Страшно, когда близко

Страшно, когда близко. Когда Он к тебе так близко, что, кажется, ты дышишь тем самым воздухом, что Он тяжело и чертовски жарко выдохнул миллисекунду назад. Когда ты приходишь на учебу, и каждый пиджак заставляет думать о Нём. Словно Он всегда рядом с тобой, если только это не явно чья-то чужая светло-блондинистая макушка. Когда Его голос настолько громок и уникален, что спутать Его с кем-то другим стало бы для тебя таким грехом, за который не простит никакой вымышленный гейский бог, не то, что уж христианский. Его голос близко, даже если ты находишься в другом конце академии. Страшно, когда близко подпускаешь к своему сердцу то трепетное чувство, заставляющее биться птичку внутри о грудную клетку с такой силой, что боль от этого начинает разрывать сосуды и заполнять всё тело, прожигая насквозь каждую клетку. Хаммелу страшно. Страшно с того самого момента, как он впервые вступил на порог Академии Далтон в «образе» очень плохого шпиона. Ну, по крайней мере, таковым его назвал объект его страданий — Блейн Андерсон. Переведясь в новое учебное заведение, подальше от издевок Карофски и неприятных шуток в свой адрес, преследовавших его на протяжении всей учебы в школе МакКинли, Курт даже не подозревал, что жечь его будет только больше. Чем ближе к Блейну, тем хуже он себя чувствует — дыхание сбивается на нет, в горле пересыхает, словно был пройден огромный марафон, по спине пробегает леденящий душу холодок, а внизу живота… Блять, там сам дьявол постарался. Узел, сворачивающийся у паха юноши, каждый раз доставляет одновременно и чертовскую боль, и божественное удовольствие, разливаясь теплом по нижней части тела. Избавление от мучений в учебное время представляется невозможным и таким безумно желанным событием, что приходится терпеть с самого утра до возвращения домой ближе к вечеру. Ранний вечер всегда ознаменовывается репетициями Соловьев, на которых Курту буквально хочется помереть от улыбок, глаз, … да что там, от одного дыхания Андерсона хочется вылететь в уборную! Пару раз он даже был на грани срыва, не выдерживая вокальные партии с мыслями о том, как он вернется домой и… Только ребята начинают прощаться друг с другом перед тем, как разойтись, как Хаммел срывается, хватая сумку с вещами, и убегает домой, лишь бы быть подальше от пыточной (Так он подсознательно называл Академию за одно лишь существование там Блейна-Соловья). Оказавшись дома, Курт разувается на ходу, бросает сумку и верхние вещи в коридоре и запирается в ванной. Он не включает свет, потому что стыдится себя, как девчонка. Раздеваясь окончательно, он кое-как настраивает душ и включает его как можно сильнее, чтобы шум воды глушил всё происходящее и поглощал каждый звук. Юный Соловей заходит в душевую кабинку, вздрагивает от горячих струй воды, обжигающих его и без того разгоряченное тело, и прижимается спиной к холодной кафельной стене, еще не успевшей согреться. Первое прикосновение к себе, и тихий рваный выдох срывается с губ Курта, заставляя его почти сползать вниз по плитке. Он всего лишь ведет кончиками пальцев по шее, а тело отзывается невыносимой возбужденной дрожью. — Бляяять… Курт практически не матерится на людях, он ангел. Ангел во плоти. А эта плоть сейчас нуждается в том, чтобы ей доставили удовольствие любыми доступными способами. Вторая рука скользит по прогнутой пояснице вниз и останавливается на ягодице Хаммела, сжимая её мертвой хваткой и вырывая первый негромкий стон из парня. Ему страшно. Страшно, что его спалят за этим занятием. Он даже сомневается, закрыл ли он дверь в ванную, но уже настолько плевать, что часть мозга, отвечающая за безопасность его хозяина и совесть, отключается в ту же секунду, как рука отпускает ягодицу и резко бесконтрольно обхватывает стоящий колом член тинейджера. Громкий стон пробивается сквозь плотный пар, постепенно заполняющий уже всю ванную за пределами кабинки, и Курт уже не может стоять на ногах, он сползает чуть вниз, присаживаясь на высокий кафельный выступ и случайно роняя свои многочисленные лосьоны и шампуни с бальзамами. Рука, ласкавшая его кожу всё это время, оказывается рядом с бедром и крепко цепляется за край выступа, чтобы не съехать с него окончательно вниз. Студент начинает медленно ласкать свой член, раз за разом смазывая большим пальцем выступающую на головке сперму, от чего хочется скулить и ерзать еще больше. Курту чертовски стыдно, но желание преодолевает этот барьер, и он начинает, как в бреду, хрипло шептать имя возлюбленного, закрыв глаза и откинувшись назад на стенку, прогибаясь в спине. Его фантазии нет предела. Сначала это просто воспоминания о прошедшем дне, каждый взгляд Блейна, каждое слово, каждое движение проматывается в сознании Курта, заставляя его тихо мурлыкать самыми губами. — Блейн… Черт, Блейн… Да… Я хочу, чтобы ты разрешил мне петь с тобой… Невинные фантазии длятся недолго, и через несколько мгновений сознание Хаммела переносится в подсобку, где они с Блэйном могли бы целоваться, вжимая друг друга в архивные полки, неловко, как неопытные подростки, коими они являлись, елозя руками по спинам друг друга. — Ммм… Андерсон… Ты… Я не хочу, чтобы ты уходил… Андерсон и не уйдет. По крайней мере, он точно не уйдет из сознания перевозбужденного Курта. Зал собраний Соловьев. Они одни. Курт стоит у окна. Сзади подходит Блейн и обнимает его за пояс, медленно опуская одну руку вниз и проводя ею по паху, заодно захватывая по пути молнию брюк и сдергивая ее вниз. Еще секунда и Курт сидит на подлокотнике дивана, а Блейн — перед ним на коленях, поглаживая его бедра и не сводя взгляда с его голубых глаз. В действительности Курт же дрожит, пока его рука сама начинает двигаться быстрее и сильнее сжимает член, заставляя головку краснеть больше, чем это могло быть возможным. Медленно стянув белье с Хаммела, солист Соловьев обхватывает одной рукой член парня, а другой его яички, начиная мягко массировать их. Он наблюдает за тем, как Курт, вцепившись в обивку дивана ногтями, запрокидывает голову и тяжело часто дышит, поджимая пальцы на ногах и невольно сводя ноги от страха, что их спалят. Не спалят. Андерсон закрыл дверь на замок изнутри. — Блейн… Я тебя умоляю… Сделай это… В душе становится невозможно дышать, жарко невыносимо, а делать душ холоднее нет желания, чтобы не потерять это сжигающее разум состояние. Начав дрочить своему «другу», Блейн что-то тихо и неразборчиво шепчет своим бархатным голосом, но этого достаточно, чтобы крышу Хаммелу снесло окончательно. И после прикосновение губами к головке члена. — ТВОЮ МАТЬ! — Раскрасневшийся донельзя Курт вскрикивает, до посинения костяшек сжимая свой член и кончая в руку, а последующий, жаждущий вырваться громкий пошлый стон он прерывает резко рукой, зажав себе рот и из-за этого потеряв всякую устойчивость, съезжая на пол кабинки и разъезжаясь по ней в бессилии. Дрожа, словно щенок после побега от злющего хозяина, он пытается дотянуться до крана, чтобы сделать воду холоднее, но трясущиеся руки, а более того ноги, не слушаются. Силы есть только на то, чтобы обнять себя за колени и уткнуться в них. По щекам Курта текут незаметные из-за душа слезы. Ему страшно. Страшно, когда близко желание суицида от мысли, что Блейн никогда его не заметит.