Его лучшая работа

      Вейс и сам не понял, когда стал так одержим написанием всего лишь одной картины, когда в его голове роилось так много совершенно других, на первый взгляд, даже более привлекательных идей. Но все же, что-то порывало его взять кисть и откинуть, забыть все свои идеи. Когда он садился за холст, в его голове была всего лишь одна идея, которая не оставляла его ни днем, ни ночью. И это было довольно странно, почему он чувствовал, будто именно эта его идея обязательно ДОЛЖНА быть воплощена в жизнь? Что такого особенного в обыкновенном портрете? Художник и сам не знал ответа на этот вопрос. Однако образ в его голове, столь яркий и впечатляющий, не желал оставлять его одного ни на миг.       Вейс не любил рисовать людей. Хотя, не любил, это слишком громкое слово, он все же нарисовал соседскую девочку ‘Мэри’ в дни, когда у него даже на сигареты не было денег, и ‘Даму в красном’ — свою первую любовь, которую он до сих пор помнил, пусть и чувства к ней с течением времени просто вымылись. Скажем так — Гуэртена Предпочитал не рисовать людей. Он не желал становиться известным как великий портретист, ведь это накладывало определенные обязанности и ограничения. Люди будут ждать от него лишь красивый и реалистичных картин известных и запоминающихся личностей, а на его собственное творчество им станет все равно.       Однако, вот он здесь. И еще никогда у Вейса Гуэртены так сильно не спирало грудь от собственно написанной картины.       Юноша на портрете выглядел почти живым, почти настоящим, казалось бы — протяни руку и дотронься до реальной, нежной, чуть теплой кожи. Он мог показаться болезненно худым или бледным, но нет! Он не мертв, он просто спит! Художник чувствовал это в игре света и тени на холсте, они мягко переливались, будто дыхание, слабое, но такое умиротворенное. Волосы были растрепаны, будто мальчишка пробежал ни один километр, куда же он так спешил? Или от чего он мог спасаться бегством? Перья его одеяния, Гуэртена был уверен, что это должен быть плащ, также, как и волосы, торчали из стороны в сторону, однако некоторые перышки осыпались с воротника. Рисовать их было даже слишком просто, будто бы художник срисовывал образ не из воображения, а лично видя человека, наблюдая за тем как перышки медленно летят вниз, куда-то на пол. Стоит ли он? Или сидит? Это было не столь важно, ведь единственное, что могло бы ввести в ступор — это рамка из голубых роз вокруг него. Они обвивали его тело, вплетая в себя опавшие перья и бутоны, раскрывшиеся или только начинающие открываться, были везде. Невольно можно было подумать, будто парень лежит в гробу, но Вейс был уверен — он жив! К чему тогда так много роз? Он и сам этого не знал…       Обычно, Гуэртене не представляло ни малейшего труда придумать предысторию картины, однако сейчас, в его голове была звенящая пустота. Муза, что недавно порывала его взяться за кисть — исчезла, как только последний мазок был исполнен. Как актриса, окончившая свое представление, она скрылась за кулисами, оставляя зрительный зал в восхищении и трепете. Оо, художник был уверен, эта картина должна занимать центральную роль в его музее. Возможно, он смог бы повесить ее на место ‘Дамы в красном’? Или же. Нет. Эта картина не отправится чахнуть в музей, где каждый сможет посмотреть на него, где каждый смог бы украсть это сокровище, где каждый смог бы раскритиковать эти розы, перья и поистине прекрасного юношу. Это его лучшая работа и Вейс не расстанется с ним так просто. Он останется в его личной коллекции и плевать, что никто и никогда не сможет насладиться тем же ощущением, той же близостью к прекрасному, что и Гуэртена. Он был уверен, они не оценят, они не посмотрят на него также, они не достойны.       Они просто не достойны.

***

      — Гарри? Гарри очнись! Не засыпай, Гарри! Ну же, открой глаза!!! — плакала маленькая девочка, тряся своего единственного друга за плечи, из-за чего пара перьев с его накидки осыпалась и полетела вниз. — Гарри! Прошу, пожалуйста, сейчас не время для сна, пожалуйста-пожалуйста! — Иб села напротив бездыханного тела, все также плача она вложила стебель голубой, ободранной, без единого лепесточка, розы в руки Гарри и не сдержавшись, понимая, что он спас ее, но погиб сам, разрыдалась еще громче…