Дядя Аластор

Небесные цветы мягко кланятся к земле под силой порыва прохладного ветра. Целая поляна усеяна ими. Приятный аромат васильков дурманил разум, заставлял отбросить все плохие мысли прочь, прогонял их без остатка. Эта поляна, будто отражение самого голубого небосвода. Смех разливается над ней. Его подхватывает и уносит вдаль ветер, играясь с ним и пронося на далёкие расстояния, где детский голосок сливается со всем остальным шумом жизни. Как заворожённый, Аластор смотрит на эту точно неземную красоту, не в силах: сделать лишний шаг, сказать хотя бы одно слово. Не отрывая взгляда, он наблюдает за стройной фигурой женщины. Она тоже смеётся, обнимает ребёнка. На макушку мальчика опускается венок. И Аластор чувствует, как душа разрывается, как нестерпимо болит что-то под рёбрами. Он узнает эти волосы, руки, это лицо, этот голос из тысячи других, потому что ему не забыть родную мать. Глаза начитают слезиться. Они наполняются сыростью. Должно быть, это всё из-за того щемящего чувства внутри. Почему-то на лице появляется тоненькая сырая дорожка. Глаза начинает щипать. Аластор неверующе дотрагивается пальцами до мокрого места, стирает единственную полосу. Он отводит ладонь в сторону, на той промокают кончики подушек пальцев.  Ещё один голос разносится по поляне. Аластор оборачивается. Навстречу к нему бежит светловолосая девочка. Она что-то кричит, но парень не в силах  услышать, в его ушах появляется звон, и весь мир пропадает. В пространстве зазвинели помехи.  Аластор отвернулся всего на секунду, но когда обернулся, то на поляне не было больше ни женщины, ни мальчика.  С непониманием он рассматривает красную дымку, неизвестно откуда взявшуюся. Из неё в сторону Аластора быстро направляются языки тьмы. Они ударяються об землю, совсем рядом с ним, подымая ещё больше пыли. Аластор не двигается, не в силах оторвать взгляд алых очей с появившейся из дымки фигуры.  На её лице была жуткая застывшая улыбка, которая раскинулась от одного уголка губ к другому, обнажая ряд острых зубов. Пустые глаза, наполненные непроглятой чернотой, с интересом наблюдали за Радио-демоном. Когда голова резко упала на правое плечо, точно должен был раздаться хруст костей, но вместо него послышались очередные помехи.  Это действие выбило Аластора, словно отто сна.  Он понял, что это был его личный дьявол.  Как заворожённый, Радио-демон продолжал наблюдать на ним, за тем, как в руках напротив появляется из той же красной дымки чёрный пистолет. Медленно фигура стала поднимать его и наставлять прицел на Радио-демона.  Дьявол хотел развлечься.  Перед глазами появляется ещё один силует, он то сливается с фигурой, то становится с ней единым целым, то встаёт на её место.   Шум помех на секунду перебивает короткий щелчок.  Аластор наблюдает за призраком из прошлого. Однажды один охотник также наставил на него своё ружьё, спутав его в ту ночь с оленем, и оборвал его жизнь. Внутри Аластор испытывал настоящее отвращение к самому себе, истинную ненависть на такой исход судьбы.  Палец надавливает на курок. Звук выстрела ударяет по ушам. Аластор уже предчувствует эту боль, ощущая её скорее фантомно, нежели на самом деле. Мир перед глазами расплывается, больше он не в силах сфокусировать собственный взгляд. Тело раслабляется, сердцебиение замедляется. Радио-демон чувствует, как начинает проваливаться во тьму.   Организм срабатывает быстро, выкидывая его из царства кошмаров и заставляя дёрнуться. Аластор теперь в полной мере ощущает адскую боль из-за резкого движения. Он сквозь сжатые зубы шипит — терпит. И только когда боль притупляется, уходит на задний план, уступая место усталости, Аластор медленно открывает глаза. Несколько раз он быстро моргает. Паника и непонимание ситуации начинают его душить, он ничего не видел. Но, попытавшись понять, где именно он находится, Аластор рукой и телом ощушует под собой что-то мягкое. Слегка сжав пальцами простынь, он понимает, что лежит на кровать, а под его головой находиться подушка. Вскоре к нему вернулось и зрение — его глазам надо было привыкнуть к темноте. Как оказалось, он находиться в просторной комнате, которую видел впервые. Шторы от левого плеча радиоведущего были завешаны внушительной тёмной тканью, сквозь которую даже слабый свет не проходил. А по правую сторону от Аластора во всю длину стены висела картина —, должно быть, настоящее произведение искусного мастера. К сожалению, он не был в силах рассмотреть всю её красоту. Возле кровати была расположена тумбочка, а у противоположной стены — кофейный столик. Весь интерьер был выполнен в тёмно-синих оттенках, поэтому темнота комнаты сливалась с ним.   Постепенно дыхание выровнялось, а паника ушла на дальний план. Однако один вопрос так и не давал покоя Аластору.  И пока он размышлял над ним, дверь в комнату приотворилась в сопровождении тихого скрипа. Радиоведущий насторожился.  Не желая выставлять себя со столь слабой стороны и вызывать своим видом жалость, Аластор попытался принять сидячее положение. О чём он сильно пожалел. Раны заныли по-всему телу, а его всего тяжёлыми цепями сковала боль, такая острая и импульсивная, что выбила разом из его лёгких весь воздух.  — Сердце тяжёлое, его трудно носить,— разносся голос по комнате. — гораздо легче умирать.  Аластор терпел эту боль, давя в себе любой звук, показывающий его состояние.  Кажеться, он даже не надеялся на спасение. Бессомнено, не могло быть никаких исключений, никаких случайностей, никаких чудес.  —Зачем кому-то спасать столь скромную персону? — Аластор не мог подавить в себе усмешку на собственный вопрос.  Голос умолк то ли оттого, что не знал, что сказать больше, то ли, наоборот, слишком многое хотел поведать.  Аластор был уверен, что смерть была для него самым лучшим выходом. Что может понадобиться грешникам в Аду, кроме как игр с чужими душами?  Сделают куклой против собственной воли, и покажется жизнь до этого момента настоящим Раем. А может и не нужна им будет столь жалкая и поломаная марионетка. Избавятся от неё, когда наиграются. Правда, будут долго мучить, вытягивать информацию, а в самом конце поставят к стене и одним щелчком оборвут его жизнь. А если захотят, то будут наблюдать со стороны за муками обречённого, выпившего сладкий яд, который долго и медленно будет забирать его в царство бездны.  — Мне не нужно от тебя ничего из того, что ты мог себе уже представить, —  всё тот же холодный голос выводит из раздумий Аластора. Он не отражал в себе ни капли тепла, но и опасности не нёс. В нём слашалось эмоция неизвестная Аластора. Сладкая зависть с нотками насмешки.  —Я принёс тебе стакан воды, на случай, если жажда начнёт душить, — серебряный поднос с тихим звоном ставится на тумбочку, рядом с кроватью.  Мысли Аластора вновь наполнились мыслями о смерти. На самом деле в том стакане мог оказаться яд, а если повезёт, то быстро действующий, позволяющий уйти без боли...  —Прекрати думать о смерти, — голос звучал настойчиво и твёрдо, подобно камню, — Ты даже не представляешь, как тебе повезло, — должно быть родился под счастливой звездой.  —Просвети же, чем меня так порезали, что моя регенирация до сих пор бессильна? — Аластор точно не знал сколько находится в таком состоянии, но, в любом случае, проблем с исцеление у него никогда не наблюдалось.  Ответом послужило молчание. Силуэт вышел из комнаты, радиоведущий отчётливо слышал удаляющиеся шаги.  Аластор свободно и шумно выдохнул. Хотелось провалиться в сон. Темнота комнаты больше не пугала, наоборот, дарила покой.  Из коридора показывается тёплый огонёк от лампы.  Холодная рука ложиться на алые волосы, отодвигая их и прикосаясь к горячему лбу. Было очень приятно, настолько, что Аластор почти потянулся в её сторону, когда ту начали убирать. Алые очи медленно открылись. Теперь перед их взором предстал грешник с тёмными волосами, среди которых выбивались порядки поседевших. У того глаза были серыми, пустынными, но не до конца потухшими. А его одежда состояла из строгого костюма. Серая рубашка, с белым камнем по середине, повиснувшим на шее, и не затёгнутым чёрным своеобразным пиджаком, у которого низ был длиннее и напоминал два крыла птицы. Коричневые штаны и чёрный ремень. Ничего необычного.  —Нужно обработать раны, — учтиво пояснил он, помогая Аластору всё же принять сидячее положение.  Вся грудь Радио-демона была перебинтована, кое-где начинали просачиваться красные пятна.  — Это было демоническое оружие, — говорит грешник, медленно убирая одним за другим слой бинтов.  — А? — Аластор не сразу понял, о чём говорил он, потому что уже полностью погрузился в свои мысли.  —Ответ на твой прошлый вопрос, — говорит он, и его взгляд становится мрачнее, цокает языком, смотря на не слишком хорошо выглядящие раны, — Оно сделано из высококачественного железа, которое можно добыть, если очень глубоко копать или же искать,— Аластор выдыхает сквозь сжатые зубы, испытывая поистине адскую боль, когда грешник наносит лекарство на раны. Те будто обдало пламенем.  — Как давно я уже тут? — спросил Аластор, смотря перед собой. — Пять дней.  Аластор сначала очень сильно удивился. В сердце разлилось волнение, которое, подобно цветку розы, распустило свои лепестки. Люцифер же мог всё это время искать его. А потом также быстро потухло. Не мог. Не станет. Не будет... Ведь Аластор лично сказал ему, чтобы его не искали, не ждали.  Эта мысль ранила его по-больнее того клинка из демонической стали. Какой же он всё же идиот. Совершенно не подумал о том, что будет чувствовать Люцифер. Как ранил его самого.  — Ты правда олень, — разрезал молчание голос грешника. Отчего-то Аластор не стал проявлять злости или защищаться, спорить, вместо этого комната заполнилась его смехом, который длился не так долго, а потом сопровождался хрипом.  — Осмелюсь узнать имя смельчика, который решил спасти жизнь самому Радио-демону, — Аластор оценивающе прошёлся взглядом по-всему телу грешника. Ростом тот был ниже, да и выглядел не горой мускулов, но вот быть той ещё занозой, ему это никак не мешало.  — Меня зовут Эдгар, — спустя какое-то время ответил седопрядковый.  — Это же ведь ты, — в свете огня от лампы опасно загорелись алые очи. — тот самый демон, которого я искал?  Демон, кому была подвластна способность читать мысли, стоял прямо перед Аластором, который до этого момента четно искал его в толпе врага. Грешник заканчивал с ранами Радио-демона уже в молчание. Он, также ничего не произнося, забрал с собой на подносе испачканые бинты, все необходимые лекарства.  — Не выходи из дома, иначе у нас у обоих будут большие проблемы, и вообще будь ниже травы, тише воды, — дверь в комнату за Эдгорам с глухим стуком закрылась.  Аластор в который раз подумал о том, как жаль, что он не умер. Ведь так было бы для всех проще и, может быть, лучше. Он перевернулся на бок, преодолевая боль, — больше не имелось сил лежать на спине — и посмотрел на медленно горящий огонёк в лампе.  Тёплые воспоминания с новой силой накрыли его волной. В них была Чарли, его семья, друзья. Уголки губ демона с новой силой поднялись вверх.  Он сможет выбраться отсюда и постарается как можно скорее. Только бы Люцифер не злился, не отчаился за это время. Вот бы только с НИМИ всё было хорошо.                               * * * Всё в порядке, ничего не случилось. Нужно всего—навсего сделать вид, что ничего не было. Он справится, и не только потому что приложит все для этого усилия, а просто потому, что иного выхода нет.  На нём будет идеальный костюм, без единой складки. Его взгляд будет холодным, без единой эмоции. Руки не станут дрожать, а голос не предаст.  Будет беспрекословно слушать, выполнит любой приказ, даже если для этого придётся похоронить глубоко в душе все свои истинные чувства. От него будет прок. В его вере никто никогда не усомнится.  Глубокий вдох, и он выходит из уборной. Глухие шаги раздаются по пустым коридорам, которые заполнены коврами, золотыми статуэтками, картинами. От этой приторной роскоши, которая выставлена всем на показ, его уже тошнило.  —Эдгар, рад тебя видеть. У тебя на сегодня много работы. К нам поступили новые пленные, нужно вытащить из них всю информацию, если необходимо можешь превратить их мозг в фарш. Нам понадобится любая зацепка, поэтому проверяй всё очень тщательно, — повелительный тон сведельствует о том, что от него ждут только положительных результатов.   Он уже так давно поселился в ночных кошмарах Эдгара. От него некуда бежать, негде спрятаться. Он взобрался глубоко в его сердце, разрезав плоть, сломал рёбра и пророс, подобно дереву, оплетя своими корнями и ветвями всё его тело, сковав в цепях.  Он читал не только мысли. Эдгар чувствал эмоции других, проживал эти воспоминания, пропуская их через себя. И никто никогда не спрашивал какие они, какого ему вообще: из раза в раз попадать в чужое сознание, копаться там и пытать грешников.  Эдгар никогда не был садистом. Подобное не приносило ему счастья, радости, удовольствия, в отличие от его коллег и босса, только боль и горе. Ему так хотелось высвободиться отсюда, но он не знал: каково это расправить свои крылья. Оттого Эдгар мог лишь хранить  глубоко — глубоко внутри себя, куда не смогли ещё прорасти корни страха, эту маленькую надежду, больше напоминающую угольки от когда-то великого пламени.  На отданный приказ он скажет, что исполнит его, как пожелает на то воля ЕГО, сделает глубокий поклон и удалится, продолжая хоронить в себе гордость и честь.