил их Брюс. Готовящийся к погружениям в лазаревы воды Брюс. Но осталась ли хоть толика надежды? Джейс видела глаза Талии и то, как она едва прикоснулась к волосам мужчины, которого когда-то любила. Любила ли сейчас? Либо то был призрак давешнего чувства? Да и было ли оно? Джейс, по большому счёту, плевать. Отсутствие надежды в тёмных глазах Талии испугало её куда сильнее. — За что? — Ричард снова хмурится. И осознание вот-вот проступит в его правильных и красивых чертах. Джейс не даёт ему опомниться, вгоняя иглу шприца по самое основание в шею. И на поршень жмёт, не давая себя думать. Не позволяя. — Джейс, нет! Он её руку отбрасывает, как гадюку, но лошадиная доля транквилизаторов отключает системы одну за другой. Быстро, методично и верно. На Брюса бы эта химозная смесь синтезированных нейролептиков и снотворного едва ли бы подействовала. Движения выходят смазанными, опадающими. Словно кто-то выключил Ричарда Грейсона из сети, выдернул провод из розетки безо всякого милосердия. Он падает к её ногам, из последних сил пытаясь уцепиться за её руки, сжимая кисти не сгибающимися пальцами. Джейс жмурится и заставляет себя дышать едва-едва, не смея смотреть вниз, где Ричард лежит подбитой птицей. Нет времени на сантименты, на жалость к себе, к нему и Брюсу. Тому же Дэмиену, чьё лицо превратилось в бледную застывшую маску. Даже смуглость кожи его не спасла. Нет времени. — Впечатляет, — голос Талии бьёт в спину хуже всякого кинжала, заставляя собраться. Джейс оборачивается, оголяясь всеми демонами сразу. Талия складывает руки на груди. Глаза прищуривает. — Он не простит себя, если очнётся в мире, где ты мертва. — Зато проснётся, — огрызается Джейс, обходя обмякшее тело. Не смея переступить. — Я сбросила сигнал Бэтгёрл. Она позаботится о нём. О Дэмиене. О Брюсе, когда он очнётся. Она останавливается рядом, вровень. Глядя на этот точёный профиль, идеально подведённые губы и нарисованные стрелки. Джейс бы рядом себя ощутить грязным и вонючим куском дерьма, но в ней — ярость десятибалльной силы клокочет. Она Талию в щепки изрешетит. — И если ты не приложишь все силы… — Не угрожай мне, птенчик, — Талия скашивает на неё взгляд и улыбается углом своих идеальных губ. — Поверь, в моих интересах, чтобы он очнулся собой. ...ибо тьма придёт за нами всеми. Джейс понимает. Талия слишком свободолюбива, чтобы плясать под дудку чужого сумасшествия. Поразительная женщина. Но разве могла быть иной дочь Головы Демона? — Где Дэмиен? — Рядом с Брюсом был бы, где ему положено быть, — Талия хмыкает. А затем качает головой сокрушённо, как щенком, что нагадил в новые фешенебельные туфли: — Но он не уступает в упрямстве тебе же, а потому какая-никакая темница его сдержит на пару часов. Джейс громко фыркает. — Узнаю мудака. — Джейс. Талия не хватает её за руки. Не говорит о возможной гибели. Ей каким-то образом всегда хватало минимума — слов и движений, чтобы заставить Джейс притормозить. — Ты поступишь неимоверно глупо, если пойдёшь сейчас вот так, — говорит она. — Я знаю, что у тебя есть веном. Та доза, которая сделает из тебя чудовище, сильное чудовище. Возможно, ты даже остановишь этого ублюдка. Но твой организм не выдержит. Не сейчас. Джейс одним движением пригвождает её к стене. И чудом её не вспарывают клинки верно бдящих ассасинов, готовых глотки перегрызать за свою хозяйку. Но Талия взмахивает рукой, останавливая их. — Птичка, ты знаешь, что я права. — Не мешай мне, Талия. Или я отправлю тебя смотреть те же сны, что и Грейсона, — Джейс локтем ей на горло жмёт, жаром обдавая лицо. Талия выдерживает весь этот шквал, не поведя и бровью. — Я не хочу тебе мешать. Но с такими ранами ты и до Готэма не доберёшься. И голову сложишь зазря, — она жмёт плечами. Мол, делай, что хочешь, но не харкай мне потом кровью на ноги, потому что я предупреждала. — Я, знаешь ли, не люблю в пустоту расстрачивать ресурсы. Удивлена, что ты вообще на ногах стоишь. После призыва Всеклинков-то. Дукра, небось, там в своём астрале клянёт тебя всеми словами. Джейс терпеть не может, когда она оказывается права. И отстраняется с той неохотой, будто всерьёз собиралась придушить. Талия потирает шею под её колким взглядом. — Дело привычное, — мрачно отзывается Джейс. — Даже уши не горят.***
Стекающая по коже вода не ощущается ни холодом, ни теплом. Джейс чувствует прикосновение чужих ладоней, скользящих по её плечами с великом даром (или проклятьем?) из глубоких ям. — Ты точно не моя дочь? — Талия усмехается, оставляя жар выдоха где-то на загривке. В комнате они одни, а потому она явно позволяет себе больше эмоций, чем под равнодушным взором своих вышколенных ниндзя. — Или то моё мимолётное влияние на тебя, что ты стала так коварна в общении с мужчинами? Мимолётное влияние — годы, проведённые рядом, под её колким взором. В глазах Талии всегда читалось неудовлетворение попытками Джейс найти себя. Пожалуй, оно мелькнуло искрами на дне зрачков в тот миг, когда девчонка из могилы принесла ей голову своего первого учителя. Бросила к ногам, а затем закурила и выдохнула облако дыма прямиком в лицо. Ямы помогли Джейс во многом, вдобавок даровав лучшую форму, позволившую смотреть сверху с ироничным высокомерием. На Талию оно не действовало, словно то она разменяла с десяток вечностей, а не её папаша. Впрочем, откуда Джейс знать? — Едва ли бы ты пошла на подобное ради кого-то. Ты слишком эгоистична, Талия, — отвечает Джейс, смежая веки, пока лазаревы воды стекают по покрывшейся мурашками коже: от воспоминаний собственных истерик, агонизирующих рыданий — осознание собственной ненужности выгрызало ей сердце, ровно как и отсутствие возмездия. В ту же секунду оно замирает от вспыхнувшей в цветных кругах картинки, где Талия баюкала её в своих руках. Джейс тогда хотелось верить, что она не одна. Талии же нужно было оружие против Брюса. Они обе выиграли, получив бонусом пару-тройку ночей, за которые Дэмиен до сих пор готов выгрызть Джейс кадык. Об этом думать проще, чем просчитывать десятки, сотни, ебанные тысячи вариантов того, что можно сделать. Что нужно сделать. Необходимость сорваться с места прямо, блять, сейчас зудит в пальцах. — Ты разве не должна быть рядом с ним? Следить? Талия обходит её, садится напротив на облюбованную ими кушетку и критично оглядывает налившиеся на лице гематомы. Джейс предпочла бы не смотреться в зеркало, но пришлось. То ещё зрелище жертвы домашнего насилия. Но не стоит переживать: мицеллярная вода имени Лиги Убийц расправит морщины, вернёт свежий вид и срастит парочку костей. Будете, как новенькие, готовые вновь бросаться на амбразуру под дегенеративный хохот. — Мои сердобольные вздохи не помогут ему. Только время и ямы. Если помогут, — отзывается Талия задумчиво. Омывает ей лицо. Без пиетета и затаенной мягкости — так винтовку в порядок приводят. И Джейс не привыкать к подобному, а потому она вздрагивает, ощущая почти робкое прикосновение к щеке. Талия каждый свой ход просчитывает. И то не милость и не нежность. У неё подобного на своего ребёнка не осталось, что уж говорить о девчонке-выскочке, которая не смогла остаться мёртвой всем назло? Джейс верит, что её выставили из всех загробных миров за паршивое поведение. — Они возненавидят себя. Оба. Джейс жмёт голыми плечами. Не хочет смотреть, как затягиваются порезы. Как стягивается кожа и рассасывается под ней налившаяся кровь. То неправильно — не природе противоестественно, а ей самой. В глубине души Джейс хранит червоточину истины — возможно, ей стоило там умереть. Сложиться вместе с этим уродом, утащить за собой и — умереть. Пожалуй, достойно. Брюс поставил бы ей памятник, а Барбара — пролила пару-тройку слезинок над закрытым гробом. Тима бы спас Конор, а Ричард... Ричард сильный мальчик. Джейс мысленно чертыхается, осознавая, что саму себя травит. Слишком знакомая модель поведения, от которой она пыталась избавиться слишком давно. И наивно думала, что избавилась. Неужто тяга к страданию прописана у неё в триплетах, раз не хватило одной смерти, чтобы её отпустило? Да только Джейс не хочет умирать. Но в петлю лезет исправно. Из желания проверить, насколько крепка верёвка. — Им не впервой меня хоронить, — произносит она, едва разлепляя пересохшие губы. Пальцы Талии проходятся по её волосам, убирают всклокоченные пряди за уши. Почему-то слишком сложно на неё смотреть. — Мне нужно идти. Времени... — Его всегда будет мало, — Талия перебивает, поднимаясь на ноги. Пламя раскрашивает её в тёплые, обжигающие оттенки меди. — Ты успеешь в последнюю секунду. Таков закон мира, что держит нас всех на волоске. Джейс встаёт следом, ощущая странную, забытую ею лёгкость. Произошедшее кажется чем-то дико нелепым. Она опускает глаза, усмехаясь без веселья, но и без горечи. На въевшемся автоматизме. — Буду тебе должна. Если выживу, конечно, — мрачно шутит и, наконец, смотрит Талии в глаза. Та не улыбается в ответ. — У меня есть пара услуг, от которых ты не сможешь отказаться, — говорит легко, не пытаясь остановить. Не читая сердобольных речей, не хватая за плечи. Джейс не винит Ричарда за его стремление уберечь всех и вся. За его открытость. Но так уходить гораздо легче, пусть и осознавая, что решила всё за него. — Если что, знаешь, на каком кладбище меня искать, — Джейс паясничает, а затем смахивает всё легкомыслие, будто вновь омытая водами. — Мне нужно вырыть одну могилу. Ну ты понимаешь. Талия качает головой. Сокрушённо и осуждающе — всё же ей не понять этих самоубийственных порывов. Не женщине, породившей Левиафана. Породившей, в конце концов, Дэмиена. В прямом смысле. Джейс знает, что в будущем мальчишка будет проблемой. Если у них будет это будущее. Если. Паршивейшее слово. — Убей эту тварь, — Талия не просит. Талия приказывает и её благословляет. — Никак иначе. Джейс хмыкает, беря её за руку. Коротко прижимается губами к выступающим костяшкам, чувствуя едва заметную, пробежавшую молнией дрожь. Талия так плотно скрывает свои эмоции, что и подумать бы о ледяном изваянии перед собой. Но Джейс знает её слишком хорошо. Возможно, лучше, чем Брюс когда-то. Тьма идёт за ними всеми. Джейс может отплатить Талии хотя бы тем, что не позволит мраку до неё добраться. — Если я всё же умру, — произносит она у самых дверей. Не оглядывается, всё так же не нуждаясь ни в прощании, ни в слезливых словах. В конце концов, они были слишком похожи. — Не дай им меня вернуть.