***
Шестнадцать лет — расцвет юности. Период, когда парень начинает становится мужчиной. Свою юность я встречаю сидя на декоративной цепи в одной лишь набедренной повязке. «Живой» рынок всегда полон покупателей: они приходят и уходят, смотрят на тебя, вертят как хотят. С каждым днем прикосновение чужих рук вызывает все меньше эмоций. Зачем вообще вещи эмоции? Отец сбыл меня Престону Нортвесту за кругленькую сумму. За две золотые нашей семье можно пару-тройку лет жить без забот. В одном золотом пятьдесят сребреников, а в сребренике сотня медяков. Та баранья нога, состоявшая чести моей сестры, имела ценник в пятнадцать медяков. Но знаете в чем весь смех? Даже тут мой папаша продешевил. Сейчас на моей шее красуется дорогой рабский ошейник с гордой позолоченной шестеркой. Нет, не весь товар здесь такой дорогой, рабы-работяги действительно стоят относительно дешево: от сорока сребреников. Я могу понять, почему отец так схватился за шанс надурить Нортвеста, но… Надурить работорговца — это даже звучит смешно. Мне шестнадцать, я уже не мальчик, но мое тело еще не потеряло подростковой хрупкости и угловатости. Из раза в раз я слышу от покупателей комплименты в сторону моей гладкой кожи, без волос и шрамов. Слышу восхищенные вздохи и терплю постоянные прикосновения ко лбу с родимым пятном в виде созвездия. Забавно, но то, чего я стыдился всю свою жизнь, сделало меня первоклассным товаром для определенных целей. На самом деле мне еще повезло, Нортвесты славятся своими «жемчужинами», поэтому вместо тяжелых кандалов на руках и ногах у меня красовались тонкие зачарованные ленты абсолютно не вредившие кожу, по той же причине меня не стали клеймить, а ведь обычные рабы обзаводятся двумя знаками: торговца и хозяина. Очередной потенциальный покупатель остановился напротив моего тела, придирчиво рассматривая со всех сторон. Престон, очевидно, заметив его интерес, подошел ближе. — Чем могу помочь, уважаемый? — Мужчина словно этого и ждал. — Завышаете вы цены на своих мальчиков, ох завышаете. Такой стоит о силы четыре золотые, но никак не шесть! Сразу видно, из бедной семьи, вон как ребра торчат, мало ли чем пацаненок болеть может, а вы такую цену! Не дела… — Очевидно, что на «живом» рынке этот господин впервые. Наверняка выходец из семьи средней руки. Решил, бедолага, показать себя знатоком дела и сбить цену. Вот, только, если бы он действительно был этим самым «знатоком», то знал, что с Нортвестами не торгуют.***
Купили меня на восьмой день. Это был самый странный человек в моей рабской жизни. Он просто прошел мимо широкими шагами, а затем остановился и резко повернулся ко мне. Он не крутил меня, не просил наклониться, не проверял мягкость кожи, не спрашивал о здоровье. Он посверлил меня пару минут ледяным взглядом и сказал всего одну фразу: — Беру. — Герцог, рад, что вы обратили свой взор на наше скромное заведение. — Престон низко поклонился. Ему в руки небрежно всунули шесть монет. — Клеймим сейчас? — Он подобострастно смотрел на человека перед собой. — Не стоит. — Этот странный герцог щелкнул пальцами и мой ошейник загорелся в синем пламени. На том месте, где раньше красовалась позолоченная шестерка теперь было клеймо в виде перевернутого треугольника. — Я пришлю за ним слуг. Работорговец кивнул, но мужчина на него уже не смотрел, а просто продолжил свой путь, будто не потратил только что целое состояние. — Ох и не повезло же тебе, мальчишка. — Я с удивлением посмотрел на недавнего владельца. Он тут же пояснил: — Это был герцог Белиал. Он также известен как король магов. Его вовсе не интересуют постельные утехи с милыми мальчиками, зато он приобрел славу бессердечного ученого, помешанного на химерологии и кошмарах людей. Жаль, что такой товар, как ты пропадет даром. — Я мог только пожать плечами. — Не думаю, что для меня это что-то меняет. Так даже лучше. Лучше умереть в лабораториях, чем лечь под какого-то ублюдка. — Глупый юнец! — Престон тяжело вздохнул. — За такую цену нормальные люди с тебя бы пылинки сдували. Герцог же себе на уме. Не факт, что он не решит воспользоваться тобой по назначению в промежутках между экспериментами. — Чего гадать. Моя жизнь мне больше не принадлежит. — Работорговец лишь махнул рукой на мое заявление.***
Тогда я еще не знал, чем все это обернется. Возможно, лучше было покончить с собой при первой же возможности?