she.

Если я говорил о ней, то всегда сравнивал ее с кофе. Но не крепким, мягким с теплым молоком и нежным вкусом. Именно такой она и была. Когда я просыпался и видел ее сонное лицо напротив, то чувствовался по-настоящему счастливым. Она всегда морщилась, пока не надевала очки или линзы. — Почему ты так на меня смотришь, — бурчала она, закрывая лицо одеялом, — я ужасно выгляжу по утрам. — Мне все равно. — Лгун ты, Ёнджэ, — смеялась она и я начинал щекотать её. Она боялась щекотки, кричала и пыталась отбиваться. Я любил дразнить её, и воровать у неё поцелуи, когда она готовила завтрак, так же бессовестно своровав у меня рубашку или футболку. Она считала это банальным, а я невыносимо горячим. Когда мы ходили гулять, она всё время фотографировала. Я не спрашивал для чего, но она сказала, что так она сохранит эти моменты навсегда. — Даже не думай говорить мне о том, что все воспоминания мы храним в своем сердце, — поморщилась она, фотографируя нашу собаку. — Я не собирался. Её ладонь всегда была теплой, она согревала меня одним касанием. Каждый раз, когда она хватала меня за руку, утаскивая куда-то, я был готов пойти с ней хоть в ад. Она приходила ко мне на работу, свободно врываясь в мою студию. Она никогда не жаловалась, и всегда засыпала на старом диване в неудобной позе, после чего у неё болела шея. Когда я играл на пианино, она обязательно подсаживалась ко мне, внимательно наблюдая за всеми моими движениями, словно боялась упустить даже один миг. А я не мог прекратить играть, для неё я готов был сидеть за пианино сутки, только бы видеть эти искры. Я написал для неё не одну песню, и она напевала их в душе и на кухне. Она обожала танцевать, хоть и не умела, ей было наплевать, она отдыхала. Утаскивала меня к себе, заставляя чувствовать себя идиотом, но я любил её. Любил вдыхать запах её кожи, прикасаться к её телу и смотреть на неё. Она была моим пламенем, но так как сама разжигалась, так и сама могла все потушить. Я видел её во снах, и когда просыпался, боялся не увидеть рядом. Но она всегда была рядом, сопела в подушку и морщила нос. — Ты ведь понимаешь, — сказал я ей однажды, — что я влюблен в тебя как в самых хреновых мелодрамах? Она смеялась, сказав, что тоже любит меня. Я сказал ей, что не смогу вынести без неё ни минуты, и она сказала, что тогда мы не должны расставаться. Мы валялись в кровати весь день, целовались, занимались любовью, слушали громко музыку, и были счастливы. Иногда, нужно очень мало для счастья. Моим была и будет она. Мари.