My Everything

Взгляд Вот и он. Парень с лицом ребенка, но, при этом достаточно красивый, чтобы привлечь внимание Лухана. Ким Минсок. Имя слетело с языка, будто так и должно быть. Впервые Лухан заметил его в парке пару недель назад. В нём проснулось любопытство, при виде того, как Минсок пытается покормить белок нарезанными кусочками морковки. Картина чем-то напомнила историю о Белоснежке. Его светлая, нежная кожа привлекла зверят из леса, не доставало только злой колдуньи (на эту роль вполне мог бы подойти Крис), и прекрасный принц – Лухан. Да, точно. Лухан узнал его имя, затеяв небольшой разговор пару дней назад. Было ужасно неловко, когда он вдруг начал нести что-то про химические свойства гидрокарбонатов. К его облегчению, Минсок вроде не особо возражал, но, как бы на его месте поступил любой разумный человек, он представился и перевел разговор в более адекватное русло, спросив имя незнакомца. Они общались так, будто знали друг друга сто лет, и Лухану ничего не стоило загореться чувствами к необыкновенной, понимающей личности старшего. Лухан выяснил, что Минсок работает тут за углом в ветеринарной клинике. Каждый день во время обеденного перерыва выходит на прогулку, и не работает по понедельникам. Он думал, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди, когда поинтересовался у Минсока, не хочет ли тот присоединиться к нему на обеде. И решил, что мозг перестал работать, когда в ответ послышалось да. Чувства стали одержимостью. После знакомства, он продолжал делать фотографии на телефон, провожая того на работу и обратно домой, держа дистанцию в 10 метров, делал короткие записи в блокноте. Вскоре его комната заполнилась ворохом листов и фотографий, маленькие заголовки и невнятные надписи по краям кричащие Минсок. Сегодня на Минсоке была легкая светло-синяя футболка – поло с тщательно выглаженными рукавами и пара обычных темных брюк. Довольно забавно было видеть человека, сидящего на обветшалой парковой скамейке в такой аккуратной позе. Но никто не останавливался и не заглядывался на него, как это делал Лухан. Он подбежал и слегка толкнул Минсока в плечо, заваливая того пятой точкой на траву. По парку разнесся их громкий смех. Травяные пятна на черном не видны, и одежда Минсока была спасена. Пообедать они отправились в рамён-закусочную. (Проведя небольшое расследование, Лухан узнал, что Минсок живет в старенькой квартире, с непонятно откуда взятой арендной платой в 800,000 вон, которая оставляет его с жалкими 200,000 вонами в кармане. Они постарались выбрать место подешевле, раз уж Минсок настоял на разделении счета.) После отлично полутора часа, проведенного за поеданием лапши, и осушив по кружке пива, Лухан едва соображая позвал Минсока к себе на выходных. Просто посидеть по-дружески и развеяться. Само собой. Тот согласился. Прикосновение Первое было случайным. Лухан немного не рассчитал силу, едва не навалившись на старшего, вместо того, чтобы невесомо коснуться его пальцев своими, как в тех избитых романтических сериалах. Но после того раза, чувство переросло из одержимости в зависимость. Он постоянно искал предлоги, чтобы подержать Минсока за руку, до такой степени глупые, что однажды сделал вид, что испугался раскатов грома. Прекратил он этот цирк только когда заметил, что кто тут действительно боится грозы, так это Минсок. Но от этого у него появился только очередной предлог прижаться к тому поближе. Они говорили о мечтах. О том, что Минсок никогда не хотел быть ветеринаром, но его попытки стать успешным архитектором принесли его семье одно лишь горе, когда у него не вышло зарабатывать этим на жизнь. О том, что Лухан не работает. Все из-за дедушки, который оставил неплохое наследство, но не дал никаких наставлений о том, что ему делать с собственной жизнью. Как он хотел стать писателем и открыть миру то, что таится у него глубоко внутри. О том, что душа у обоих лежала к таким вещам, которые понятны не каждому человеку. Они молча плакали вместе. То, как тело Минсока подрагивало на его плече, разбудило внутри Лухана что-то особенное. Это не было чувством контроля над старшим, или простым теплом, разливающимся внутри. Скорее, стабильность. Именно он был рядом с Минсоком, поддерживал его, когда тот нуждался в ком-то, ни какой-нибудь другой мужчина или женщина, а он. И Минсок сам решил быть рядом. Лухан утирал собственные слезы, продолжая гладить Минсока по спине. Но Минсок как и раньше отталкивал его каждый раз, стоило ему перейти грань дружеской поддержки. Это задевало Лухана. По-настоящему задевало. Почему Минскок не мог дать ему то, что дал ему Лухан? Он знал, что Минсок не догадывается о его ориентации. Тот не искал в лице Лухана парня, просто очень, очень хорошего друга. И он его нашел. Время от времени они разделяли дружеские объятия, иногда – позволяли немного подержаться за руки. Но Минсок воспринимал их иначе, оставляя Лухана в надеждой на чего-то большее, чем небольшая симпатия. Но, так или иначе, он делал что мог. Запах Острый запах. Не сильный. Просто… запах Минсока. Каждый раз, когда Лухан наклонялся, чтобы уловить слабый аромат его волос или постиранной рубашки, он получал несильную затрещину по голове. Но продолжал ловить ноздрями успокаивающие нотки запаха. Запаха шампуня и геля для душа. Лухан бы воссоздал его, если бы мог. Минсок пах парными булочками, которые они ели вечером в пятницу, заглянув вместе в небольшой ресторанчик в старом городе. Столько запахов одновременно, невероятно. Позже, Минсок, кажется, привык и не так заметно уворачивался, стоило Лухану зарыться носом в его волосы. Когда Минсок согласился переехать, «не из-за отношений, а из-за разорительной платы за жилье», они спали в отдельных кроватях. Но каждое утро он находил Лухана, собственнически обхватившего его пальцы, и после продолжительных споров, они решили продать две одноместные кровати, заменив их на одну двуместную. У них было необыкновенно спокойные дни, когда они вместе сидели в интернете или гуляли по мебельному отделу в магазине. Никто не спрашивал, почему два взрослых мужчины вместе покупали каркас кровати, и никто не кидал на них отвращенных взглядов. Никто не звал их по имени. Это вошло в привычку. Они сошлись на простом, гладком черном каркасе с ровными краями, чтобы Лухан не бился о них коленом, когда будет скакать на кровати в их спальне. Лухан был несказанно рад, просыпаясь от запаха взлохмаченных волос Минсока, особенно, когда тот все еще что-то ворчал в своем сне. И никто не мог сказать ему поступать иначе. Вкус Был ли то вкус пота на коже или просто невесомый поцелуй со вкусом мороженого на руке, Лухан жаждал почувствовать вкус Минсока. Он был сладкий, приторный, почти тошнотворно сладкий, сводящий его с ума. Иногда, они могли обменяться легким, коротким поцелуем. Когда Лухан впервые попробовал проникнуть языком между губ старшего, это был первый раз, когда тот его ударил. Он извинился, но даже когда жжение от удара прошло, действие продолжало отдаваться эхом в голове. Это было не страшно, хотя бы потому, что у Лухана был Минсок. Лухан заливался смехом, измазав щеки Минсока соевым соусом или рисовым уксусом. Минсок отплачивал ему на следующий день, совсем не нежно пихая три клецки вилкой ему в рот. Он не давился, потому что одну Минсок доставал и съедал сам, озорно улыбаясь, довольный своей работой. Хоть и моменты сексуального влечения были нечастыми, они не заходили далеко, только мастурбация, чтобы снять напряжение. После, Лухан проходился языком по своей ладони. Это не был прямой контакт, но это все, на что он мог рассчитывать. Минсок никогда не желал большего. Лухан никогда не просил. Звуки Голос Минсока действовал как наркотик. Иногда, когда раздавался его смех, Лухан чувствовал, как сердце поднимается и застревает в горле, не давая сделать вдох. Когда слышались редкие сдавленные стоны удовольствия, низ живота наливался теплом. Это были моменты счастья, когда Лухан чувствовал контроль над любимым. А были ли они вместе? Он ненавидел моменты ссор. Всхлипы Минсока, его собственные, раздирали душу. Но самыми ужасными были те, когда Минсок говорил, что они не подходят друг другу. - Прости. - Не извиняйся. Нет! - Лухан, думаешь, я правда тебе поверю? Не так просто полюбить мужчину. - Думаешь, я не серьезен? – проговорил Лухан, не веря. Тишина обжигала подобно цианиду. - Тогда что мне делать? Как показать человеку, что он для тебя - целый мир? – выдохнул он, горячие слезы застилали глаза. Он едва мог выделить размытые очертания Минсока, - Потому что я правда не знаю. Слова? Поцелуи? Секс? Смерть? Я бы сделал все. Если хочешь, чтобы я убил кого-то, я убью. Хочешь, чтобы я вынул свое сердце, сломал кости, что угодно, я это сделаю. Я отдам все, чтобы быть с тобой рядом. Но если попросишь уйти… Я… Я не смогу. - Лухан… - Просто это. Так. Невыносимо! Минсок не ответил. Он опустился на диван, прикрываясь старым синим покрывалом, которое принес ему Лухан. Края были изношены, а он крепко держался за них пальцами, про себя думая, что это походит на их отношения. Какие они на самом деле? Он не понимал. В начале, все это было так ново для него. Согревающие сердце чувства и немногочисленные моменты, от которых кожу пробивало током. Со временем, они износились, но может ли все вот так рухнуть? Он так ничего и не сказал. И боль била, как нож. - Минсок, - шепотом произнес Лухан. - Минсок! – на этот раз крикнул он. - Что ты хочешь, чтобы я сделал? Я ведь н-не гомосексуалист, мои родители ничего о тебе не знают, корейцам не положено… Я-я правда не знаю, Лухан! Он не ожидал такой бурной реакции. - Минсок… - И ты слишком напираешь на меня, я больше так не могу! Не проси меня понять то, чего я понять не могу! Лухан попытался опустить голову на колено Минсока, но тот отвел его в сторону и поднялся. - Прости. Я не собираюсь говорить заезженных фраз. Все, все было замечательно и я… Я не думаю, что мы забудем друг друга. Но Лухан, я не думаю, что действительно люблю тебя. Слезы высохли. Не осталось ни капли. - О-о чем ты? - Завтра, - Минсок бросил смешок, - завтра я возвращаюсь в Корею. Мама болеет и ей нужно, чтобы я о ней позаботился. Если… Когда ей станет лучше, я не вернусь. - Я довезу тебя до аэро…- Лухан быстро поднялся. - Все нормально, - оборвал его Минсок, - Тебе не нужно. Просто… Помоги мне собрать вещи. И береги себя. Они провели вместе одну последнюю ночь. Всю ночь, Лухан не сводил взгляд со спины Минсока и вдыхал последний его глоток. -- Была суббота, где-то в районе одиннадцати утра. Лухан проснулся в своей кровати. Внутренние часы точно говорили ему, что пора подниматься, если бы только не этот противный вкус во рту. Он прошелся языком по сомкнутым губам и почувствовал солоноватый привкус. Слезы Не сложно было понять, что когда он повернется, Минсока не окажется рядом. Не нужно быть гением, чтобы понять это. Все-таки, прошел уже месяц с тех пор, как он ушел. Но Лухан не желал видеть пустоту справа, поэтому опустился обратно, прикрывая глаза. В последнее время сон настигал его легко. На Лухана наваливалась усталость, и он погружался в глубокую пучину мира грез. Хоть и пытался противиться. Сны были приятными, слишком приятными. Во всех был Минсок и их счастливое время, проведенное вместе. Это как сон, в котором все кажется таким настоящим. Пока не просыпаешься, и накатывает осознание того, что все было лишь иллюзией. Сны были страшнее реальности. Лухан отказывался смотреть на фотографии, осторожно развешанные по стене. Они бы разбудили воспоминания о Минсоке, и о том, как он, не жалея времени, менял их беспорядочное расположение, хотя на всех был он сам. Он никогда не спрашивал, когда или как Лухан их делал. Лухан безумно скучал. Он пытался писать о них, но как о других людях. Сюмин и «Я» - автор. Он писал об их походах в парк, о шалостях, которые вытворяли с едой в рамён-закусочной, об их расставании, и… О том, что бы было, встреться они еще раз. На самом деле, чтобы тогда было? Объятия, вероятно. Поцелуй, может быть. Разговор, однозначно. Но если бы ему удалось вновь увидеть Минсока, была бы эта озорная улыбка такой же, как прежде? Смог бы он обнять его как раньше, сказать «я люблю тебя» с теми же чувствами? Чем были движимы их отношения? А важно ли думать об этом? Зеркало перед ним показывало высокого, худого парня, с темными мешками под глазами и беспорядком на голове. Лицо было молодым, но по глазам казалось, что он пережил сотни лет наполненных несчастной любовью и страданиями. - Эй, Лухан, пришел новый день. Соберись и проживи его.