Зимняя сказка

      Это было достаточно давно. В то время люди ещё помнили, что такое честь, достоинство и любовь. Любовь к природе, к животным, к жизни (хотя, как знать) и конечно же, к людям. Тогда люди ещё общались, чувствуя и видя истинные эмоции друг друга. Они смотрели друг другу в глаза и не думали по полчаса над ответом на простой поставленный собеседником, вопрос. Время голубой крови, стихов, повестей и картин — золотая эпоха для всей Российской империи, для всех людей, что свято верили в бога, а дети верили в чудо и писали письмо Николаю Чудотворцу* на Новый Год.       Молодые дамы читали книги на французском языке и были très exquises**, в это время была модна осиная талия и скромная улыбка, и кудри, неважно какие: золотые, коричневые, блондинистые или черные, что так нежно и мило украшали девичье личико       Юноши и мужчины, были статные, с ровными спинами, со взглядом полной таинственности и любви. Их украшали мундиры, сшитые золотыми нитями и пуговицами цвета золото. Многие из них были офицерами, гвардейцами или полковниками. Они были готовы отдать свою жизнь ради защиты родины.       В обществе, в то время, было принято общаться на обыденные темы, со серьезными лицами, разными масками и без капли истинных мыслей. Но такими были не все. Произошло то, к чему я хочу привести, в прекрасном, холодном городе. В настоящей столице нашей суровой, но, по-своему мягкой, страны. В городе, что уже пережил и не раз переживет мучительные тяготы народа и разделит с ней эту муку. Город красоты и бедности, город, что покорял сердца творческих, поцелованных богом, людей. Столица, построенная на болоте главным правителем и ангелом страны***- в Санкт-Петербурге. ***       В престижном, богатом зале было настоящее торжество. Бал для высшего сословия людей, красивых и уже все имевших. Им было скучно жить - у них всё было. Им не к чему стремиться, они все образованы, это общество галантно, вежливо и гуманно только к тем, кто был на одной ступени с ними или даже выше, к остальным же, например, к низшему сословию — они были хладны и очень жестоки. Нося свои маски, они и не заметили, как потеряли свое истинное лицо. Как в порыве к большему богатству и деньгам — они утратили самое главное - свою душу.       Кое-кто, все же, отличался от этих людей, это те люди, которых величали пророками, они стояли вместе и что-то обсуждали, самый заметный из них был тот, кто смеялся очень громко и заставлял всех обернуться к нему. Мужчина невысокого роста, в коричневом мундире, который не был таким изысканным, но так шел ему. На голове его были тёмные кудряшки, на лице бакенбарды, что были так модны в то время, а сам он был смуглый, с пухлыми губами, носом с горбинкой, с длинными ногтями и самое главное, что было в нем - его глаза. Голубые, нет, светло-голубые с ноткой веселья и сиянья. Смех был его звонкий, а талант бесконечный. Он давно отметил взглядом одного юношу, который, к удивлению, был ниже его****, он был с аккуратно постриженными волосами, с белоснежным личиком, с блестящими, но грустными глазами, с выразительной и прекрасной внешностью - это был Михаил Юрьевич Лермонтов       Александр Пушкин, так звали нашего пророка, знал, что юноша чувствует его взгляд, но отвечает безразличием.       Спустя время, кто-то стал громко говорить, это был богатый и состоятельный дворянин, он мешал всем, своим разговором, который говорил громко и исключительно о себе. Поэты вздохнули, не в силах что-то сделать. - Тот самый человек пустой, Кто весь наполнен сам собой. - неожиданно сказал тот самый юноша, который заставил всех обратить на себя внимание. Он гордо поднял голову и его носик словно вздернулся, дворянин застыл в изумлении и хотел вплотную подойти, но тот это сделал первым. - Ты знаешь, урод, кто перед тобой? - спросил мужчина, сверля его взглядом - Ты вообще кто? - тут Саша понял, что дела плохи, особенно для Михаила, поэтому быстро подойдя к тому господину, сказав ему пару слов и успокоив, взяв Мишу за руку он отошел в самый дальний угол зала. - Юноша, вы в своем уме? Вы должны знать, как себя вести при людях. Любой наш шаг — может изменить наше будущее, нашу историю. Mon cher*****, прошу вас, будьте осторожнее. Вы меня слышите? - но Лермонтов не слышал, время для него застыло. Он наслаждался и упивался поэтом, его внешностью. Сердце стучало быстро, лишь изредка прекращая такой ритм, он думал о том, как приятно смотреть на него. О том, какой он красивый, и как ему хотелось бы коснуться этих, слегка фиолетовых, губ, своими, прижаться к нему, зарыться руками в его кудри, но тут... - А? Что? - Ничего - Простите.. Просто вы такой.. - мечтательно вздохнул юноша. - Какой? - с ухмылкой прошептал Пушкин. - Прекрасный... - послышался смех Саши, Лермонтов лишь засмущался. - Как тебя зовут, mon cher? - Михаил Лермонтов. - Мишель, allons nous promener demain soir?******? - Oui, avec plaisir. Je suis heureux.******* ***       Это был вечер, Саша уже ожидал парня в парке, в руках его была книга, а в глазах можно была разглядеть влюблённость. Мишель покорил его сердце — за секунду и навсегда. Он то и дело доставал карманные часы и смотрел время, ожидая юношу, был жуткий снегопад, снег окутал весь Петербург и сердце великого писателя. Сзади послышалось как скрипит снег, он сразу обернулся. Миша стоял в пальто, с широкой улыбкой и покрасневшим носом и щеками. - Mon amour, вы замерзли? Почему на вас не шуба? - Пушкин подскакивает к нему и видит на его длинных ресницах снежинки. Миша выглядит слишком красиво и уютно. - Нет, что вы! Я так рад, я так ждал — он крепко обнимает поэта, утыкаясь носом в его шубу, Александр Сергеевич застывает, а после лишь крепче прижимает его к себе. Он аккуратно протягивает книгу и слышится визг, в этой книге все произведения и стихи, написанные почерка правнука Ганнибала и его подпись. - Спасибо. Спасибо, спасибо! Merci! Je n'ai jamais été aussi heureuse. Dieu, merci ange!******** - говорит, он, кажется плача.       Они гуляют долго, что-то обсуждая и смеясь, Михаил почти не говорит о себе, всячески избегая этих разговоров, а Александр тает, когда луна русской поэзии улыбается. Мишель уже давно в шубке Саши, которую прозаик насильно одел на него. Саша понимает, что гвардеец начинает отставать и подозревает что-то неладное, а через миг в него летит снежок, в шею. Начинается борьба, юноша как можно быстрее убегает, а мужчина не сильно отстает. Саша прыгает и валит на снег дворянина, а сам падает на него, их носы соприкасаются, а Лермонтов начинает хихикать, отводя взгляд и по-детски краснея. - Что такое? - Ничего, - шепчет Мишель, закусывая нижнюю губу. Историк нежно проводит пальцем по искусанной губе и целует в лоб. - ты очень горячий, Мишель, я отвезу тебя домой - Но... -..Никаких, но, ты замерз и, возможно, у тебя поднялся жар. ***       Карета подъехала дому, Мишель уже крепко спал, Саша отнес его в дом, слуга проводил его до покоев барина и оставил их одних, он позвал врача, который его осмотрел и сказал, что эта обычная простуда, дал лекарство и ушел восвояси.       Ночь. У Миши сильный жар, он крепко сжимает руку Алекса и просит лечь рядом.       Уже под утро, когда мелкие лучи солнца, которые уже не согревали, а давали лишь потоки света, выглянули чрез шторы, Саша не спал. Пушкин сумел понять, что тот мальчишка, который лежит сейчас рядом, после тяжелой ночи, и бормочет что-то невнятное — тот кто ему нужен. Он смотрел на красивые ноги, что виднелись, сквозь ночную рубашку и на юное, худое тело. Он не смог рассмотреть его ночью, когда переодевал, да и мысли были о другом, а сейчас, сейчас Сашу бросало в дрожь от внешности мальчика, от его красоты, как внешней, так и внутренней. Удивительно, как в человеке могут сочетаться, эти два, несочетаемые, главные качества. Он робко коснулся его губ и ощутил, как у юноши дыхание стало сбиваться, а веки медленно подниматься, сударь застыл в недоумении, но на поцелуй ответил, прижимаясь к нему и зарываясь руками в его кудри. И им не нужны были слова, чтобы узнать чувства друг друга, в любви слова не нужны - любовь - это чувство. И даже их разница в возрасте не станет преградой.********* ***       И пусть, мы не узнаем о том, что было после, но я скажу, что они были счастливы и любили так, как никогда и никого не любили.