dance on the moon.

— Что ты здесь делаешь? Татьяна вздрагивает, испуганно озираясь по сторонам. Он стоит за ее спиной и в какой-то момент, она принимает его высокую фигуру то ли за Черного Короля из лесов, то ли за рыцаря Дикой Охоты. Страд подходит ближе и, слава Богам, в лунном свете его силуэт теряет большую часть своей торжественной мрачности. — Да ничего? Решила продышаться перед сном, я так высоко никогда земли не видела. Да и рано вставать завтра не нужно. — Удивительно, что Сергея здесь нет. — Он опирается о перила балкона и с интересом заглядывает в ее лицо. — Я думал, вы не разлей вода. — Ну… Все проводят свое свободное время по-разному. Он же ко мне не приклеен? — Татьяна усмехается и слегка ежится от ночного холода. Делая паузу, она все-таки открывает взгляд от ночного неба и переводит его куда-то в сторону, забавно морща облупленный нос. — К тому же, он постоянно вертится. Страд усмехается: его брат никогда не отличался усидчивостью, это верно — если он не мог ходить по комнате и по потолку, он постоянно вертел что-то в руках и время от времени непроизвольно дергался, распугивая сидящих рядом. Его удивляло, однако, совсем не его отсутствие. — Не думал, однако, что ты склонна к созерцанию. Особенно в полном одиночестве. Она неожиданно поджимает губы и слегка сжимает хватку на перилах балкона; Страд тот же прикусывает язык, подсознательно чувствуя, что сказал что-то не то. — Видите у луны ореол, цвета… Розы в тени, что ли? Сейчас, в облаках, видно лучше, — Татьяна немного свешивается с перил и он не может удержаться от того, чтобы коснуться ее руки в иррациональном страхе за ее равновесие. — Распускается вишня и розовый мох, а значит весна пришла. Месяц женится. Она вдруг отвлекается, глядя на сцепленную на ее плече хватку, и неуверенно улыбается, касаясь его пальцев своими. — Я не собираюсь падать. Честно. — Татьяна не убирает его руки, впрочем, вновь поднимая глаза. — Никто обычно не собирается, но люди все еще разбиваются насмерть. Она фыркает, но все-таки возвращается за перила, не упуская возможности немного нелепо боднуть Страда в плечо; дурацкий жест привязанности, который бы вызвал у него только желание закатить глаза. Но не в этот раз. -… Если я и сейчас не смогу посмотреть на звезды и небо как следует, я и вас выгоню. Не угрожаю, просто говорю. — Татьяна картинно хмурится, пытаясь придать себе как можно более серьезный вид. Он отвечает кивком головы: он примет это к сведению. И, возможно, проигнорирует. — Ты начинала рассказывать. — А. Точно. А я думала, вы знаете? — Она в недоумении смотрит на Страда пару долгих секунд, и ему почти становится стыдно за то, что он никогда не старался узнать людей, за которых сражался, чуть ближе. — Я всего лишь… — он выдерживает небольшую паузу и заглядывает Татьяне в глаза, слабо усмехаясь. — Забыл. Она какое-то время недоверчиво оглядывает его, словно пытаясь оценить, улыбается ли он потому что она сделала что-то не так или зачем-то еще, но затем отмахивается и быстро садится прямо на ступеньки, чуть запрокинув голову. — Тогда я напомню? Страд слабо кивает и садится рядом, отточенным жестом снимая с плеч собственный плащ, черной вуалью укрывшей ее силуэт. Она замирает на какое-то время, не шевелясь, а затем благодарно кивает — апрель выдался и правда каким-то холодным. — Когда-то очень давно, Месяц всегда был полным, вот как сейчас, и почти неотличим от своего младшего брата, Солнца. Разве что куда более одиноким. — Она обводит небосвод рукой, указывая на ярко сияющие созвездия Леди и Коня. — Звезд раньше совсем не было, потому что некому было их поднимать. А если и были, то они не желали с ним говорить, кичась своей силой и старостью.       Поэтому он часто наведывался к людям, оборачиваясь молодым человеком с черными глазами и мягким голосом. И как-то давно, как раз в апреле, он снова спустился на землю и увидел девушку, в которую и влюбился. С первого взгляда. И она его тоже полюбила, всем сердцем. Татьяна какое-то время молчит, словно выстраивая в своей голове предложения, а он любуется на ее сосредоточенное лицо; честно говоря, ему было все равно, о чем она говорит — Страд готов был слушать любой текст в ее исполнении, даже чтение толкового словаря. — Только у девушки была строгая мачеха, которая не желала отдавать ее в чужую семью — все-таки она молодая была, такая сильная, что хоть воду вози. Поэтому, когда Месяц попросил у нее благословения, она послала его в реку Ивлис, с камнем на шее. — Она хмыкает, покачивая головой. — Или куда-то… В том направлении. В общем, решили Месяц и девушка убежать ночью — он бы забрал ее на небо и они жили бы там счастливо.       Вот только он не знал, что мачеха была настоящей ведьмой; она каждый месяц срезала падчерице прядь волос и слышала и видела все, что с ней происходило. Когда прознала она о побеге, то разозлилась страшно, а вида не подала: только попросила перед отъездом у Месяца позволения расчесать его коня, как жест доброй воли — может он и не жених ее дочери, но не враг ее дому. Но когда ведьма коснулась костяным гребнем конского волоса, грива и хвост его сразу загорелись и конь упал замертво. — От гребня? Татьяна смотрит на него осуждающе, мол, не любо — не слушай, а рассказывать не мешай, и Страд виновато кивает, поджимая губы. Как бы наивны не были легенды, ей они явно были ближе рассказов учителей об истинном устройстве мира. — Упал замертво, говорю. И тогда Месяц с его невестой решили бежать так, ходом. Не буду все их беды рассказывать, горло застужу, но только когда они начали подниматься на небо, мачеха их догнала и вцепилась девушке в волосы. — Татьяна нервно касается собственной длинной косы и прижимает ее поближе к груди. — А девушка, от боли и страха, прижалась к левому плечу Месяца. Долго они так боролись, но ведьма оказалась сильнее, вырывая Месяцу все левое плечо, и грудь, и вообще всю левую половину, а девушке — голову. Так и они и упали, бездыханные.       Утром их нашел Солнце, и долго-долго лил слезы по любимому брату — вода поднялась, да так, что в Баровии появились озера и болота, а мачеха-ведьма утопла. Вот только никак это не помогло, а может быть даже и сделало хуже, только ведь колдуньи знают, как с мертвецами знаться. А Месяц теперь был самый что ни на есть мертвец — вместе с его невестой ему и сердце вырвали. Солнце пытался сделать ему новое, из угля, но оно не хотело биться. Сердце светлых птиц тускнело в его груди. В отчаянии, Солнце сорвал серебряную подкладку своего плаща, превратив его в первый туман, и пришил его новой кожей в своему брату — и Месяц, белый, как снег и иссохший, как мертвец, открыл глаза. Татьяна умолкает, а затем молча показывает на белый шлейф Млечного Пути, разрезающего небесную темноту. — Первым делом он поднял свою невесту и своего верного коня к себе, на небо. Вот только голову так и не смог ей пришить; поэтому Леди скрывает разорванную шею красивым шарфом. А Месяц, из-за того что сделан теперь из тумана, каждые четыре недели тает, отсыпаясь в черноте, а как проходят дожди, из которых он пьет, так он снова целый и светит. Все. Она переводит дух, вопросительно глядя на Страда, и расплывается в счастливой улыбке, когда ей поощрительно кивают. — Это мне отец рассказал. Он вообще был самым знаменитым рассказчиком, даже перехожим, самым лучшим. Всю долину обошел, пока не… — Татьяна вдруг вздрагивает, словно от приступа удушья, и отводит взгляд от звезд, от Страда, от всего вокруг. — Не заболел. Он едва заметно морщится, ругая себя за недальновидность. Ну конечно, это все объясняет, ему не стоило-… — Все в порядке. — Она словно догадывается о его мыслях, даже не глядя Страду в лицо. — Это я начала; ничего не могу с собой поделать, всегда когда на звезды смотрю, то думаю. И перестать смотреть не могу, потому что спится слаще, когда чего-то ужасно не хватает и болит. Бестолково, да? — Мы все делаем бестолковые вещи. — В подтверждение своих слов он подается ближе и крепко обнимает ее за плечи, будто бы пряча готовую разреветься Татьяну подальше от лунного света и сияния звезд. — Иначе это все не имеет смысла. Она не сопротивляется. Даже больше — робко обвивает его шею руками, дыша через раз, и только слабо вздрагивает, когда ее осторожно поднимают с холодных ступеней, медленно кружа в объятиях, словно укачивая на своих руках. — Позволь мне болеть вместе с тобой. Позволь мне не дать тебе горевать долгие годы. Лунный свет падает на его лицо и Татьяна в какой-то момент тонет в серебряном блеске в черных глазах. — Старейший-… — Страд. По крайней мере сейчас мы можем обойтись без формальностей, верно? Я прошу тебя. Она какое-то время молчит, пытаясь бороться со странным чувством где-то в груди, — как будто от падения вниз захватывает дух, а затем улыбается, прижимаясь виском к его плечу. -…Спасибо. Наверное- Наверное, я все-таки не хочу быть одна, Страд. — Прежде чем закрыть глаза, она заглядывается на звездное небо в последний раз. Звезды. Луна. Две фигуры в ее темно-серых пятнах.