Стёпкина любовь

Аня — особенная. То есть, конечно, не Аня, а Анна Андреевна. Стёпа с ней не в таких близких отношениях, чтобы звать просто Аней. У Анны Андреевны особенная походка — вышагивает она уверенно и коротко, и стучит-стучит своими каблучками по бетонному полу, быстро и резво, так же, как стучит Стёпкино сердце. У неё особенные руки, записывающие косым тугим почерком очередные показания. Взгляд у неё особенный, бесстрашный, прямой, строгий. Вот от этого-то взгляда Стёпка дрожал и смущался. Под её учительским колючим взором он был как провинившийся ученик, и слова застревали в горле, и язык присыхал к нёбу. И это к лучшему. Ведь куда ему? Анна Андреевна вон какая — умная, смелая, красивая, целится на начальника отделения, совершенно заслуженно. А Стёпа… А Стёпа школу милиции закончил только потому, что колол сокурсникам дрова за задания. Да и что он мог ей предложить для счастья в семейной жизни? Койку в общежитии и чайник? Оставалось только тихо млеть перед Анной, украдкой следя за кудрявой макушкой. Но Стёпа не боялся и не переживал: казалось, Анна Андреевна всегда будет такой, как сейчас, всегда будет рядом, пускай и в общем смысле, всегда она будет одна в этом смысле, с её-то гордым и бойким характером… А потом, может быть, и Стёпа чего-то да и добьётся в жизни. Когда к ним приехал работать Максим Дмитриевич Антонов, лучший сыщик Новгородского управления, Стёпа подумал лишь о том, как этот человек не походит на образ правильного, строгого комсомольца-милиционера. Грубый, одинокий, как будто специально всех отталкивающий. Но работал Максим отменно, в комнате не шумел и привыкнуть к некоторым странностям нового начальства удалось скоро. В тот раз, когда Анну Андреевну собирались с позором уволить — Стёпка места себе не находил от волнения. Пришёл домой, сел на кровать, лицо закрыл — и чувствовал, как сердце кровью обливается. Эх, вот бы найти сбежавшего убийцу, привести его в отделение, гордо подняв голову, вернуть бы Анне украденное удостоверение. Она бы его поблагодарила, а Иннокентьевич похвалил бы за оперативную работу. Но Стёпа просто Стёпа, куда ж ему!.. Если бы не Максим, который насмешливо называл Анну активисткой, то неизвестно что и было бы. И ради чего он её спас, ради бинокля! — Стёп, а не знаешь, где бинокль достать? — Какой бинокль? — Десятикратный. Немецкий. Военный желательно. — Не знаю, надо поспрашивать. — А давай так, ты мне бинокль, а я на собрании твою активистку отмажу, идёт? — Анну на бинокль? — И что? — Не знаю, странно как-то. Это человек, а там стекляшка. Странно, но Стёпа был рад, даже счастлив, ведь он хоть чем-то помог Анне, приложил руку к её спасению, пускай она и не знала об этом. Пробегал Стёпа всю ночь (перед собранием) по комнатам и по знакомым в поисках военного бинокля. Договаривался, ругался, кипятился. Нашёл. Даже немножко гордился собой. И был чрезвычайно благодарен Максиму, и был чрезвычайно рад за Анну. За то, что она осталась рядом. — Робею я перед ней… — А ты не робей. Держи хвост бодрей. «Мда, — подумалось Стёпе. — Неудивительно, что ты с женой развёлся». А потом… Потом Стёпа начал замечать. Сначала — только лишь замечать, а уже потом совершенно отчётливо видеть. Замечать взгляды, короткие, стыдливые; то, как у Анны меняется голос, когда она говорит с Максимом; то, как она нервно теребит рукав платья; то, что она вообще начала носить платья. Обидно было, Стёпа хмурился и поджимал губы. А когда ей прислали целую повозку цветов, непонятно от кого, Анна с такой нежностью смотрела на букеты, так аккуратно гладила лепестки и так по-особенному оглядывалась на Максима, что сердце у Стёпы болезненно ныло и плакало. А что он мог сделать? Резко осознать, что его любовь медленно, но верно уходит к другому и начать действовать? Рыцарски отбить её у конкурента? Вызвать Максима на дуэль? Нет, Стёпа не такой. Не потому, что боялся Максима, а потому, что сам видел, как Анна искренне ластится к нему, как кошка, любовно и нежно. И как влюблённо она смотрит. Как лучезарно улыбается. Разве мог он влезть в её счастье? Разве он имел на это право? Разве не он тихонечко опускал голову, считая себя недостойным Анны, всё это время? Максима он тоже считал недостойным, да никто на свете достойным Анны не был. Но судить не ему, конечно. — Максим… Я вас там с Аней видел. У тебя с ней как, серьёзно? — А это не твоё дело, Стёп. — Ты, конечно, хороший товарищ, начальник, отличник службы. Но ты её не обижай. Ежели с твоей стороны несерьёзно, то катись, слышишь? — Чайник поставь. Стёпа, конечно, мог бы поклясться в вечной преданности, мог бы уверить, что ценит Аню гораздо больше, что Максим никогда не поймёт, какая она особенная и хорошая. Не стал. Не мог. Просто береги её, Максим. Пожалуйста. Не обижай её, слышишь?