Ночь над городом

      Если бы можно было сделать так, чтобы ночь никогда не кончалась... Чтобы накрыла бешеный послепраздничный город, утонувший в огнях вперемешку с туманом, запутавшийся в проводах, дорогах и цветах светофора, хотя бы на несколько суток. Ну и что, что не будет солнечного света - его и так нет. Словно наказанные за что-то, вполне возможно, что и справедливо, бродим который месяц под серым мешком облаков и не помним, как это - щурить глаза от зимнего солнца. И снега нет, лишь мазня и грязь везде, и пусть уж это все спрячет долгая ночь. Пусть длится день за днем, а мы с тобой будем вылазить из теплой постели лишь чтобы перекусить и попить горячего чаю и сразу же обратно. Хотя можно иногда и вина, либо пива. Конечно, лучше вина, красного, терпкого, чтобы твои пухлые губы окрашивались в темно-алый и я целовал бы их долго, жадно, не давая тебе отвернуться, слушая твое недовольное сопение и поглощая каждый твой короткий выдох. Пусть бы ночь не кончалась, чтобы мне не надо было уходить... - Ты чего не спишь, Никит?       Сонными глазами смотришь на меня, едва приподняв голову от подушки. Но через несколько секунд сон тащит тебя обратно в свои объятия и ты сворачиваешься клубком у меня под боком, словно кот, которому чтобы заснуть нужно обязательно касаться кого-то своим боком. Твоя худенькая спина греет мне живот и я против воли тоже начинаю проваливаться в сладкую дрему. Борюсь с желанием обнять тебя одной рукой и заснуть, уткнувшись носом в твою шею. Мне нельзя. Мне надо уходить.       Мой поезд, о билете на который, ты, конечно, не знаешь, уже будет на московском вокзале через час с небольшим. И когда ты проснешься, когда оглянешься на мое пустующее место на постели, я уже буду за сотни километров от тебя. Наверное, в тот момент я как раз уже соберусь перекусить и попить кофе. А ты, полусидя на кровати, сначала будешь недоуменно вглядываться в сумерки квартиры, пытаясь уловить шорох движения, доказывающий, что ты по-прежнему не один. Так и вижу, как смешным взъерошенным теплым воробушком, завернувшись по забавной привычке лишь в одеяло, ты слезешь с кровати, пошлепаешь на кухню, потом заглянешь в ванную, потом тихо окликнешь меня по имени... Никит?       Странно. Не люблю, когда меня зовут настоящим именем, а не псевдонимом Марк. Но люблю, когда зовешь так именно ты. Твой голос люблю, когда произносишь так особенно, всегда слегка неуверенно, будто не веришь, что этот самый Никита принадлежит тебе со всеми своими потрохами. Догадываешься, что не принадлежит.       Дальше, нахмурив тонкие брови, окончательно проснувшись, ты поймешь, что меня в квартире нет. Что я снова, не в первый и, видимо, не в последний раз, пришел, когда захотел, увел с собой, потому что хотел, взял быстро, горячо, нетерпеливо, жарко и больно, потому что до безумия хотел, и оставил тихо и без излишних разговоров, потому что именно их, объяснений, конечно, не хотел.       Я снова сделал тебе больно. Но, стоя в маленькой своей съемной квартире, завернувшись в одеяло как в защитные доспехи, потемневшими глазами глядя в окно в разводах дождя, ты скоро меня простишь. Потому что не сможешь иначе. Потому что так тебе будет проще. Конечно, напишешь мне в личку гадости, пошлешь, потом будешь игнорить - все это мы проходили десятки раз. Но пройдет время, мы встретимся в очередной раз в Москве или в Питере, или еще где у черта на рогах, и ты будешь завороженно смотреть на меня, будешь вздрагивать, когда я буду говорить с тобой и касаться тебя, будешь запинаться на словах, прятать холодные пальцы в огромной своей толстовке и одновременно пылать предательским сучьим румянцем. Это зрелище для меня самое прекрасное на свете. Нет, не от того, что мне нравится смущать и мучить тебя, заводить нас обоих, чтобы потом слепиться в каком-нибудь углу в неразделимый клубок. Просто в эти моменты ты очень красивый. Нет ничего в этом мире красивее твоих глаз, зеленых, с непристойными искорками, горящих словно драгоценные самоцветы.       Хорошо и уютно мне сейчас думать о нашей следующей встрече. Настолько хорошо, насколько тебе плохо и неуютно стоять посреди спальни и пытаться восстановить сбившееся дыхание, сжимать от этого усилия тонкие свои пальцы в маленькие кулачки. Однажды я, наверное, здорово получу этим самым кулачком по ебалу, но нисколько не огорчусь. Потому что я знаю, что заслужил это. Это и может даже больше. Я, неожиданно для себя, для нас обоих, как-то сумел поймать тебя, вольную птичку, в свои силки. Поймать, привязать к твоей лапке длинную веревку и вроде бы отпустить на волю. Лети, свободный, куда хочешь, когда хочешь, к кому хочешь. Но как только я захочу тебя видеть, трогать, говорить с тобой, любить тебя, как только просто появлюсь рядом - ты не сможешь ничего поделать, ни сбежать от меня, ни отказать, ну, может когда-нибудь осмелишься ударить. А я в ответ поцелую твои пальцы, потому что и мне в тот момент станет легче. Ведь я не хотел такой власти над тобой, не хотел любить эту власть и трепетать от осознания того, что она у меня есть. Что может быть страннее и волнительнее власти над живым существом? Наверное, только его власть над тобой же. Вот только знаю - Лёша такой властью надо мной не обладает.       Я знаю, что он влюблен в меня до умопомрачения, но моя любовь к нему больше походит на регулярно повторяющиеся приступы астматика - и он в такие моменты служит мне чистым спасительным лекарством. Вот и в этот раз так было. "Приступ" случился совершенно внезапно, после новогодних долгих праздников, после серии мастер-классов по разным городам, при недолгой остановке в Москве - буквально на пару часов, чтобы дальше двинуться уже домой, в Питер. И в эти пару часов Лёша привел меня к себе домой. Чтобы утром снова проснуться одному. * * *       Следующая наша встреча случается достаточно нескоро. Через два месяца ты напару с Германом даешь поистине аншлаговый мастер-класс в моем городе и, конечно, я не могу тебя не увидеть. Я скучал, хотя вроде бы занятость такая, что и подумать-то о чем-либо, кроме очередной новой хорео некогда. Но я думал. О тебе. Непостоянно, а как обычно, "приступами". Видел твои сторис с новыми танцевальными работами и, совершенно неожиданно для себя, даже немного ревновал.       До этого, на проекте "танцы", потом после проекта, в туре, ты танцевал только со мной. Даже вне сцены, просто дурачась, или придумывая хореографию для своего урока, ты все равно танцевал передо мной или для меня. А тут вдруг другие напарники. Гера сначала, потом Рома Суптеля, потом снова Гера и снова. И так у вас слаженно получается все, так вы слышите один другого, так здорово настроены друг на друга, что глядя на вас в зале, на то, как он смотрит на тебя, как слишком по-собственнически хватает то за плечо, то за руку, а ты мягко поддаешься, следуешь за ним, улыбаешься его шуткам, я вдруг по-настоящему злюсь. Я пришел посмотреть на тебя, увидеть снова горящие обидой и желанием глаза, а вместо этого вижу, как ты весело смотришь и улыбаешься другому.       И это слишком похоже на то, как ты смотришь и улыбаешься обычно мне!       Все изменилось вдруг. Неожиданно и странно. И мне некомфортно. Ты даже внешне изменился - я, честно говоря, не сразу узнал тебя, войдя в зал. Новая бордовая толстовка (очень тебе к лицу), волосы, отпущенные на макушке, собранные в короткий дерзкий хвостик, и коротко остриженные на затылке и у висков. Непривычно очень, но тебе идет. Даже слишком. Челка выбивается из хвоста почти сразу и болтается на глазах, и ты, разрумянившийся от движения, периодически поправляешь ее длинными пальцами, и я ловлю себя на желании тоже провести по твоим волосам рукой. Но это случится еще нескоро.       Хорошо, что я пришел позже всех, когда уже урок шел минут пятнадцать. Я стою в самой последней линии, за всеми чужими спинами, и знаю, что некоторое время у меня еще есть - привыкнуть к тебе, такому новому, привыкнуть и взять под контроль свою внезапную ревность и вспыхнувшее на ее фоне ярое желание.       Пока просто посмотрю, как ты танцуешь.       Наверное, в прошлой своей жизни ты рождался каким-нибудь шаманом, иначе как объяснить почти гипнотическое действие твоего танца на людей? Я могу смотреть на тебя, танцующего, вечность и не смогу устать от этого. Однако, и в этот раз снова все неуловимо меняется. Ты все еще не заметил меня, танцуешь для них всех, рядом с Германом, и девчонки снимают вас, орут до дребезжания окон, а мне вдруг хочется выйти вперед, взять тебя за руку и увести прямо из-под их носа. Пусть не думают даже на минуту, что раз ты им так улыбаешься, так стараешься танцевать для них, так искренне шутишь, то принадлежишь им! На твоей лапке - моя веревочка! Но они ее просто не видят. - Может, в следующий раз я куплю тебя для себя? Чтобы танцевал только мне. Хах, прямо арабские ночи! Я шучу, а ты опасливо и хмуро сверлишь меня взглядом. Урок окончен, ты отключаешь музыкальный центр, пока Гера в стороне беседует со стайкой девчонок, и, наконец, плюхаешься на неудобный пластиковый стул рядом. Грубо интересуешься: - Зачем пришел? Я все еще улыбаюсь. Напряжение между нами, кажется, можно пощупать руками. Если сейчас сюда вдруг решится подойти Ромазанов, то по идее просто напросто должен увязнуть в воздухе, как в густом варенье. - Пришел зачем? Потанцевать, конечно. Смотрю на тебя сверху, а ты отводишь глаза. Щеки твои, ставшие к концу второго мастер-класса бледными, теперь снова загораются розовым. Мне нравится. - Потанцевал? Молодец. Теперь вали отсюда. Намеренно говоришь грубо. Голос глухой, сидишь и губы к тому же кусаешь. Я же принимаю серьезный вид, но с голосом совладать совсем не могу, поэтому вопрос звучит чрезмерно мягко: - И ты не спросишь меня, понравилось ли мне? Тебе не интересно? Ты вскидываешь глаза в ту же секунду. Вот они, те самые мои любимые зеленые искры! Горят обиженно и зло, я прямо уже слышу, как ты бросаешь мне в лицо "Нет, не интересно!" С другой же стороны, краем глаза вижу приближающегося Геру и понимаю, что сейчас могу потерять шанс успеть сказать. Поэтому спешу и запинаюсь на этих несносных "р" особенно сильно: - Прости меня. Я... у меня тогда был уже куплен билет на поезд, да и дела... Но я просто должен был, ты же знаешь. А вот на днях узнал, что вы приедете с классами в Питер и понял, как сильно, безумно сильно соскучился! Хочу с тобой побыть. Не гони меня, Лёш. Я заслужил, я - гадина, но ты же знаешь, что ничего между нами не изменилось. Не могло измениться. С моей стороны так точно. Умолкаю, отчего-то совершенно вдруг задохнувшись. Танцевал весь мастер-класс, все нормально было, а сейчас дышу словно 500м на скорость пробежал. Но зато я добился того, что ты смотришь уже не так зло. - Здорова, дэкашник! Вот это сюрприз, конечно! Как тебе вообще?       Жму руку подошедшему солнечному Гере, обнимаю его. Сам смотрю на Лёшу - тот как будто уменьшился в размерах на своем месте. Смотрит настороженно, хвостик на голове как выбившееся перо у птицы, и мне нереально хочется стянуть его с этого дурацкого стула, расшевелить, отогреть, поцеловать. Хах, вот Гера офигел бы от такого поворота. Как он там говорил, "попингвиниться" решили?       Отвечаю на герин вопрос совершенно без задней мысли, невольно улыбаясь в ответ на его широкую улыбку: - Отлично все! Хоряга огонь, всем очень зашло, мне кажется! Приезжайте к нам чаще. У нас тут вам всегда будут рады. Я вот, к примеру, очень. Едва заканчиваю говорить, как Лёша срывается с места. Просто даже не глядя на меня, не реагируя на удивленный окрик Германа, хватает вещи и исчезает в дверях. Мы с Герой стоим, как отмороженные, но едва Ромазанов начинает, "это что вообще значит?", как я в свою очередь срываюсь с места и исчезаю в дверном проеме. Нет. Ты никуда от меня не сбежишь. Не в моем городе! * * *       Мы лежим у меня дома под теплым одеялом, в полглаза смотрим камеди по тв. Твоя голова на моем плече - если я чуть повернусь, то вполне могу поцеловать твой нос. Но я, конечно, не делаю так. Ты по сути такой еще ребенок, но терпеть не можешь, когда с тобой обращаются как с ребенком, к примеру, целуют в нос и называют мимишным. И я как никто другой знаю, что по силе характера, пробиваемости, упорству, смелости ты дашь фору любому взрослому мужику, однако, я молчу о том, что это не делает тебя менее мимишным и менее наивным ребенком.       Мне хорошо с тобой. Хорошо заниматься любовью, хорошо лежать рядом, хорошо молчать, хорошо просто смотреть кино.       Ты никогда не лезешь в душу, пытаясь вытрясти из меня прошлое или обещание будущего. Не лезешь с советами, не жалуешься, не грузишь личными проблемами, хотя я знаю, они у тебя есть, как у всех нас. Был, правда, однажды случай, когда ты буквально прилетел ко мне, испуганный и несчастный, под вечер вытащил меня на встречу в бар и признался, что сильно поссорился с на тот момент твоей девушкой Лерой. Поссорился и порвал с ней. Мне стало тогда больно так, не меньше, чем было больно тебе. Я ведь знал, что ты жил с ней очень долгое время, больше трех лет. По себе знаю, как буквально вростаешь всей душой в человека, когда так долго с ним. Разрыв в такой ситуации словно ампутация части тела, это страшно, и непонятно, как дальше жить, и очень сильно хочется разобраться, что же случилось.       Но больше мы не говорили в тот вечер об этом - ты не захотел - просто много пили, гуляли по Питеру до самого утра. Помнится, во внезапном порыве вдруг сделали себе пирсинг - я на носу, а ты на щеку посадил микродермал в виде маленькой изящной молнии. Почему-то тогда эта боль нас словно соединила еще крепче - друзья, братья, перманентные любовники, сбежавшие ото всех в ночь, залечившие душевную боль физической. А потом ты уснул у меня дома, а я до самого рассвета смотрел на твое бледное лицо и думал - не я ли причина этому неожиданному разрыву? Не то, что случилось между нами в туре? Не потому ли ты не смог говорить о том, как случился разрыв с Лерой? Но сегодня, ты вдруг решаешься ступить дальше, чем обычно. - Почему ты постоянно уходишь? Твой голос звучит тихо и снова неуверенно, смотришь в телевизор, но конечно ничего там на экране не видишь. Интересный вопрос, конечно. Я его от тебя давно уже жду, тайком в душе поражаясь твоему терпению. И заодно снова поражаясь твоей наивности. Тоже смотрю в телевизор пока отвечаю: - Потому что так надо, ты же знаешь. - Кому надо? Теперь ты смотришь на меня. В глазах твоих, больших и блестящих, я всегда тону, и сейчас не исключение. Притягиваю тебя резко и быстро чмокаю в припухшие от недавних жарких поцелуев губы: - Никому. И нам обоим. Потому что это дорога в никуда. И я знаю, что нам обоим так будет лучше. Ты сразу отталкиваешь меня, пытаешься вывернуться из моих объятий, но я ловлю твои тонкие запястья и припечатываю к кровати. Как бабочке крылья пришпиливаю, неразумной и красивой. Нависаю сверху. Улыбаюсь твоим по-детски надутым губкам и вполуха слушаю вопрос: - А меня ты спросить не хочешь? Про лучше и хуже, и вообще про то, что думаю я? Склоняюсь, чтобы снова тебя поцеловать, но ты отворачиваешься и я попадаю губами на нежную щеку. Чуть перемещаюсь тогда и шепчу тебе в ухо: - Мне кажется, я знаю, что ты думаешь. Час назад ты все мне сказал. И что я козел, что ты не хочешь знать меня, что я неуравновешенный тип и сам не знаю, чего хочу. Но ты ошибаешься. Я знаю, чего хочу. Я хочу сохранить то, что есть сейчас между нами. А в нашей действительности - не в твоих, прошу заметить, фантазиях - сохранить это можно только таким способом, малыш. Молчишь какое-то время, все так же отвернувшись от меня, поджав нижнюю губу. А потом, наконец, смотришь мне в глаза. Насмешливо выплевываешь: - Сохранить с помощью постоянных расставаний? Серьезно? Умница моя. Глажу тебя по мягким волосам, по нежной щеке. Легонько мажу пальцем по твоему вздернутому носу. - Да, верно, Лёш. И тебе уже пора уходить. * * *       Зима все такого же серо-бурого цвета, как и мое настроение, как люди вокруг. И кажется, мои последние танцевальные клипы тоже такие же депрессивно-серые. Неосознанное воплощение моей необъяснимой хандры. Хотя я бы мог ее объяснить, но только кому и зачем?       Следующая наша с тобой встреча по-настоящему внезапна и происходит аж через два с лишним месяца. Все это время мне кажется, что ты вот только что ушел - быстро собрался, как только я попросил тогда, и молча вышел за дверь, даже ни разу не взглянув на меня. И почему-то этот тихий уход без ссор и вопросов запал мне в сердце, засел там тонкой, но вполне ощутимой иглой, колоть которая начинала особенно болезненно по ночам. Теперь я уже не хотел вечной ночи, теперь я, мучаясь частой бессонницей, в нетерпении ждал наступления утра.       Иногда я думал над тем, что слишком жесток с тобой. Вот тогда в Питере выгнал как шлюху, от которой получил, что хотел, и отправил восвояси. Наверное, так ты в тот момент чувствовал себя? Интересно, что подумал обо всем этом твой Гера? Ты убежал после классов, я следом, ты не вернулся ночевать в ваш отель, сбрасывая его звонки. А потом явился на ваш дневной поезд, невеселый, молчаливый, с тоской в глазах и наверняка в поезде сразу завалился спать. Ты же не любишь жаловаться, но и не умеешь скрывать эмоции от слова совсем. Поэтому, я думаю, Гера скоро возненавидит меня из-за тебя. По-крайней мере, я бы на его месте возненавидел.       Я сам себя чувствую в этот раз совсем странно. Я знаю, что правильно поступаю! Мы не в той стране, не в то время, не так росли и воспитывались, чтобы потянуть все это, суметь сохранить то, что между нами зародилось. Что будет, если мы останемся вместе? А будет пару месяцев эйфории - ночь без конца, которую я так желал, полная ласки, страсти, растворения друг в друге. Но однажды, все же наступит утро и, выйдя за дверь твоей(моей) квартиры, мы поймем, что миру мы такие слишком неприятны, слишком раздражающи. И то прекрасное, что рождается между нами каждый раз, когда мы видим друг друга, однажды просто исчезнет, утонув в тычках, косых взглядах, оскорблениях и презрении. И какой бы ты ни был сильный и смелый, ты все еще юный мальчик, и в один прекрасный день ты все же сломаешься. И я сломаюсь следом, потому что, когда исчезнет твое чувство ко мне, мне просто некуда будет идти. Совсем некуда и незачем.       Так я говорю себе каждый раз, когда выгоняю себя(тебя). Так я успокаиваюсь, помня, что старше и опытнее, что могу трезво смотреть на истинное положение вещей.       Но вот мы встречаемся совершенно случайно на одном иностранном мастер-классе в Москве и я совершенно теряю контроль.       Во-первых, ты снова иначе выглядишь. Плечи твои стали шире, но сам ты истончился еще сильнее, став окончательно похожим на персонажа из фэнтезийных сказок. Волосы еще больше отрасли, из хвоста на макушке практически не выбиваются, но так стали ясно видны заострившиеся черты лица. А еще я замечаю отсутствие молнии на твоей щеке. Вытащил, значит...       Ты с каким-то пацаном, которого я не знаю, заходите и становитесь в последнюю линию, и народ впереди сразу начинает на тебя оборачиваться. Я невольно улыбаюсь и горжусь тобой. Сам буду ведь на тебя смотреть, когда ты затанцуешь - ты будешь очень красивый в танце, красивее, чем сейчас, когда просто расслабленно стоишь, ожидая прихода педагога.       Просто расслабленно стоишь, но лишь до момента, когда замечаешь меня.       Дергаешься, словно тебя током бьет, и непроизвольно делаешь шаг от меня в сторону входной двери. Иголка в моем сердце, о которой обычно я помню только ночью, вдруг довольно болезненно напоминает о себе сейчас - мне неприятно видеть, как бледнеет твое лицо и ты пытаешься заставить себя остаться на месте, когда все твое существо явно хочет броситься отсюда прочь. Подальше от меня.       Надо же, как я преуспел в попытках сохранить нашу лихорадочную связь - тебя лихорадит от одного только моего вида, да вот только это не та лихорадка, на которую я рассчитывал.       Я вроде тяну губы в улыбку, но ты сразу отворачиваешься. Даже твой светло-русый хвостик на макушке выглядит чрезвычайно рассерженным, так что я догадываюсь - в этот раз мне не удастся тебя размягчить, зажав где-нибудь с лаской в углу. Я знаю, как я действую на тебя - мгновенно лишаю силы воли и гордости, стоит мне лишь коснуться тебя и подойти слишком близко. Но в этот раз все будет по-другому.       Мастер-класс близится к завершению. Мы выучили достаточно затейливую связку, готовимся станцевать в селектах и быть снятыми на видео. Конечно, нас отбирают в один селект, и я вижу, как зло ты кусаешь губы. Ты выходишь и становишься вперед - конечно, чтобы не видеть меня. Ну, а я не могу удержаться: - Привет, пупсик. Классно выглядишь. Отвечаешь тут же через плечо: - Иди на хуй, Куклин. Я не могу заткнуться: - Нет, лапа, давай так лучше ты. Поводишь плечами: - Шлюхи кончились в Питере? Сюда приперся? Отвечаю совершенно серьезным тоном: - Не кончились, но мне нужна одна особенная, московская. Выёбистая и очень страстная. Недавно скобки сняла, а значит, с минетом теперь все будет заебись. На секунду мне кажется, ты собираешься развернуться и от души мне въебать. Хах, вот был бы номер, конечно. Но в этот момент нам включают музыку и камеру. * * *       Как же за тобой сложно танцевать - я раньше и не догадывался. Энергия твоя, сейчас еще и подпитанная злостью на меня, просто запредельная и нереально отвлекает.       И как же сложно после мастер-класса догнать тебя в коридоре танцклуба.       Я хватаю тебя за руку, но ты вырываешься. Снова вцепляюсь, теперь крепче и наверняка больнее, волоку тебя по коридору и затаскиваю в какой-то пустой танцевальный зал. Ты сопротивляешься, смачно заезжаешь мне по скуле, аж на пару секунд звездочки перед глазами вспыхивают. Но снова ловлю твою руку и заламываю за спину, второй же рукой разворачиваю и крепко припечатываю тебя к себе. Таким макаром - нос н носу, губы на расстоянии сантиметра, зажав в кольцо рук - я наступаю на тебя и, наконец, прижимаю к стене. Ты морщишься, отворачиваешься, второй рукой пытаешься отпихнуть меня, больно давишь в грудь. Рука твоя горячая, словно у тебя жар, я чувствую его сквозь свою мокрую футболку. Сильный стал, черт возьми, пихаешься, пытаешься даже меня пнуть, и пофиг, что причиняешь боль своей же вывернутой за спину руке - так сильно хочешь сбежать.       Прости, я не могу тебе этого позволить.       Краем глаза замечаю неподалеку диван - что за милый человек его поставил в танцевальном зале? Очень ему спасибо. Тащу тебя, упирающегося, на этот диван. Роняю на него и накрываю собою сверху. Сразу прижимаю твои руки над твоей же головой и спокойно (практически) сообщаю: - Я тебя никуда не отпущу. Можешь до синяков продолжать вырываться, но ты все равно со мной поговоришь. Я хочу, чтобы ты поговорил со мной! Сверкаешь на меня глазами, растрепанный и красный от злости. Я тяжелее и сильнее и тебе не вырваться, ты это понимаешь и еще больше злишься. Поэтому первую твою тираду я практически пропускаю мимо ушей: - Я не хочу с тобой говорить, козел! Я не говорить, не видеть тебя не хочу! Ненавижу тебя, слышишь? Читай по губам, придурок уродский, не-на-ви-жу-те-бя-су-ка! Пусти! Блядь.. Отпусти меня! Мотаю головой только. Спокойно прошу: - Еще попробуй. Елозишь ногами, пытаясь спихнуть в свою очередь мои ноги. Мне приходится тебя встряхнуть как следует, чтобы успокоить. Почти уже кричишь: -Ты что о себе думаешь, вообще? Ты... псих ненормальный, который сам не знает, чего хочет. Но я тебе, блядь, не тряпка, о которую можно постоянно вытирать ноги! За каким хером тебе нужны разговоры? Раньше вроде только трахаться тащил. Что изменилось? Или очень хочется послушать о том, какой ты невъебенный мудак? Я могу об этом рассказать. Только зачем? От этого ты мудаком быть не перестанешь, а я ценю свое время! Цокаю языком и снова качаю головой: - Такому красивому мальчику не идут такие некрасивые слова. Лёш...       На секунду зависаю, формулируя в голове то, что собираюсь сказать. Мне хочется просить прощения, обещать невыполнимое, успокоить тебя ложью, самому до самоотречения поверить своим же словам. Но вместо этого я склоняюсь к тебе, смотрю в твои глаза, уже больше не слушая обидные, но вполне справедливые слова, смотрю долго и покорно, а ты все говоришь и говоришь, и говоришь... А потом, когда ты, наконец, умолкаешь, замерев под моим таким непривычным пристальным взглядом - целую тебя в губы. Неспешно, осторожно, вкладывая в поцелуй всю нерастраченную ни на единую живую душу нежность. Мою печаль, мою мечту о бесконечной ночи на земле, мою боль от твоей коварной иголки в моем сердце. Прости меня. Я, кажется, готов прыгнуть с этой чертовой скалы и тебя захватить с собой.       Не отталкивай только. Только снова позволь.       Позволь.       Я же вроде не вслух это говорю? Или..?       Целую тебя. Твои освобожденные тонкие руки уже обвивают мою спину, а я, упираясь локтями по обе стороны от твоей головы, не могу никак оторваться от твоих горячих губ. Но это нужно сделать, просто чтобы прямо сейчас не подтвердить все самые плохие твои мысли обо мне.       Отстраняюсь. Повинуясь мимолетному порыву стаскиваю резинку с твоего хвоста. Ласково глажу тебя по рассыпавшимся длинным волосам, не могу насмотреться. - Никит, ты... Все нормально? Смотришь встревоженно - видимо, я и правда веду себя не как обычно. Касаюсь твоей щеки. - Все хорошо, Лёш. И плохо. У тебя жар, ты в курсе? Ты неуверенно киваешь: - Возможно. С утра немного знобило. Я удивленно приподнимаю брови: - Зачем тогда танцевать-то пошел, глупый? - Ну... я уже договорился с Саней, да и не знаю. Тянуло пойти. - Тянуло, говоришь? Улыбаюсь. Может, не только на твоей лапке моя веревочка, но и на моей лапке твоя веревочка тоже? Ведь я тоже совершенно спонтанно пошел на этот мастер-класс, не зная, что встречу здесь тебя. Не догадываясь, что в этот раз я вдруг так сильно не захочу тебя отпустить. - Ладно. Пойдем тебя лечить, балбес ты эдакий. Дома есть лекарства хоть? Я уже сижу, а ты продолжаешь лежать, глядя на меня неверящими глазами. Потом, словно с запозданием услышав вопрос, мотаешь головой. Потом киваешь. - Нет. То есть есть. Что-то есть. Но не уверен. Склоняюсь к тебе и, поддев рукой твою талию, тяну в сидячее положение, чуть прижимаю к себе. Кукла моя. Я совсем тебя сбил с толку, да и сам здорово сбился, похоже. - Значит, отвезу тебя домой, потом схожу в аптеку, куплю все нужное. Глядишь на меня сквозь пряди челки, как зверек из кустов. Севшим голосом интересуешься: - А... потом? - Потом? Да ничего. Спать ляжем. Если, конечно, ты не против, чтобы я остался. Веду тебя к выходу за руку. Господи, какой ты горячий. Надо, наверное, такси быстрее вызвать. Еще ж, мать перемать, в коридоре ощутимый сквозняк, а мы, два идиота, во влажных футболках. Тут и здоровому можно хватануть простуду. - Я не против. Тихо шелестишь ты за моей спиной. А потом еще тише добавляешь: - Но если ты уже знаешь, когда уйдешь, скажи мне сейчас. Утром? Днем? Мне просто... чтобы я был готов. Вот и раздевалка. Надо нам там поживее собраться бы и одновременно вызвать такси. Но надо же тебе сказать. Вот сейчас, пока мы еще не вошли. Поворачиваюсь, чуть сжимаю горячие твои пальцы, встречаю твой совершенно больной, но совсем не по вине болезни, взгляд. Такой взгляд у тебя я точно больше видеть никогда не хочу. - Когда уйду? Не знаю. Как только надоем тебе. Только обещай об этом мне сразу же сообщить, Лёш. Обещаешь? Еще мгновение неверяще на меня таращишься, а потом на твоем лице, наконец, появляется улыбка и любимые мягкие ямочки на щеках. - Обещаю, Куклин. Это вообще без проблем. * * * Два дома, одна веревочка, две столицы, одна дорога, два человека, одна кровать, два наушника и одна музыка на двоих. И тысячи ночей над городом, бонусом - утро и кофе в постель. Моя сказка тебе точно должна быть по душе.