Дело молодое

- Чего ты так застеснялся-то, Яша? Не маленький уже... Открой глаза-то! Глаза Бакин послушно распахнул, хотя толку от этого было мало - крохотное банное оконце света почти не пропускало, а уж пар клубился такой, будто не старая добрая каменка расстаралась, а сказочный Змей Горыныч. Из густого этого пара донесся приглушенный смешок: - Ну как, разогреваешься? Вот и ладно! Голову Бакин старался не поворачивать, хотя и знал, понял по шагам, что совсем рядом с ним стоит хозяйка бани - Наташа Романченко. Стоит, как в натопленной бане и положено, в чём мать родила...И от одной этой мысли голова шла кругом, будто пара было мало! Ругал себя Бакин, что он, в самом деле, как дитё? Девятнадцатый год пошел, и уж чем девчата от парней отличаются - в летнюю жару на речке насмотрелся. Правда, тогда, на речке, девчат полно было, да и сам он тоже не один... - Не робей ты, Яша, - веселый Наташин голос прозвучал слегка глуховато из-за клубов пара. - Сейчас поправим тебя в лучшем виде. Давай-ка ложись. Пропарить бы тебя, по-хорошему, мужской рукой надо... - Наташа запнулась на секунду, будто что вспомнила. - Ну да ничего, я и сама управлюсь, вот увидишь! Улегся Бакин на лавку отчаянно надеясь, что смотрит сейчас Наташа только на его натруженную спину, а никак не ниже. Неловко вдвойне стало - понимал ведь, из-за чего запнулась, погрустнев, Наташа. Давненько у нее в хозяйстве мужских рук не водилось, с тех пор как законный супружник Бронька сгинул неведомо куда. А если б не это, если б не шепоток деревенских кумушек, уже окрестивших Наташу соломенной вдовой - разве ж позвала бы она Яшку Бакина по-соседски в баню, здоровье поправить? И без того нашлось бы, с кем парку поддать... И хоть предостаточно уже было того пара, а всё же хотелось Яшке поддать еще раз десять, чтобы скрыл он напрочь то, что ему, птенцу желторотому, видеть не положено. Глаза-то не закрываются снова, хоть застрелись. А Наташа - вот она, рядом. Румянец даже в полумраке банном видать, глаза блестят - шальные, но не насмешливые. Рыжие волосы по плечам растеклись, облепили шею, а прочее всё теряется, тает густом пару, только белеет смутно, едва ли не мерцает - вот такие, бабка рассказывала, русалки-водяницы на берег выходят, волосы под луной расчесывать. Мальцом и то не верил Яшка этим сказкам, а сейчас - как не поверить, когда вот она, русалка, прямо перед тобой, и в глазах ее тонешь, как в омуте? - Ну как, приготовился? Аж присвистнул Бакин, глядя, как вооружается Наташа вениками, по одному в руку. Один-то березовый, а второй... - Наташа! Это что, можжевельник? - Ну да, а чего такого-то? Можжевеловый веник при больной спине первое дело! И не волнуйся ты так, он распаренный, больно не будет! Больно и впрямь не было - хотя бы потому, что не торопилась Наташа пускать можжевеловый веник в дело. Наклонившись, провела ласково березовым веником, родным, мягким, по плечам, по ноющей спине. - Вот так... Ну скажи, Яшенька, ведь уже полегчало! - И правда, полегчало, - протянул Бакин. И не соврал - про боль в спине и думать забыл, глядя на Наталью сквозь пар, и чуя, как как истома катится волной по разомлевшему телу, как новый запах - то ли речная свежесть то ли мята, то ли всё разом - вплетается в густой березово-можжевеловый дух, бьет в голову похлеще любой настойки. Только вдохнул - и горячий клубок пара обжег горло, набух в груди, покатился вниз, и не тает, не стынет, чтоб его... - А сейчас совсем хорошо будет, - пообещала Наташа, отложив колючий веник на секунду и проводя ладонью по спине покорно лежащего Бакина, словно проверяя, достаточно ли он размяк. - Ой, Яша, надо же, гладенький ты какой, да кругленький, где надо, мне аж завидно! Чуть паром Бакин не подавился, а выдохнуть не успел - Наташа наконец-то пустила веники в ход. И тут же понял Бакин - о чём-о чём, а уж о мужской руке жалеть ему точно не придется. Видно, на Броньке Наташа в своё время навострилась, вон как веники по спине заходили, каждая веточка по своему месту проходится, руками лучше кровь не разгонишь... Охнул Бакин, да только если спина его несчастная и попыталась отозваться болью, то сразу же об этом забыла. И посильнее веника и банного жара коснулось кожи ясное чувство, что Наташа так близко, считай, вплотную... Никакое электричество не сравнится! - Расслабься, Яшенька, что это ты напрягся весь, аж звенишь. А ну-ка... И снова орудуют веники, охаживая по всем местам, и в голове гул, а тот клуб пара, проклятый, прочно обосновался в Яшкином животе, палит и палит, как ни старайся выполнить Наташин совет и расслабиться. И веники-то не подводят, тело по лавке киселем растеклось, а как хлестнет Наташа - сладость, тугая, тягучая, вскипает внутри, хоть губы кусай, удерживая непрошенный стон, да ведь губы-то, чтоб их, тоже разомлели... - Ты чего, Яша, неужто больно? - встрепенулась Наташа, замерла над распростертым Бакиным, разгоряченная, духмяная, близкая. - Нет, - только и выдохнул Яша, радуясь, что в жаре этой банной накатившего стыдного румянца не разглядеть. - Не больно, нет. Хорошо. - Хорошо? - с усмешкой протянула Наташа - и снова заходил веник по спине, чуть помедленнее, чем раньше, да и прицельнее как будто. От каждого удара Яшку аж выгибало, и если не терся он еще о лавку, как кот по весне, то только потому, что внезапно отвердевшей частью тела делать это было не особо приятно. Ей, балованной, чего помягче бы... Вильнул телом, чуть ли не прижимаясь к бедру стоящей над ним Наташи... - Ну вот, я ж говорила, что веничком можжевеловым и не больно совсем, а, Яша? Чуть приподнялся Бакин, прогибая спину, глазами в Наташу так и впился, всякий стыд позабыв: - Наташа... Посильнее, а? - На спинку бы лёг, - снова сменились распаренные ветки тонкими пытливыми пальцами. - Здесь-то тебе уже хватит, вон как распарился... Бакин сглотнул, представив, что увидит она - не может не увидеть! - что с ним творится, перевернись он на спину. Вот позор-то! И всё-таки, сейчас он и сам понять не мог, то ли боится он того, что Наташа всё поймет, то ли хочет этого, бесстыжий... - Поворачивайся давай, - хихикнула Наташа, а Бакин чуть до потолка не взвился, когда припечатала его Наташина ладонь пониже спины. Обреченно перевернулся, лег. Хорошо хоть, спина не протестовала. Прочие части тела, впрочем, тоже. Одна особенно - так и распрямилась во всей красе. От этого Яша не знал куда смотреть, вот и приходилось, взгляда не отводя, смотреть в Наташины глаза-омуты. - Ну, ну, Яша, - голос медовый, ласковый, хотя видит, не может не видеть того, что с головой выдает. И снова - руками по плечам, по груди, словно расправляя на лавке, и сам Бакин не понял, как не выгнулся дугой навстречу ее телу, тонущему в тумане, но такому близкому. Но стона всё-таки не сдержал, когда ветки - березовые или можжевеловые, он уже и понимать перестал - снова встретились с распаренным телом, пройдясь по груди, по розовеющей коже на боках, животе... И снова сменились руками, легкими и ласковыми, а затем - телом, прильнувшим к его собственному так тесно, что и пару не просочиться... И он, сумасшедший, снова подался навстречу - руками, заблудившимися во влажным рыжих прядях, горячими губами, томящимися бедрами... - Яшенька... - собственное имя сладостью скользнуло между губ, смешавшись всё с той же мятой и чем-то другим - сладким и жарким на заждавшихся тоскующих Наташиных губах. Целоваться Бакин умел со школы еще, но раньше и в уме не держал, что от простого поцелуя может стать почти больно, когда ласкают тебя, дразнят - и выпивают до донышка, не губы, не дыхание, а будто самую душеньку, и знаешь, что только ты один и можешь утолить эту жажду, затаенную, молчаливую, жгучую? А взамен остается лишь огонь, полыхающий в каждой жилке... На долю секунды чуть отстранилась Наташа, заглядывая ему в лицо - и темнота не была ей помехой, чтобы рассмотреть в помутившихся Яшкиных глазах отчаянное согласие - ласково провела рукой по бедру, а затем обхватила то, до чего Яшка и собственной рукой касаться не больно-то осмеливался. Охнул ошалело, а тот проклятый клуб пара еще сильнее взъярился внутри... - Ишь ты, нетерпеливый! Не спеши так, - шепнула Наташа, не насмешничая, а будто доверяя секрет, который только на двоих разделить и можно. Бакин досадливо закусил губу, поняв, что так и замер, приподняв бедра, потянувшись за ласковой рукой... Но неважно, ничего уже неважно было, кроме русалочьих Наташиных глаз, гладкости ее бедер, за которые схватился Яша, будто утопающий, и того неуловимого движения, которым она, раскрывшись ему навстречу, направила в себя. И Яша застонал вслед за ней - так жарко сделалось, так влажно, так приятно-тесно - и одновременно уютно, точно здесь только его, бесстыдника, и ждали, до дрожи, отзывавшейся там, внутри... - Сладко, Яшенька? - прожурчал ласковый голос. - Слов нет! - только и смог простонать. - Да и не надо. Зачем слова-то, сахарный ты мой? Слова и в самом деле, оказывается не нужны, когда чувствуешь, как ладони скользят по бедрам в такт неспешным движениям, когда обнимают тебя, приникая руками, губами, грудью и тем самым, жарким и тугим, так, что, кажется, и тебя самого-то не остается, таешь, как конфета, которую Наташа, заправская лакомка, пробует на вкус... Но так даже лучше - ни стыда, ни ненужных вопросов. Это ведь он сегодня Наташина сладость. Полно в Мстюновке парней, что на Наташу заглядываются, да она не их выбрала, а его, Яшу Бакина, и не думает, что у него-де молоко еще на губах не обсохло. Нравятся ей и губы Яшкины, и всё остальное. А он-то... Всё бы отдал, чтобы не кончалось это подольше, пусть самого от этой сладости нестерпимой хоть разорвет... И от этой мысли словно второе дыхание открылось. Понял вдруг Бакин, что может не просто держаться, продлевая Наташе удовольствие - и самому охота показать, на что способен, не всё же бревном валяться! Даже сказать об этом не успел, видно, как-то особо нетерпеливо дернул бедрами. И Наташа поняла, рассмеялась: - Ретивый... Ну давай, Яша, как тебе хочется... Он сам еще толком не понимал - как, и чуть ли не испугался, когда соскользнула с него Наташа, выпустив из своего жаркого плена, рыбкой повернулась в его руках, откинулась, ставя над собой... Еще билась в голове глупая мысль - а вдруг не найдет заново ту самую дорогу? - но куда там... Притянуло, как иголку к магниту, и застонала Наташа как-то по-новому, низко и слегка хрипло, и мурашки рассыпались, закололи невидимо кожу от этого стона, от мысли о том, что ей хорошо, а может стать еще лучше... Лишь бы не торопиться, не гнать во весь опор, и без спешки ведь можно войти до упора, до переплетенных бедер, целуя запрокинутую шею, приникая гладкой щекой к часто вздымающейся груди, под смех, сбитое дыхание и стоны - давно уже общие, громкие до бесстыдства, готовые сорваться на крик... И сорвались. Когда что-то сжалось внутри, натянулось до сладкой боли, а потом накрыло с головой, так, словно пару не водой, и не квасом даже, а крепким вином поддали. Медовая сладость ударила в голову, вскипела меж раскинутых бедер, вырвалась стоном из приоткрытых губ - долгим, звонким, счастливым. - Вот ты какой, Яша... - продолжением этого стона прозвучал Наташин шепот, когда Бакин просто растекся по ней, телом к телу, так и не выныривая из ее веселых, хмельных от счастья глаз. - Повезет с тобой кому-то, ох повезет... - Кому? - едва расслышал Бакин собственный голос. Наташа тронула губами его висок. - Тебе лучше знать. Одно скажу, жена у тебя счастливицей будет, Яша, вон ты какой горячий, да на ласку охотливый... - поймала настойчиво норовящий увильнуть взгляд, рассмеялась. - Ну что ты в самом-то деле? Разве ж этого стесняются? Дело молодое, самое что ни на есть обычное... - Обычное? - завозился Яша, поднимаясь с лавки, хоть разомлевшее тело и протестовало, но понимал, что надо. - Вот как в баню пойдешь, значит, так и обычное? - А это, Яшенька, - послышалось в ответ, - смотря с кем пойдешь. Теплая вода окатила тело, смывая невидимые сейчас, но такие ощутимые следы. Проморгался Бакин, поднял глаза на Наташу, пытаясь представить себе, как вот так же нежится он в горячем пару, а веники, заставившие его разомлеть до столь стыдного состояния - в других руках. Только в чьих? Будена или Эрочка, скажем, нипочем так не выпарят. А кроме них... Яшка вдруг подавил усмешку, вспомнив, что в бане если и бывал с кем на пару, так только со Степкой в детстве. Сам помогал Степку веничком от хворей лечить, а Степка всё уворачивался и рвался доказать, что сила у него в руках есть, и что Яшку он отпарит не хуже. А вот если б сейчас сбылась его мечта, и возвышался бы он над покорно лежащим Яшкой с двумя вениками?! Посмеяться бы, да подумать, что и самого Степку не видно будет за двумя этими вениками, вот только раз уж банный пар Наташу чуть ли не в русалку превратил, подумалось вдруг - чего бы и Степке в нём не измениться? Вдруг да покажется другим - рослым, сильным, да отпарит самой что ни на есть мужской рукой. Сильно, да ласково... - Яша, ты чего задумался? Спина-то как, спрашиваю? - А? - вскинул голову Бакин, с изумлением замечая, что про спину болящую и думать забыл. - Прошло всё, Наташа, правда. Совсем не болит. Уж мужская рука или еще какая, а паришь ты знатно, в полную силу! - Это ж разве в полную... - Наташа отчего-то вздохнула. - С тобой-то, Яшенька, бережно, а вот Бронька вернется, кот блудливый, уж я его так отпарю - не встанет! - Вернется? - удивленно переспросил Яшка. - Наташа, так ты, значит... - Ну да, жду, а как иначе? Вот сердце мне говорит, Яша, что не овдовела я еще, чего б у нас в Мстюновке ни болтали. А значит - свидимся мы с ним, и тогда уж... - Наташа тряхнула головой. - Ладно, Яшенька, что тебе бабью болтовню слушать! Полечился - и дух перевести можно, кваску глотнуть. Пошли? Бакин всё же помедлил, глядя, как Наташа, прикрывшись всё тем же испытанным веником, шагнула в предбанник. Дух и в самом деле перевести не мешало, подумать. О том, что, как знать, может и дождется всё же Наташа своего Броньку запропавшего. А ему в баню тоже не одному ходить - Степка вон не откажет. С ним-то рядом вряд ли случится чего непредвиденное. А если и случится, так что с того? Яша стесняться не будет, да и Степка парень неглупый, поймет ведь, что всякое в бане бывает. Дело обычное. Молодое.