Обиды

Куроко ненавидит, когда Акаши на него обижается. Такие моменты, по правде сказать, случаются нечасто. Начиная от конца старшей школы и после поступления в один университет, когда они объявляют об официальности своих отношений, эти самые моменты, что могут перейти в крупные ссоры, можно буквально пересчитать по пальцам. Обладая едва ли не врождённым спокойным нравом, Куроко чётко видит грани допустимого в своём поведении в отношении остального окружающего его социума, которыми в случае необходимости можно пренебречь. Акаши, которому стойкость эмоций и жёсткий характер прививали в течение всего детства, в свою очередь, старается держать все подвластные ему ситуации под контролем, лишь иногда позволяя себе где-то немного отпустить тормоза. Их жизнь, по сути, представляет собой некий гармоничный баланс. Держащие себя жёстко и в каком-то смысле отстранёно в обществе, наедине они могут позволить себе больше чувств. В быту Сейджуро оказывается хозяйственным, напоминающим что-то среднее между заботливой матерью и любимой женой — обходится без излишней опеки, но окружает своей заботой ненавязчиво, мягко, как пуховым одеялом в лютые морозы. Тецуя, наоборот, без лишних глаз отпускает себя — на лице его чаще красуется самая различная гамма эмоций, а холодные обычно глаза искрятся самыми яркими огнями, что может только вмещать в себя цветовой спектр радужки. Такими их видят только самые близкие люди, которым они позволяют видеть себя настоящих — без лишних масок и приевшихся ролей. Неудивительно, что ссоры в их доме случаются нечасто. Однако они всё же случаются. И наравне с тем, как Куроко ненавидит обидчивого Акаши, он ненавидит также и то, что причиной обиды аловолосого становится он сам. Это происходит в последний день сессионной недели Тецуи. Учась на последнем курсе, Куроко привыкает, что нагрузка на его плечи ложится нешуточная. Справляться с этим с течение семестра особого труда не составляет, но экзамены, что тут говорить, из любого сильного духом могут выпить последнюю энергию. Потому совсем неудивительно, что голубоглазый от нервного напряжения иной раз совсем не следит за тем, что говорит и делает. На сообщение Сейджуро об успехах защиты он привычно отписывается, что всё сдал, и со спокойной совестью идёт на встречу с Кагами. Тайга из-за учёбы и спортивной карьеры за границей навещает его не так уж и часто, что совсем немного огорчает, но в дни его приезда Куроко не отказывает себе в том, чтобы проводить со школьным другом чуть больше времени, чем это положено правилами приличия. Весь день Тецую грызёт смутное чувство тревоги, и оно окупает себя сполна, стоит ему только переступить порог их с Акаши квартиры. Сейджуро, обычно всегда встречающий его по возвращении с мягкой улыбкой и призывно раскрытыми для объятий руками, в коридор не выходит. Можно было бы подумать, что парня нет дома, но беглого взгляда на вешалку хватает, чтобы по имеющейся верхней одежде понять, что алоглазый всё-таки дома. Это действительно оказывается так. Акаши обнаруживается на застеклённом балкончике с сигаретой в одной руке и телефоном — в другой. Весь вид его буквально кричит об отстранённости и нежелании разговаривать, и червяк тревоги в Куроко буквально жиреет до состояния крупного питона, неприятно сворачиваясь на груди. Тецуя тянется к собственному телефону, открывает последние входящие и понимает, что крупно проебался. 09.57 «Акаши-кун» Сходим отметить удачное закрытие твоей сессии? Мы давно никуда не выбирались. 10.11 «Вы» Я обещал встретиться с Кагами-куном, он улетает через два дня. И подобных сообщений — порядка десяти пар за прошедшие семь дней. Червяк тревоги сменяется болезненным чувством вины, но идти на балкон к Акаши с извинениями Куроко не торопится. Обиды Сейджуро действительно можно пересчитать по пальцам, однако если он обижается — это хуже любых криков и обвинений. Молчание становится постоянным его спутником, игнорирование — лучшей подругой, а взглядом натурально можно резать вены. Нет, Акаши не замыкается в себе и совсем в немоту не уходит, иначе их жизнь давно бы превратилась в лютый ад, но своей абстрагированностью от мало-мальски обычного поведения карает не хуже Дамоклова меча. Куроко себя перед его взором в такие моменты чувствует разделываемой на составные части подопытной крысой — не самое приятное ощущение, если начистоту. Тецуя знает, что таким образом Акаши его наказывает — ненавязчиво, но до безумия эффективно. Паршиво, на самом-то деле. Однако насколько Куроко может быть спокоен и безэмоционален, настолько он может быть и горделив. Тецуя не выносит этот метод своеобразного воспитания, потому позволяет себе вздёрнуть нос и с абсолютной невозмутимостью прошествовать в сторону спальни. Его провожают нечитаемым взглядом в спину, что жжёт сквозь одежду сильнее любого раскалённого клейма; Тецуя не позволяет себе сбиться с шага. Он прекрасно осведомлён об умении Сейджуро манипулировать людьми даже без непосредственного контакта, но в собственной стойкости и правоте уверен. Ему не за что извиняться. Акаши, конечно же, действует ненамеренно — для него самого держаться на расстоянии от любимого человека сродни тяжёлой пытке. Да и причины такого поведения Куроко ему прекрасно известны — банальная уверенность в собственных действиях вкупе с остаточным нервным напряжением похлеще любого коктейля Молотова; о ревности тоже не может быть речи, в голубоглазом он уверен точно также, как в самом себе. Про обиды он не вспоминает — ну, может первые минут десять после возвращения Тецуи домой, — и лишь ждёт, когда им обоим надоест играть в этот фарс. Выдержки хватает на полтора дня. Шумный Токио за окнами их квартиры живёт своей полной жизнью, наполняя небольшое помещение какофонией звуков и всевозможных долетающих запахов, и Сейджуро с каким-то блаженным умиротворением наблюдает за его шевелениями с балкона, когда низ домашней рубашки тянут тонкие пальцы, а в лопатки ударяется горячим бурчанием: — Прощай меня. В приглушённом голосе Куроко нет вины или раскаяния — лишь усталая просьба прекратить чёртово игнорирование, которое давит на мозги хуже пресса. Сейджуро прикрывает глаза, позволяя короткой усмешке растечься по губам, а после разворачивается с уже нечитаемым выражением лица. Тецуя закусывает губу, смотрит из-под отросшей чёлки испытующе, и на дне обсидиановых зрачков плещется чётко читаемое понимание своего проступка. Извиняться Куроко тоже ненавидит, но, когда Акаши с тяжёлым вздохом и ласковой улыбкой распахивает руки — с готовностью бросается в предложенные объятия, зарываясь лицом в ткань рубашки у шеи и плотно сжимая пальцы на спине. Сейджуро только посмеивается глухо в лохматую макушку и сильнее к себе прижимает. Никакой обиды нет и в помине — однако ожидание и некое нервотрепание, пусть и длящееся не так уж и долго, определённо стоит таких моментов единения.