Втюрься или влюбись

       Путана бежала. Бежала, прижимая к себе помятую сумку с трясущимся внутри содержимым, бежала, смеясь и постоянно оборачиваясь назад, чтобы поглядеть на глупого, донимавшего её с расспросами Журналиста, манерно держащего микрофон. Периодически останавливалась, когда невысокие каблучки сапог застревали в до того замёрзшей, а сейчас оттаявшей и оттого превратившейся в липкую грязь земли, дёргала ногами, и юбка задиралась всё выше, совсем оголяя тонкие ляжки, но она к тому привыкла, и потому не чувствовала неудобства.        Тонкие блондинистые волосинки из каре липли к лицу, а особенно к помаде, щедро намалёванной на широкие губы толстым слоем, попадали в плохо прокрашенные ресницы с неимоверным количеством туши, а после того в глаза и резали колкостью. Дыхание сбивалось, но ничего, и не такое проходили, сейчас главное — скрыться и не попасться Журналисту, иначе Он, этот больной ублюдок, обязательно найдёт Путану и снова будет пугать чёртовыми овчарками, клацающими челюстями с рядами белоснежных зубов прямо у её носа с горбинкой, и от стойкого запаха мяса из их пастей начнёт мутить. Непонятные самой себе слёзы стали душить, вставая комом где-то в горле.        — Стой, дура! — скачущий голос донёсся где-то вдали, и она обернула голову, чтобы посмотреть на него, запыхавшегося не слабее неё. — Я тебя выведу на чистую водицу!        — Ха-ха! — и рассмеялась, скрывая рябь в голосе, пытаясь унять саднящее горло. — Сначала догони меня, Журналюга! — Нателла снова прижала сумку к груди, настолько, что та вся смялась, и побежала совсем вглубь, виляя среди толстых деревьев.        В груди словно образовалась всепоглощающая дыра, и бросало то в жар, то в холод, а пот полностью пропитал тонкую рубашку в области подмышек, и эта липкость доставляла недюжинный дискомфорт. И шуба эта дурацкая только мешается, невыносимо давя на плечи лишним грузом, и от этого только быстрее устаёшь. Но бежать надо было, обязательно надо было пропасть из поля зрения этого очкарика, а потом вернуться обратно, в притон*, чтобы сказать Ему, что произошло недавно, и что всё в порядке. И, быть может, сегодня Он не станет лишать Путану зарплаты и не кинет в подвал к трём псинам.        Шаги, шуршавшие пожухлой листвой точно за ней, по пятам каждому шагу, затихли. Она остановилась, чтобы наконец отдышаться, поглощая кислорода вдоволь, а потому скрылась за одним из деревьев и скатилась вниз, на землю, опираясь спиной на вековой, покорёженный ствол, походивший на сморщенную старческую кожу. Пробившая ассоциация заставила зажмуриться и заткнуть рот в попытке усмирить рвотный позыв, но волна дрожи, прокатившаяся от такого по телу, всё же свела судорогами мышцы, из-за чего тощая фигура её всего на мгновение показалась вновь из-за дерева. И в тот же момент почудилось, что листья, разбросанные словно одеяло, зашелестели с новым рвением, а скрип от трения кожаной куртки стал назойливо ныть с уха на ухо.        Она заткнула свой рот пугливой, худощавой ладонью, настолько сильно вдарив себе по лицу, что врезалась затылком в дерево, и жгучая боль, посыпавшаяся искрами в глазах, разлилась по позвоночнику вниз. «Хоть бы не нашёл, урод… — думала Нателла, а запах крови вперемешку с мясом так и стоял под носом. — Свали уже, мне тоже не прёт с тобой тут околачиваться… — обратилась словно к Журналисту, рыскавшему по всему лесу, но пока что безуспешно, и то вселяло надежду. — Он ведь меня только сильнее отоварит*, если я не вернусь сегодня с лавэ*… И ещё сильнее, если я к тебе, чудаковатому придурку, в лапы попаду. Мне свою вывеску*, знаешь ли, жалко», — и огляделась кротким рывком, осматривая всё позади себя. Кажется, никого.        Хотя, постойте… Неужели это Журналист? Она поднялась с земли, придерживаясь за дерево, — голова кружилась нестерпимо, — затем отряхнула колготки и юбку, снова выглядывая из-за ствола, но так, чтобы и её незаметно было. И действительно: тот стоял себе спиною к ней, периодически осматривался, держа перед лицом этот треклятый микрофон, поправлял очки и хмурился в недоумении. Путана огляделась по сторонам, ища скрытную лазейку, по которой можно было бы свалить по-тихому, но Журналист начал кружиться, оббегая дерево за деревом. «Вот идиот… И чё ты мастрячишь*? — и сощурилась в отвращении. — А мне с тобой чего теперь?» — внезапно на глаза ей попалась внушительных объёмов ветка, и идея, способная разрешить ситуацию, пронзила затуманенный болью разум.        Путана потянулась к ветви, приседая на корточки, но всё ещё не сводя глаз с застывшего в одной позе Журналиста. Подобрала её, цепко ухватившись и сжав до побеления костяшек, слегка тряхнула в воздухе, проверяя вес, и сделала первый шаг, отозвавшийся резью в ногах, словно земля была устлана ножами. И если прямо сейчас план её провалится, то Он, без сомнения, устроит ей прогулку по ножам, и потому допустить оплошность, имевшую возможность стать роковой для неё в этот день, было нельзя. Лечь костьми, но не допустить.        Нателла тихо, едва перебирая ногами, вышла из-за дерева прямо по направлению к Журналисту, и голос его, до того не слышимый из-за шума в ушах, вдарил с гулким эхом. Каждый шаг, что она делала, наливался свинцом, и ноги тянуло невыносимо, но отступать сейчас было поздно. Да и вправду, страх перед Ним бурлил кровь её, словно воду в котле, и ощущать Его гнев на себе как-то не хотелось. И тем более, она же Журналиста не убьёт? Не убьёт… Так, вырубит, чтобы очухался только спустя время, дав ей фору на то, чтобы сбежать и больше никогда не попадаться на глаза. Но то было, несмотря на все стимулы, тяжко — огреть человека веткой по голове. Правда, в данной ситуации либо Путана врежет Журналисту, либо потом Он врежет ей. Выбор очевиден.        — Что же… — наконец, Нателле удалось подобраться настолько близко, что голос стал совсем разборчивым. — Путана исчезла, а я… Окончательно запутался… Всё, мне ничего не остаётся, — она была прямо у него за спиной, ощущая на себе каждое малейшее движение, вызывавшее скрип куртки. Замахнулась, с трудом поднимая ветку над собой, и… — кроме как умывать руки — я еду в свой загородный дом пить ликёр… — ударила, что есть мочи.        Шок пронзил всё ровно в тот момент, как это сухощавое тело бесчувственно свалилось на землю, а Путана всё так и стояла с чёртовым бревном в руках. Оператор с камерой, что замер прямо напротив Журналиста тогда, в ужасе отступил назад, не уводя глаз со взмыленной Нателлы, вмиг обронившей орудие. Она вся так задрожала, затряслась, словно бы никогда до того не вырубала нахальных клиентов, позволявших себе намного больше, чем полагалось на вызове. Хотя, скорее, это страх перед Ним, нежели перед телом очкастого чудика, и сейчас всё должно успокоиться, только дайте время. И так и случилось — эти цепи, сковавшие её, спали, и она в ярости вдарила ладонью по объективу с вскриком «Сюжет окончен!».        Ох, что же будет, если Он увидит её в этом ролике… «А может, ничего? — подумала Путана, вмиг срываясь с места в непонятном себе направлении. — Может, Он всё замнёт, как и раньше, насыпав немного зелёных* кому надо?» — и снова она бежит, глубоко дыша, снова боится, только теперь того, что наделала сама. Лучше бы, чёрт дери этого Журналиста, она просто подождала, ведь он уже собирался уходить, и всё кончилось бы без этих кадров, что успел заснять оператор… Но что сделано, того не воротишь, и придётся ей снова валяться на тонкой постели, сделанной из соломы, с горящей от удара щекой. Даже если она — главная путана среди всех, Он ничуть её не миловал, а наоборот — следил тщательнее, чем за другими, и за любую оплошность ставил банки*.        И теперь Он, быть может, вообще нальёт ей, как богатой*, не щадя ни на секунду, ведь она подставила всех своими действиями, и вся их вольная дружина* попадёт под угрозу. Может, Он найдёт кого-то лучше неё, а её саму пустит на корм своим овчаркам, коими не раз пугал не только её, но и других девочек, и страшнее того для них не было ничего. Он человек железный, слово всегда держит, как и держит свой район, своих девочек, и своё ОПГ, как говорит сам, в «Железных рукавах». Отсюда и название их группировки, членом которой Нателла стала совсем уж случайно — связалась не с теми людьми, ну и завертелось. И теперь ей отсюда уже не выбраться — приходится ежедневно продавать себя на трассе любому, кто готов купить.        Путану выворачивало от самой себя… Временами. А если быть точнее, то каждый раз, что она лежала в постели очередного мужика, свернувшись в калачик. Нет, это было не от стеснения или боли, нет — это было от рвотных позывов, вызываемых отвращением к своей сути, к ней самой. И после такого, часто приходя в притон, она ударялась в слёзы, и то помогало держать себя в руках, когда нужно, и за всё время работы в притоне она научилась контролировать свои эмоции настолько, что может зарыдать в любую секунду, только щёлкни пальцем. Она была куклой в руках искусного, поистине искусного кукловода, настолько невесомо дёргавшего за ниточки, что казалось, словно это ты собою управляешь.        И ей хотелось только одного — отрезать от своих конечностей каждую из нитей, что уже успели врезаться в кожу до крови и почти вросли насовсем, чтобы стать свободной и перестать барать* только для того, чтобы остаться целой и невредимой. Но она давно потеряла не только себя, но и свою семью, связей с которой давно уж не поддерживает. А так мечталось ей ночами, что она снова войдёт в тёплый, пахнущий хлебом дом, вцепится в мамины объятия, а затем получит терпкий поцелуй в висок от отца, и всё будет хорошо. Только всё уже как лет пять не так, и где её родители, Путане неизвестно, да и кто её обратно-то пустит, если с неё капают хорошие денежки?        Нателла обессиленно остановилась, падая на колени в жёлтую листву. Задрала голову наверх, глядя в небо, заволокшееся тучами, и ни единой птицы не пролетело над кронами деревьев. Это насторожило её, знавшую весь город как свои пять пальцев, ведь такого места, где не летали бы птицы по лесу, попросту не было. И то стало новой её мигренью, вдарив по вискам — Путана в панике огляделась, вскакивая с земли, подбежала сначала к одному дереву, после к другому, но ни в одном не могла узнать знакомого, и ни одна тропинка, пролегавшая меж ними, не была ей ведома, и всё это смешалось в одинаковую, бесцветную кашу, и голова загудела гнойной мелодией. Какого чёрта?        Она ещё раз обежала вокруг всех деревьев, в истерике кидаясь от одного к другому, лишь бы заметить хоть что-нибудь узнаваемое… Но ничего такого не было, и ноги вновь подкосились, словно кто-то вдарил по внутренней стороне колена. Нателла уселась на землю, совсем не беспокоясь за одежду — чёрт с ней сейчас, главное — узнать, где она, и как отсюда выбираться. Как назло, все звуки словно кто-то проглотил, и только мертвецкая тишина да твоё собственное сердцебиение было главной мелодией. Путана захлопала глазами, пытаясь сдержать слёзы, повела взгляд вверх и нервно сглотнула. И тут словно бомба взорвалась рядом — где-то совсем близко раздался звук трескающегося дерева, и Нателла в ужасе оцепенела — неужели Он её нашёл?        Тело отказывалось слушаться, а звуки были всё ближе, и сейчас сопровождались надрывными вздохами «Кха!» вперемешку со стонами. Путана свела брови к переносице, насупившись, и почувствовала, как брыкается её сердце внутри, так и желая сломать ей рёбра. От этого всё жутко ныло и даже затекало — страх перед Ним, возможно появившимся по первому звоночку связных, окольцевал её и заключил в прочные объятия. Хотелось рыдать, и Нателла совсем не заметила, как начала ронять слёзы на землю, и как в горле задрало жгуче. Она боялась. Правда боялась Его и того, что Он с ней теперь сделает, но отчётливо понимала, что заслужила. Сама дел наворотила, сама пусть и расплачивается.        — А вот и… — резкий голос со странной, обрывистой манерой речи донёсся оттуда, откуда слышались ранее трески дерева. — Местн… Мыстан… Местаные жители этого леса, смотрите, как они одеты.        Путана в удивлении повела бровью — неужели очередной журналюга? Да твою же мать… и этого тоже веткой огреть?        А голос раздавался совсем близко, покамест и его обладатель не пролетел мимо в непонятной боевой позе, врезавшись после того в очередной ствол. Нателла выпучила глаза от страха, смешавшегося с волнением и шоком, и мужчина, глядя куда-то в пустоту, продолжил диалог с самим собой.        — Вот мы и подобрались ближе, сейчас сможем рассмот… Рассметры… Рассметренеть…        — Я прошу прощения! — подала голос Путана, видя, как незнакомец тычет пальцем, указывая на неё. Мужчина резко выпрямился, отскакивая назад, после чего снова повернулся к ней спиной.        — Оказывается, они даже знают наш с вами язык!        «Ещё один бажбан, что ли? Только этот… совсем отбитый какой-то… — думала она, всё ещё не до конца понимая, что происходит. — Ещё и с пустотой общается, точно бажбан… Ну, хоть не Он за мной явился, так, может, и дорогу домой найду». А мужчина всё продолжал говорить, глядя вникуда и словно, на самом деле, общаясь с кем-то. И внезапно для себя Нателла поняла, что хочет узнать, что творит этот незнакомец и кто он такой. Странный интерес разгорелся в ней, и то было настолько неожиданно, что она даже подскочила на месте. Мужчина на это внимания не обратил, продолжив вещать что-то в непроглядную даль, а Путана всё сидела, разглядывая его со спины: синяя рубашка, чёрные штаны и шапка на голове… «Странный… Тип», — раздалось внутри, и она кивнула сама себе.        — А с вами была программа «Сдохни или Умри», до скорых встр… встренч! — и отскочил в сторону, по приземлению делая кувырок вперёд. Нателла пребывала сейчас в таком шоке, что ничто не могло описать её состояние в данный момент. — Здравствуйте, это программа «Сдохни или Умри»! И сегодня мы будем учиться выживать в непроглядныном лесу, полном опасностей, вместе с нашим сегодняшним гостем.        Мужчина, совершивший очередной акробатический трюк, подлетел к Путане, хватая её за руку, и вывел туда, где стоял сам мгновениями ранее. Опешившая от такого, она даже не поняла, что сначала делать, но смекнула: раз он постоянно упоминает, что «это была программа», то, наверняка, воображает себя ведущим, а это означает, что где-то впереди, там, куда он постоянно пялит, камера. А то значило только одно — надо поздороваться, и Нателла, криво улыбнувшись, помахала рукой, ощущая цепкие и горячие пальцы Ведущего. Тот, дождавшись этого жеста, подлетел к дереву, отламывая от него ветку и кидая вниз. Следом за ней полетела ещё одна, и ещё, и ещё, пока их не набралось приличное количество.        — Сейчас мы с вами, — и снова пялил в свою воображаемую камеру, — будем разводить… Не людей на деньги, нет, мы будем разводить костёр, чтобы не замрёзинуть в этом лесу. А наш сегодняшний гость поможет нам в этом, — в очередной раз схватил Путану за руку и притянул к горке из ветвей. Та, чуть не упав, успела удержаться на ногах и почесала затылок — не знала, что делать, но вот Ведущий, наоборот, очень уж ловко обращался с ветвями, складывая в пресловутый каркас для костра. — Теперь, когда костёр собран, нам нужна зажиг… Зажигалка, только вот, — он пошарился по карманам, — кажется, я забыл её в машине, что ж, придётся вернуться.        — Погодите! — подала голос Нателла отчего-то резко и закопошилась в своей сумке, точно помня, что стащила какую-то зажигалку у одного из бывших клиентов. И действительно, спустя несколько мгновений в её руках уже блестела прямоугольная зажигалка, и она протянула её Ведущему, с удивлением принявшему её.        — Наверное, — начал он совсем тихо, — это какая-то племенная сумка без дна, куда местаные жители складывают всю свою добычу…        Путана закатила глаза, цокая языком, но отказываться от костра не могла — глупо, да и явно этот гражданин знает, как выйти отсюда, а значит, нужно просто потерпеть его. Мужчина наклонился вниз, зажигая сложенные в форме конуса ветви, и только всё вспыхнуло, как он откинул зажигалку в сторону, и Нателла, это заметившая, метнулась за ней — пригодится ведь ещё. Подняла с земли, в непонимании глядя на то, как мужчина уже тащит к костру поваленные непогодой деревья и расставляет их по кругу, словно скамьи. Подошла, чуть робко, а тот всё метался из стороны в сторону, притаскивая то ещё ветвей, то листьев, то вовсе исполняя очередные трюки. Путана тихо уселась на дерево, вытягивая озябшие руки к костру, чтобы согреться, и пламя посылало её ладоням воздушные поцелуи, приятно гревшие кожу.        — А сейчас мы поищем с вами пропит… Пропитапиние, чтобы не умереть с голоду, — Нателла поглядывала на этого мужчину, дёргавшего головой в такт каждому произносимому слову, и сейчас он, обеспечивший ей тепло, не казался уж таким странным. — Отправляемся на поиски, пока совсем не стеминело, — в который раз он сделал кувырок, после чего скрылся за деревьями, и только его «Кха!» доносилось эхом, отскакивавшим от глухих стволов.        Путана совсем уж расслабилась, вытягивая и ноги, а оттого скатываясь слегка вниз. Костёр ласкал её кожу, озябшую за время пребывания на улице, и дрожь, пробивавшая иногда, напоминала дрожь, которую она испытывала, только находясь в подвале. И по голове вдарила вполне логичная, но оттого не становившаяся приемлемой, мысль — а что, если это Он прислал этого чудика-ведущего, чтобы создать ощущение защищённости, а потом напасть и вцепиться в плоть, отрывая большие её куски и брызгая кровью? В горле снова встал ком, и тепло от костра не ощущалось теперь и на долю таким, каким было до того. Нателла, почему-то, чувствовала сейчас себя донельзя одинокой… Без Ведущего, с коим имела знакомство всего с полчаса, а то и меньше.        Этот странный мужчина, пугавший и манящий сейчас к себе в одинаковой степени, волновал её даже больше, чем Он, которого она боялась до трясущихся коленей. И его эта манера речи придурковатая, скачущая, дёрганные движения… Всё это сейчас, обдаваемое жаром костра, вновь чувствовавшимся томным, тлело изнутри неё, и если раньше она дрожала от пробирающего холода, то теперь тает от жары. И мысли от такого сбились в кучу — ну ерунда же настоящая, ну кто он ей? Обычный мимо проходивший чудак? Странный шизофреник с бредовыми идеями? И какого чёрта сейчас только он занимает все сбившиеся мысли, звучащие этим характерным для его хриплого голоса «Кха!»?        Путана убрала за уши выпавшие пряди, затем обхватила руками плечи и тут же вздрогнула — руки не свои, чужие, цепкие и мужские. Органы противно и протяжно заныли, но вместе с тем так сладко, что этот вкус почувствовался на языке, липким мёдом утекая вниз по горлу. Никогда ещё она не чувствовала себя такой воодушевлённой, и всё это казалось такой неправдой, что перед глазами плыло, и костёр со своими завораживающими языками пламени казался одним большим оранжевым пятном, пульсировавшим в напрыгнувшей темноте. И вправду, погружённая в мысли, Нателла не заметила, как солнце, и без того лениво светившее сегодня сквозь заслон из толстых облаков, ушло совсем, спрятавшись за горизонтом.        Ей стало страшно, и действительно захотелось услышать где-то рядом голос Ведущего, которого она сначала приняла за бажбана, но сейчас, сама того не поняв, пришла к тому, что… ошибалась? Ошибалась насчёт него? Но почему? Потому что он одарил её местом у костра? Пф, ерунда… Но почему тогда? Что в нём так привлекло её, что она, даже не думая о том, всё поняла? Почему же он так изменился в её глазах, стоило им только разойтись? И почему же без него так холодно и страшно, когда рядом с ним было стыдно и странно? Почему?        Живот, явно протестовавший философским думам, пронзил тишину журчащим воем, и Путана вспомнила, что припасла с собой немного еды на случай, если задержится на вызове. Потянулась к сумке, притягивая ту к себе, поставила на колени и раскрыла, запуская руку в бездонное пространство, хранящееся внутри. Пошарила там с минуту, вытаскивая то помаду, то перочинный нож, то спички, то компас, но по итогу, наконец, достав то, ради чего и лезла — маленького свёртка из фольги и термоса. Отложила сумку, располагая свёрток на коленях, развернула фольгу и достала оттуда бутерброд с колбасой. Отвинтила крышку термоса, наливая в неё горячий, ещё дымящийся чай, и принялась за трапезу.        — Это Вы… добыли сами?! — голос, за время его отсутствия ставший родным, разрезал тишину, и Нателла, только начавшая жевать, подавилась бутербродом, в панике поднимая глаза на пришедшего с охапкой листвы и ягод Ведущего. И её поразило то, что он начал звать её на «Вы», хотя все мужчины, с которыми она имела дело, редко проявляли манеры.        — Э-э-э… — протянула она, пытаясь как можно быстрее проглотить, но кусок, как назло, застрял в горле. — А-ха-ха… Да, вот, поймала тут в кустах, пока Вас не было… — и едва проглотила, чувствуя, с какой тяжестью этот кусок тянется по пищеводу.        Ведущий резко развернулся влево, роняя добытое и складывая руки в характерном жесте.        — Вот так, дорогие телезрители, я снова пропустил самый лучший улов, но ничего, в следующ… В следущую… В следущуюий раз я обязательно наберу себе отменных бутербродов с колбасой.        Сказать, что Путана была в очередном шоке — не сказать ничего, но сейчас, помимо этого, она ощутила щекочущую радость, разлившуюся теплом, и почувствовала себя такой счастливой, что рассмеялась, едва прикрывая свои губы. Ведущий обернулся на неё, мигая глазами, и так и стоял ровно, глядя на неё и не сводя взгляда с трапезничающей женщины. Нателла, снова чуть не подавившись от резво напавшего желания сказать, проглотила первую половину звуков, но всё же сказала то, что хотела:        — Да Вы этого… садитесь… У меня ещё есть, если хотите, — и быстро запустила руку в сумку, вылавливая точно такой же свёрток из фольги. — Вот, — и протянула его Ведущему, оглядевшемуся по сторонам, но предложение принявшему, а оттого шагнувшему в её сторону. — Это я… Тоже на кусте нашла.        — Невероятная племенная сумка! Столько всего вмещает! — снова выдал он, с нескрываемым восхищением забирая из рук Путаны бутерброд. Она вновь хихикнула — сейчас эти странности казались чем-то милым, и воспринимать их иначе не получалось.        Ведущий уселся рядом, почти вплотную к Нателле, и если его это не смущало, то она вся пылала от осознания, что он сидит рядом. Но от этого было так спокойно, что даже не верилось — ни единой плохой мысли не проскакивало в её гудящей голове, когда он рядом, и потому хочется, чтобы он был рядом всегда. Потрескивание костра, раздававшееся спереди, ласкало уши, как и теплота чужого тела, прижавшегося совсем близко. В тот момент, что Ведущий уселся, Путана загорелась истеричным желанием проверить в порядке ли её макияж, причёска, образ… И это волновало её сердце приятной рябью, и только улыбаться хотелось.        В лесу было тихо и, наверное, только они в нём и находились, если, конечно Журналист уже ушёл. Со всех сторон раздавались разные звуки, но сейчас они не тревожили — Путана чувствовала себя в безопасности рядом с этим мужчиной и почему-то хотела прижаться к нему полностью, обвив его руку своими. А тот тихо ел бутерброд, который она ему дала, жмурился, периодически переводя взгляд на неё и тут же в панике возвращая в прежнее положение. Нателла смущённо улыбалась, попивая чай, а когда Ведущий накрыл её ладонь своей, чтобы забрать крышку с чаем, пропищала что-то невнятное так, словно её ошпарило кипятком, и по ощущениям так оно и было. Ведущий сдавленно улыбнулся, явно пытаясь скрыть это за попавшей в глаз соринкой, а потому отвернулся.        Молчание одновременно и угнетало, и расслабляло. Хотелось завести диалог, но идеи, будь они неладны, словно испарились из головы, и там осталась свистящая пустота, становящаяся ещё истеричнее из-за присутствия Ведущего рядом. Путана чувствовала что-то такое приторное, что не ощущала давно, а если быть точным, то с самого начала своей карьеры в притоне, когда стала иметь знакомства с откровенными моральными уродами. И от этого чувства щёки горели румянцем, словно она пятнадцатилетняя школьница, засмотревшаяся на Гришку из 10 «Б» и мечтавшая о прогулке с ним больше, чем о новом платьице. И вправду, она чувствовала себя молодой, а оттого свободной, и ей было просто хорошо рядом с Ведущим.        — А Вы чего тут, в лесу? — спросил наконец Ведущий, покончив с бутербродом. — Очень вкус… Вкусно, кстати, спасибо.        Нателла, летавшая в своих мечтах, сначала даже не поняла, что Ведущий завёл диалог, но быстро включилась, встрепенувшись.        — Да так… — рассказывать о притоне и правду о себе как-то не хотелось. — Гуляла, знаете ли, вот и заплутала… А за еду — не за что, Вы, вон, мне костёр сделали, должна же я была отплатить? — Ведущий согласно кивнул, и внутри Путаны что-то взорвалось разноцветной хлопушкой. — А вы тут чем… промышляете?        — Действительно, — подметил Ведущий, глядя на костёр. — А? Я? Ведущий программы по выживанию, — и Нателла ещё шире заулыбалась, ведь разгадала его ещё давно. — Только вот… Мы договорились приехать снимать выпуск завтра, а я перепутал даты, вот и развлекаюсь один, — и снова резво отвернулся. — Вот так, дорогие телезрители, присталь… приставально… следите за своим расписанием.        Путана не выдержала, рассмеявшись совсем уж в голос. Ведущий повернулся на неё, встречаясь взглядами, и та тут же умолкла.        — Ваш смех напоминает мне птицу… Соло… Соловороницу… Очень, очень редкая птица, — и если бы свет изнутри мог пробиваться наружу, то Нателла давно уже сияла бы ярче полярной звезды.        И снова молчание. Только теперь томящее, но при том дающее перевести дыхание, чтобы с новыми силами ринуться в бой. Внезапно для себя, Путана положила свою голову на плечо Ведущего, и «Саша», смешанный с лесным запахом, ударил в нос, и нутро завыло от этой тягучести. Ведущий, вздрогнув от такого, немного опешил, а потому напрягся, но спустя пару мгновений расслабился, расплываясь в улыбке. Приподнял свою руку, пропихивая под руку Нателлы, чем заставил ту скинуть с себя эту сладкую пелену, а затем сделал то, отчего оба они взорвались румянцем — вложил её руку в свою.        — Вот так, дорогие телезрители, — тихо прошептал он вперёд, чтобы не тревожить лежавшую на его плече Путану. — В следующем нашем выпуске мы с вами соберём настоящую кровать из палок, ветвей и листьев. А с вами была программа…        — «Сдохни или Умри»! — продолжила за него Нателла, крепче сжимая его руку.        И оба синхронно расплылись в довольной улыбке — лучше быть и не могло.