убийства, убийства и любовный интерес

      Музыка это хорошая альтернатива бесконечному жужжанию, роящемуся вокруг его башки. Говорят все. Ругаются. Матерятся. И этот чувак в его отстойной кожаной куртке со своим этим гангстерским лицом, и черный чувак с акцентом, и главарь тоже говорит.       Кроули шморгает носом, переключая песню. Он тут просто хорошая декорация. Он ни на что не претендует и по большей части просто пытается слиться со стеной. Иногда это у него получается, но чаще — нет.       Мама ведь правильно говорила: дорогой, поступай в университет и иди работать в Мак. И отец тоже правильно говорил: красть тачки — это грех.       В конце концов, Кроули выбрал не университет, а пойти на хер. И на этом хере его крутят уже какой месяц, меняя позы и нагибая по-разному.       Поэтому Кроули сливается со стеной.       Губы того черного парня говорят что-то о нем. Не так сложно понять, что это о тебе, когда можно прочитать что-то вроде «он отсталый?». Ни про кого другого так не скажут.       Кроули и вправду ощущает себя отсталым. И чужое признание ему не всралось. Он хочет к матери. В могилу.       Но снова воняет жженой резиной. Все начинается заново.       Неважно, насколько хорошо продумали план, все равно все идет не так. Кроули на это тоже выучен. Кроули вообще на всякое дерьмо выучен, но не на, блять, экономиста. Был бы он экономистом, и все было бы хорошо,       но через сутки ведь все повторится.       Кроули предпочитает быть глухим и слепым.       Он не успевает прочесть по чужим губам, когда его хлопают по плечу. Этот чувак в кожаной куртке. Так это начинается. С похлопывания по плечу. Кроули предпочитает сделать вид, что не заметил. Чувак в кожаной куртке уходит. Как его зовут вообще? Как его тут называют? Кто-то говорил «Гэб», хотя Кроули не был уверен, что услышал все правильно.       он часто все слышит неправильно.       Так Бог вместо «даруй мне покой и стабильность», услышал что-то вроде: «даруй мне геморрой размером с мою башку и вечно светящуюся мою морду в сводках новостей».       Вот кому бы точно не помешало научиться читать по губам, так это ему.       Он щелкает по кнопке диктофона.       «хорошая работа, приятель, видно, что в голове не куча говна».       Кроули нажимает ещё и ещё. До тех пор, пока не подвисает и он не слышит ещё одну фразу: «Гавриил, хватит трогать его, заразишься, пошли».       Гавриил. А, так вот как его зовут.       Гавриил.       Так все начинается.       С хлопка по плечу. Кроули заметил тенденцию: все самое плохое начинается с хлопка по плечу.       Наверняка, Кеннеди за минуту до смерти тоже похлопали по плечу. А потом застрелили.       В Кроули пули так и не прилетает. Хотя он очень этого хочет.       Через ещё два дня он покупает всем кофе. Это тоже входит в его работу. Платят более-менее прилично. Нет, по сравнению с другими он вообще объедками подгоняется, но ни у кого из других нет висящего долга на шее размером с Антарктиду.       Гавриил долго вертит стаканчик, где на белой крышке написано «малыш».       Их разница в возрасте — ровно двадцать лет. Гавриил хмыкает и отставляет стакан в сторону. Какая-то девушка, сидящая позади него, закидывает свои ноги в беленьких кроссовках на его колени. Кроули долго думает о том, почему он вообще заметил её ноги.       Хорошие, кстати, ноги. Длинные, худые, с подкаченными икрами.       Кроули так и не понял, точно ли он заметил именно её ноги.       В зеркале заднего вида он видит его улыбку. Улыбка у Гавриила как у бешеной псины, даже зубы кажутся неестественно острыми, будто наточенными. Потом они пересекаются взглядами и Кроули делает вид, что не заметил.       — Что слушаешь? — спрашивает Гавриил, подсаживаясь рядом.       Какая тебе, нахрен, разница?       Но Кроули молчит. Делает вид, что не заметил. Черные очки на глазах, наушники — в ушах. Он просто хорошо отыгрывает роль фикуса в углу. Он действительно хорошо это делает, так на какой хер ты пытаешься поговорить с фикусом? Ты что, больной?       Гавриил сам щелкает по его плееру, читая название играющего трека.       Трек называется: «отъебись».       Гавриил не понимает намека. Он начинает что-то рассказывать о себе, о том возрасте, когда ему было примирено столько же, сколько и Кроули сейчас.       Кроули ловит себя на том, что читает каждое слово.       В конце концов, Гавриил спрашивает о его любимом треке.       Кроули думает, что у него, блять. происходит в голове вообще. И он не о голове Гавриила. Ведь он протягивает один наушник и включает тот самый трек.       Они сидят как гребаная парочка голубков, в одной паре наушников на двоих, и слушают песню Queen.       Ну что, Кроули, докатился, мать бы тебе, может, и простила твой приебнутый выбор работы, но странную гейскую атмосферу — ни за что.       Родители Кроули против гомосексуальности, сексуальной распущенности и ещё хреновой тучи штук, которые не почитаются на небесах. Или где они там.       Потом снова пахнет жженой резиной. Всё снова идет не по плану, но эта работа Кроули — выкручиваться.       Этот черный парень тоже хлопает его по плечу. Но почему-то ничего не начинается.       Гавриил сидит рядом с ним на переднем сиденье, не проявляя к нему совершенно никакого интереса — он просто поднимает рассыпанные пачки денег с пола, засовывая их обратно в сумку.       Кроули сам не замечает, как понижает громкость на тот случай, если он не сможет увидеть его губ. Ты пялишься на губы мужика и все ещё говоришь, что тут ничего гейского? Но это ведь просто работа Кроули.       Шум в голове начинает нервировать. Но Гавриил говорит и Кроули немного отпускает:       — Хорошая работа, малыш. Кстати, как тебя зовут?       — А тебя?       — Джейсон.       Он называет свое имя так легко, что Кроули кажется, будто он при нем разделся.       Поэтому он тоже признается:       — Кроули.       Гавриил кивает, вжикая молнией на черной спортивной сумке. Они сидят в машине вдвоем, хотя черный парень уже ушел, и та девушка — курит у одной из машин.       — Давно этим занимаешься? — почему-то спрашивает Гавриил, пялясь на ту девушку.       — Примерно с десяти.       — Да ты отбитый, — Гавриил поворачивается к нему, усмехаясь.       — Тот парень был прав? У тебя была жена и дети, да?       Кроули не знает, почему это спрашивает. Гавриил смотрит на него, как на психа. Кроули готов к тому, что его ударят за лишние вопросы, но почему-то нет. Никто его не ударяет.       — Нет, — говорит Гавриил. И Кроули кажется, что он врет, хотя это все субъективный опыт, потому что сам Кроули врать не умеет от слова ни-ху-я. — Девушку ту видишь?       — Ага.       — Это моя сестра. Единственная, кто осталась. И если кто-то её пальцем тронет — я сделаю из его кишок презервативы.       Кроули заторможено кивает.       Гавриил улыбается и хлопая по плечу, говорит:       — А теперь сложи два и два, малыш.       Он выходит из машины, Кроули отцепляет свои руки от руля. Его ладони вспотели.       У Гавриила отстойная зажеванная грустная история. Вот то ли дело Кроули. Такую тупую историю ещё поискать надо. Настолько тупая, что о ней даже вслух говорить не хочется. Хотя Гавриил и о своей вслух говорить не хочет.       Кроули выходит из машины и повышает громкость на максимум. Ему кажется, что голос Гавриила ужаснее шума в голове. От шума хотя бы не тошнит.       Потом все продолжается.       Какой-то новый чувак — китаец, что ли, или кореец, как будто Кроули это ебет — что-то говорит в сторону Кроули. Он не успевает прочитать, что именно, но пялятся на него как на кусок грязи.       По губам Гавриила он читает:       — Отвали от пацана.       Кажется, его голос звучит достаточно убедительно. Китаец на него за вечер так и не посмотрел.       Зато посмотрел Гавриил. Так, будто не ел неделю.       Кроули никогда не нуждался в чужой защите или помощи, он никогда этого не хотел для себя, но покровительство Гавриила ему льстит. На самом деле, это ничего не меняет, потому что Кроули в принципе редко видит, как кто-то что-то там говорит. Ему нет до этого дела.       Но Гавриила же он замечает.       почему?       Откуда ему, черт возьми, знать.       Ведь легче не думать об этом. Он глухой, слепой и немой. Он делает вид, что он по-прежнему фикус. Даже тогда, когда уходит от погони.       Одну ночь они проводят все вместе. В этом подвале, где хотя бы тепло, но пахнет железом, мокрым железом, и старой, запылившейся тканью. Кроули не спится. Он сменяет треки, шатается по залу. Он хочет уйти.       Он выплатил долг неделю назад, но он опять здесь. Ему никогда не давали реального выбора. Кроули думает сесть в машину и уехать к хреновой матери. От их Главного живым ещё никто не уходил, но Кроули хочет попытаться. Музыка в плеере кажется неподходящей для побега, но Кроули не находит времени, чтобы найти нужную.       Под неправильную музыку все идет не так.       И возле машины его встречает курящий Гавриил. Он сидит на багажнике и смотрит на него так, как смотрит на свою сестру. С прищуром и легкой ухмылкой. Он говорит:       — Даже не думай об этом.       Кроули вообще ни о чем думать не может.       Гавриил хлопает по месту рядом и Кроули садится. От Гавриила приятно пахнет. Одеколон, дезодорант, даже нотки пота кажутся Кроули приятными.       — Зря тебя сюда притащили, — говорит Гавриил. Кроули согласно кивает. — Чую, что поднасрешь рано или поздно.       — Поднасру, — соглашается Кроули. Потому что он устал от этого, ему надоело смотреть на бесконечные смерти, ему надоело видеть свое лицо в темных очках в сводке новостей. Ему надоело. Ему не страшно. Его тошнит.       — Хочешь, уходи. Я ничего не скажу Доку.       Гавриил встает с капота и просто отходит от машины. Достает ещё одну сигарету, закуривает и смотрит на Кроули.       Кроули смотрит на него, хотя сквозь темные очки в этой темноте хрен что разглядишь. И то, как двигаются губы Гавриила — тоже.       Поэтому он снова понижает музыку в наушниках.       И теперь он слышит:       — Ну, малыш, второго шанса не будет.       Он слышит. Теперь он слышит, каким голосом он говорит это «малыш». Таким голосом не называют клички. Он вкладывает что-то другое. Что?       Кроули только раздраженно бросает:       — Никуда я не пойду.       Гавриил смеется и кивает. Походит ближе и снова хлопает по плечу. Этим все началось. Этим и закончится.       Щетина у Гавриила колется как-то неудобно, забавно, щекотно и вообще отвлекает. И поцелуй выходит каким-то не таким, каким должен быть.       Ну и каким должен быть поцелуй между двумя мужиками, один которого старше на двадцать, м, Кроули, расскажешь нам?       Ничего он, блять, никому не расскажет.       Падать некуда.       Но утром Кроули слышит стук откуда-то снизу. Он думает, что ему показалась.       Гавриил смотрит на него в зеркало заднего вида и улыбается. Впервые не скаля пасть и не обнажая зубы. Кроули замечает в его прищуре что-то родительское. Или не родительское. Он называет это так: «любовь». Любовью к чему? К быстрой езде?       Кроули моргает и отводит взгляд. Гавриил же даже не знает, что Кроули все это время пялился на него.       Это последний раз, когда Гавриил смотрит на него так.       Потому что все идет не так, как надо, и лучше бы Кроули держал свои супер-геройские замашки и честолюбие при себе. Сестру Гавриила убивают. В большей степени — по его вине.       Бежать.       Он видит взгляд Гавриила, обращенный не на него — на труп его сестры. Он видит. Он вдавливает газ в пол и надеется, что больше не увидит его никогда.       Наивно предполагать, что грабитель и убийца с опытом в десяток с хреном не найдет какого-то пиздюка.       Гавриилу срать и на отношения, которые между ними установились. Да и не отношения это вовсе — Гавриилу просто делать нехер, и он не знал, куда деть свой нереализованный отцовский инстинкт, всего-то.       Свою сестру он любил.       А Кроули это просто небольшой искрящийся любовный интерес. Припизженный, немой, глухой, слепой любовный интерес.       У Гавриила до сих пор есть интерес.       Убить его нахер.       Сложно догнать драйвера с многолетним стажем. Поэтому они играют в перегонки и в прятки. Кроули надо бежать. От ментов и от Гавриила. Он слушает новости по радио в машине и ему почему-то кажется, что умереть от рук Гавриила не так уж и плохо. Ему кажется, что плечо, по которому его хлопал Гавриил — неприятно жжет. Хотя потом он понимает, что это просто боль в сердце так отдает в плечо. Стреляет немного, щиплет.       Кроули бы лучше прожил всю свою жизнь таская шайку бандитов по всей Атланте, да хоть на Луну — куда угодно — чем пытался убежать от этого Гавриила.       Догонялки не приводят ни к чему. В паркинге взрывается несколько машин, у Кроули шумит в ушах от выстрела так, что он не слышит собственного голоса. Он слышит то, как шумит кровь в ушах и как тошнота подскакивает к горлу. Простреленное колено болит, но в ушах почему-то сильнее.       Жарко и так сильно воняет бензином. Рядом взрывается ещё одна машина, и её шум достаточно громкий, чтобы Кроули это услышал.       Разбитый плеер и очки лежат рядом. Перед лицом становятся чужие ботинки и Кроули поднимает взгляд вверх. Кровь с лица Гавриила падает ему на губы. Кровь у Гавриила солоноватая, отдает немного железом. Влажным железом. Тем самым железом, которым пахло той ночью.       Кроули ничего не слышит, ни одного сраного слова.       Но он все ещё читает по чужим губам:       «не нервничай насчет неё. насчет того, что ты сделал».       Кроули ничего не делал. Он никого не убивал. Он не хотел. Это не из-за него.       Кроули понимает, что не может что сказать вслух. Он все ещё не слышит.       Он надеется, что сейчас вылетел какая-нибудь машина и переедет его так, что Гавриила не соберет ни один сраный хирург.       Пламя вспыхивает до потолка и мимо них пролетает деталь ещё одной взорванной машины. Даже кровь, капающая с лица Гавриила, кажется обжигающей.       И он все ещё читает:       «я достаточно сильный. достаточно сильный для того, чтобы оставить тебя здесь вот так».       И он уходит. Просто уходит. Куда — без понятия. Кроули не уверен, что тут есть куда уходить.       Он пытается встать, крови возле него так много, что руки по ней скользят. Тошнит и все плывет. Орет сигналка. Если это орет не в его голове, потому что, ему кажется, все должно было к хренам взорваться.       Кроули открывает глаза, когда его тащат куда-то к выходу. Нигде нет Гавриила. Это тупо, это так, нахрен, тупо, думать об этом ублюдке даже тогда, когда он притащил тебя сюда, оглушил, прострелил колено и оставил здесь.       Это так, блять, тупо.       Только на скамье подсудимых, приговоренный к двадцати пяти годам, Кроули узнает, что труп Джейсона был найден с простеленной головой на последнем этаже парковки.       Кроули очень долго жалеет о том, что он так его и не застрелил.       Постельное белье в камере пахнет хлоркой. Ночами Кроули снится газон у подъезда его дома. На котором лежит труп Гавриила,       а Кроули просыпается ночью, долго рыдает в подушку, и так жалеет о том, что он…       не умер вместе с ним.