Часть 1
9 июня 2013 г. в 04:40
Внезапно все замирает в один острый и хрупкий, как тонкий фарфор, момент. Мне слышен каждый проклятый звук. «Кто ты такой?» разносится оглушающим рокотом немой вопрос. «Почему я должен пасть перед тобой на колени?» Я чувствую, что я неизмеримо ниже, что я сгорбленный, ютясь у трона, подобострастно заглядываю в глаза своему лорду, которому я так привык верить. Я всего лишь пес, я недостойный раб, я жалок и упиваюсь этой горькой жалостью к себе. Я – лишь проводник, усталый разум, через который волнами проходит озарение. Это все, что мне известно. Бродяжка, потерянный во времени и пространстве, не имеющий родной стороны. На веки вечные обреченный скиталец. Весь мой костяк, мою гордость, мою самодостаточность, впору повесить над дверью, как бесполезный, жучком изъеденный трофей. Вот она, единственная истина, которая вспыхивает в моем воспаленном мозгу, когда взгляд вперяется в раскаленный огонь, исторгнувшийся из глазниц льва.
В капкане ли, в оцеплении, с русской рулеткой, последним патроном, наставленной на широкую грудь, лев все равно имеет когти. Сам не сознаю, как затравлен тот взгляд, который ловлю безысходно, не смея поверить. Не позволяю себе осознать, что мои собственные когти столь же длинны и опасны, как когти бурно дышащего передо мной загнанного зверя.
Я кричу. Захожусь в беззвучном скорбном вопле, но никто не слышит. Лишь дождь плачет навзрыд в любовно обустроенной убийственной зале. Никто ничего не слышит. Время, избыточным тиканьем собранное в одно бесконечное бессмысленное противоречие, замирает, устало переводя павший дух. Капли, тревожной мутностью отбрасывающие блики, застывают, преломляясь и дробясь, в свете ваших изящных светильников. В этом потускневшем царстве скорби нет ни единой души, чтобы услышать хоть что-то.
Мои слепые глаза, сквозь пелену стекол в надуманных лишних очках видят лишь хаос. Я все понимаю. И это давит непомерной неизбежностью, приносит не облегчение, но опустошение. Я звонко и ярко, но абсолютно напрасно, чувствую жалость. Жалость к себе. Кучерявый мечтатель, возомнивший себя мудрецом, жестоко просрочил сроки всех выплат по счетам судьбы. Я так вам верил, мой лорд. В темные страшные ночи, обливаясь холодным потом, подбирая непрошеные видения, измывающиеся своей кровавой жестокостью над остатками моей морали, я жаждал лишь одного. И это одно было в том, чтобы вы просто были. Стояли, как многовековая стена, нерушимы, неколебимы, неподвластны всему напускному.
Уставившись на Северную Звезду, я, упиваясь своим неразделенным горем, мог черпать надежду в безосновательной вере в нашу иррациональную дружбу. Вокруг меня собирались мои личные церберы, рыча, предостерегая, не давая мне выбраться из проклятого царства мертвых Аида. Теперь я ясно вижу гадкую ухмылку, что излучает ехидная звезда – бойся, трясись в истерической дрожи, - навечно даровано тебе оставаться в этом мерзлом кипящем краю.
Я вою, скулю и сквернословлю, молюсь о проклятой потерянной душе. Признательность и милосердие теряют всякий звук, оказавшись в абсолютной черноте. Здесь так темно, так темно, что я могу лишь ощущать, как чернила проникают под кожу, смешиваются с дурной кровью и текут, отравляя, по венам.
Сегодняшним банальным вечером был разрушен мой мир. Отвергнуты черепахи, слоны, доказана сферичность. Становится невыносимо скользко. На такой планете не удержаться. Смотрю умоляюще, заискивающе, противоречу сам себе, в вас одном вижу надежду. Сам сниму с себя благовонием пропахшее благословение, лишь бы знать, что все неправда. Променяю свое угрюмое одиночество, свое родовое несчастье на то, чтобы все оказалось злой и глупой шуткой. Так невыносимо холодно, так пробирающе до костей, от этого ледяного сердца, по ошибке заключенного в ваш строгий, четкими гранями черченый, костюм.
Последняя опора выбита из-под моих дрожащих ног. Шея с хрустом ломается под давлением неумолимой грубой веревки. Доктор, спасите. Что это? Очередной кошмар, липкими щупальцами обвивший тело под мокрой футболкой? Или реальность, не знающая пощады, насадившая меня на рога, предательской жгучей улыбкой ухмыляющаяся в мое покореженное безмозглое доверие?
Объясните же мне все это новое шаткое мирозданье, пока я восстанавливаю мятежный металл против вас, пока я читаю историю моего падения, которое вы уже написали, своим каллиграфическим почерком в графе «обречен».
Но, мой лорд, я знаю, я недостоин. И гордость ваша никогда не позволит приоткрыть завесу тайны над упорядоченным театром абсурда, творящимся у вас в душе. Дождь продолжает рыдать, тяжелые капли струятся по корешкам редких книг. Это невыносимо так же, как видеть плачущую женщину. Мадонна льет слезы над бездыханным Иисусом. Кровь смешивается с прозрачной холодностью небес. Ваше дело закрыто, доктор. Наше дело закрыто, мой лорд. Величественный олень удаляется в холодный сумрак ночи, капли сверкают, отражая луну, обрамляя драгоценным свечением опасные рога. Острая яркая боль, вспышка, дробящаяся агонией до изнеможения, раскалывается, чтобы хватило обоим страждущим мученикам. Все кончено.