Даже если прогонишь

Замшелая таверна пропитана запахом дешевого эля, который на вкус горчит не хуже паленой водки. Но, в прочем, какая разница? Чтобы напиться, после проваливаясь в забытье, не нужна эстетика. Юлиан прокручивал эти мысли в своей голове и, если быть честным, это немного помогало мириться с отвратительным вкусом здешнего отвратительного пойла. Он сверлил взглядом кружку, потому что смотреть на здешних пьяниц или распутных девиц особо не хотелось. Да ничего не хотелось уже. Ни-че-го. Геральт зол. Он зол на свою горе-подружку, думающую исключительно о своих нуждах и целях, в упор плевавшую на то, что ведьмак готов для нее сделать. Для нее одной! Казалось бы, то, что Белый Волк, который и долю теплоты и привязанности ни к кому не проявляет, готов ради тебя если не на все, то на многое, это ли не показатель того, что ему действительно не все равно? Только вот на самом деле самой Йеннифер поистине все равно. Лютик всегда молчит, Лютик никогда не пытается показать Геральту эту истину, потому что какая разница, его все равно не послушают, да и если тот счастлив, то бард не хотел бы рушить это чувство. Однако когда она уходит, когда рядом остается только Юлиан, пытаясь как-то поддержать друга, этот самый друг шлет его ко всем чертям. Выпаливает «Если бы я мог чего-то желать, пожелал бы, чтобы мы никогда не встречались», сверкая своими желтыми глазами, наполненными гневом, выливая на барда свою ярость в большей степени лишь потому, что тот попался под горячую руку. — Да пошел ты… — фыркает Лютик, громко звякая дном кружки о деревянный стол, пытаясь прогнать тупые воспоминания. — Ты чего там вякнул, щенок? — озлобленно отзывается человек, сидящий за соседним столом. Бард тут же переводит взгляд на незнакомца и, строя самую доброжелательную гримасу качает головой. — Ох, прошу меня простить, это я не вам, — быстро протараторив это, Юлиан тут же хватает лютню (бард без инструмента не бард, даже если планировалось просто напиться), ослепительно улыбаясь и проводит рукой по струнам. — Но! Я могу сыграть для вас балладу на этой прекрасной лютне в качестве извинения. Когда Лютика выбрасывают из таверны, он радуется, что эта самая прекрасная лютня не оказалась в его прекрасной заднице, да и даже почти не грустит из-за того, что ее сломали ему об голову, то ли из-за алкоголя, то ли из-за Геральта. К счастью, у него остались кое-какие пожитки на покупку новой, хоть и придется какое-то время поголодать и спеть несколько новых баллад о великом, чтоб его черт побрал, ведьмаке. Но плевать. Нет, правда, плевать, хуже все равно некуда. Ну или Юлиан думает, что некуда, встречает рассвет в постели какой-то барышни, со всей своей любвеобильностью, однако, ничего к ней не чувствуя, а потом убегает через окно, чтобы не быть пойманным ее муженьком. И на вопрос, заданным дивным женским голоском, вернется ли он, говорит, что время рассудит, хотя сам знает, что не вернется. Он никогда не возвращался, лишь всегда каким-то дивным образом находил Геральта и уходил с ним. И, что удивительно, тот никогда не прогонял его… до некоторых пор. Обида росла внутри барда с каждым днем все сильнее, выжигая изнутри все, вызывая буквально ненависть к этому чертовому Геральту. Новые баллады не писались, а на старые народ реагировал уже совсем уныло или даже агрессивно. А из рассказов, которые, переходя по миру от человека к человеку, становились все более абсурдными, ничего не получалось слагать, поэтому Лютик, наплевав на все, начал вымещать свою боль в новых строках самой излюбленной всеми «чеканной монеты», каждый раз по-новому сетуя на то, какой Геральт чуть ли не прямым текстом мудак. По-началу всем было как-то все равно, но потом народ начал кто смеяться, кто сочувствовать, кто разочаровываться. Реакция была разной, но была. И, конечно же, рано или поздно слух об этих россказнях должен был дойти до виновника бардовской обиды. Вы знаете, ведьмак, ваш преданный герой, Страшится его враг, он вечно рвется в бой. Наш белый грозный волк, сильнее не найти. Но, скажите, что за друг, прогонит вас в пути? И бросивший того, кто рядом был всегда, Всегда согреть хотевший от холода и льда. И глупый, глупый бард теперь всегда один! И Геральт ваш из Ривии, всего лишь он крети-и-и… — Лютик! Очередная импровизация была прервана тем, что у барда буквально выбили из рук совсем недавно купленную лютню и схватили за грудки, прижав к деревянной стене. И был это некто давно и хорошо знакомый. Потрепанный, слегка испачканный кровью каких-то чудищ, названия которых, кажется, знал только он сам, и очень-очень-ОЧЕНЬ злой Геральт из Ривии. — О, привет, Геральт, — нервно затараторил бард, в этот самый миг понимая, что зря так отзывался о ведьмаке, который может одним движением ему свернуть шею, но уже было поздно что-то менять. — Давно не виделись! Ты похорошел. Новый бальзам для волос, парфюм? Или это из-за внутренностей монст… ах! — его прижали сильнее, отчего Лютик болезненно ахнул. — Еще слово и твоя балалайка окажется у тебя в заднице. Бард уже было хотел возмутиться насчет своей любимой лютни, но, видя раздражение Геральта, не стал. Мужчина тут же схватил Лютика за шкирку, как нашкодившего котенка и потащил за собой на улицу. — Не мог бы ты захватить и мою лю… ай! Тяжелый кулак сильным ударом врезался барду в грудь, отчего тот сразу начал истошно кашлять, жалея о своей болтливости, но все же сожалея о том, что это уже вторая потерянная лютня за последнее время. Снаружи была уже ночь, посему улицы пустовали. Посетители таверны, конечно же, хотели узнать продолжение сей истории, однако понимание того, что ведьмака злить еще сильнее себе дороже, отбило желание у любого проследовать за ними. Ведьмак оттащил Лютика подальше от таверны, откинув к стене одного из строений не настолько сильно, чтобы сломать что-то барду, однако все равно неприятно. — Мог бы и поаккуратнее, — прошипел пострадавший, отряхивая одежду, но не торопясь подниматься, ведь мало ли что взбредет в голову Геральту. В ответ мужчина ничего не сказал, лишь встал напротив, сложив руки на груди. Юлиан не смотрел на ведьмака, но всем своим телом ощущал сверлящий взгляд и эмоциональное давление в придачу. Геральт не был многословным, однако создавал такую атмосферу, что в голове его голосом сами по себе начинали звучать громогласные упреки. Какое-то время они оба молчат, но выдержке Белого Волка можно было только позавидовать, особенному самому Лютику, у которого она почти напрочь отсутствовала. — Ну что ты на меня уставился? —  почти истерично вскрикнул Юлиан, раскинув руки в стороны, а потом сложив их на груди, повторяя позу Геральта с отличием лишь в том, что тот не сидел на сырой земле. Ведьмак молча выгнул бровь. — Ты сам виноват, Геральт! — хмыкнул Юлиан, слыша недовольное «хм» в ответ на свои слова. — А что ты ожидал? Ты первый это все начал. Стоило Йеннифер свалить, чего, кстати, и следовало ожидать, так ты сразу: «Лютик, уходи, ты кусок дерьма, хочу, чтобы ты умер, чтобы больше тебя не видеть, я такой злой агрессивный ведьмак, а ты тупой непонимающий бард», — последнее было язвительной пародией, совершенно не похожей ни на слова, ни на манеру ведьмака, однако очень ярко показывая обиду говорящего. Конечно же, ведьмак никогда такого не говорил, а уж желать барду смерти точно никак не мог. — Перевираешь свои песенки, а теперь и слова? Может, споешь еще? — Геральт не кричит, напротив, говорит тихо, но злость в его голосе вполне восполняет недостаток звука. — А ты бросаешь друзей, потому что тебя бросает твоя самовлюбленная подружка, — процедил сквозь зубы Лютик, отводя взгляд в сторону, совершенно не желая смотреть на ведьмака, как и вообще видеть его. Геральт набирает воздуха, чтобы было уже начать говорить, но бард не дает ему вставить слово. — Молчи, Геральт. Твое «ты мне не друг» слышать я не хочу. И они оба снова замолкают. Геральт думает, что Лютик ведет себя как глупая барышня, последний в свою очередь думает, что первый просто неисправимо глупый. Глядя на них, может сложиться впечатление, что они ненавидят друг друга, но таковым это никогда не являлось. Ведьмака бард поначалу, определенно, бесил, раздражал, но никогда не вызывал ненависти, а Лютик… Лютик всегда шел за ним, как преданный пес, сам не зная зачем. Писать баллады? Да, от этого Юлиан получал отдачу и деньги публики, но едва ли это было главным фактором. Ему нравились приключения, которые они вместе переживали, но, не будь с ним Геральта, стал бы тот заниматься подобным? Нет. Геральт же… то, что творилось у него в голове было сложно понять даже ему самому, а что в сердце — подавно. Но он жалел. Жалел, что отнесся к барду так в последнюю их встречу, потому что тот не заслуживал этого. Напротив, единственным, кто неотступноследовал за ним, веселил, пусть и втягивал в разные неприятности, но придавал какой-то вкус устоявшейся, моментами приевшейся ведьмачьей жизни. Виноват ли Лютик в том, что Йен ушла? Нет. Виноват ли Лютик, что Йен появилась в жизни Геральта? Да, но… по сути, и не совсем он. — Дерьмо, — выдохнув проговорил ведьмак, оседая на землю рядом с «не-другом», понимая, что голова начинает кипеть. — Согласен, — усмехнулся Юлиан. — Давай покончим с этим уже поскорее. Если хочешь набить мне морду — давай. А баллады про твои недостатки я петь перестану. Геральт только смотрит на Лютика, взгляд которого направлен куда-то в сторону, тяжело вздыхает. — Извини. Вздрогнув, бард поворачивается к ведьмаку с полным удивления взглядом и слегка приоткрытым ртом. — И-извини? Сам Геральт из Ривии говорит «извини»? — Лютик. — Неужели меня избрали боги, чтобы получить такое снисхождение со стороны грозного Белого Волка? — Лютик… — Быть может, я умер и теперь в Раю? — Лютик! Замолчи, иначе действительно сейчас умрешь. Юлиан смеется, смотря на озлобленное выражение лица своего все-таки друга, чувствуя какое-то облегчение после этого разговора. Он прекрасно осознавал, что Геральт никогда не говорит слова просто так. Если тот извиняется, значит, ему вправду жаль, а больше ничего и не надо. Лютик простит его. Сейчас, потом и снова, множество раз, потому что не может по-другому. И Геральт не может, не может, пусть не осознает этого и не признает. — Хорошо, — бард улыбнулся искренне, тепло, но почему-то чувствя жжение в глазах от счастья или непонятной грусти — неизвестно даже ему самому. — Но с тебя выпивка. И ночлег… у меня в последнее время плохо с деньгами. Геральт выполняет просьбу своего друга, после отмывания от крови, убитого еще до их встречи, монстра, они выпивают, как ни в чем не бывало, Юлиан скоро снова заводит свою любимую «чеканную монету», только без новых стихов и правок. И ведьмак не знает радоваться ли или негодовать из-за того, что за время их отсутствия лютню барда никто не тронул (или побоялся тронуть), зная, что в любом случае слушал бы либо песни, либо нытье по поводу кражи инструмента. А потом они идут в комнату, снятую в гостинице при этой самой таверне. Лютик уже не обижается, Геральт уже не злится. — Знаешь, Йен ведь вообще тебе не подходит, — вдруг выпаливает пьяный Юлиан, лежащий на соседней постели, когда они уже почти спят. Ведьмак не отвечает, что сподвигает барда продолжать свои размышления вслух. — Нет, правда. У нее свои цели и пути ваши постоянно расходятся, перед этим, конечно, сходятся, но не важно, в самом деле. Тебе нужен кто-то такой… ммм… такой, кто всегда будет рядом, а, если что, будет тебя ждать. — Как ты? — усмехается ведьмак, конечно же не ставя это предложение всерьез, а лишь высмеивая слова барда. — А может и да! — почти обиженно фыркает тот. — Женщины существа коварные. Заберут у тебя все силы, нервы, да исчезнут, срываясь из-за мелочи… Геральт почти смеется. По крайней мере, Юлиану это показалось похожим на смех. — Я не ищу себе пассию, Лютик. — Ну Йеннифер как-то нашел. Хотя, может, ведьма сама это так подстроила, кто знает. Ведьмак лишь хмыкает, по комнате раздается скрип кровати и бард понимает, что Геральт отвернулся и, видимо, не намерен продолжать этот разговор, однако Лютик все-таки не замолкает. — А я от тебя не уйду! Это многого стоит, Геральт. — Ну так ложись спать. Юлиан вздыхает, устремляя взгляд в потолок, чувствуя как одинокая слезинка скатывается по его щеке. Он не хочет думать о том, что вправду хотел бы быть на месте этой треклятой Йеннифер или кого-то другого, с кем был ведьмак. Не хочет думать, что они ругаются как пара, но все равно всегда находятся друг от друга на огромном расстоянии. Не хочет думать, что Геральт снова прогонит его, когда появится кто-то другой. Не хочет думать, что вправду нужно было давно забыть о существовании ведьмака. И все же… — Не уйду, — Лютик проговаривает это так тихо, что обычный человек бы не услышал. — Даже если прогонишь. — Не прогоню, — но Геральт не человек.