Прекрасное далёко

      — Чего притих? — Геральт остановился и посмотрел на своего спутника, — обычно тебя не заткнуть.       — Разве «паршивый бард» и его песенки тебе ещё не надоели? — горько улыбнулся Лютик и взглянул на ведьмака.       — Бард из тебя и правда паршивый, — Геральт пожал плечами. Он никогда не понимал, откуда же у этого парня берутся идеи для этих странных песен и почему он так умело пропускает мимо ушей просьбы быть тише, но главное — никогда не понимал, почему Лютик, так смело рассказывающий свои тайны, не говорит о своём детстве.       Ведьмак давно наблюдает за поступками и разговорами Лютика, как он легко пускает всё на самотёк и уничтожает любые попытки открываться полностью, когда ему намекают на это. Но знаете, дело даже не в том, что Лютик делает, а в том, что Геральт замечает это; то, как парень нервно дергается, если кто-то из мужчин касается его бедра, пусть и случайно; как в своих постоянных разговорах всегда говорит «матушка» и никогда «отец».       Когда в очередном кабаке мужчины, решающиеся дать Лютику пару монет, дотрагиваются его тела, он нервно вздрагивает и на его лице появляется судорожная улыбка. Ему надоели эти пьяные лица и паршивые словечки каждого из присутствующих; ему надоело петь для них. Лютик кладет монеты в огромные карманы и уходит, вежливо попрощавшись, но не оборачиваясь.       Он — лучший друг и неизменный спутник Геральта из Ривии, только для него он готов петь бесплатно.       — В последний раз ты так погано выглядел, когда на тебя на лицо кусок щупальца гидры прилетел, — Ведьмак усмехнулся, — тебя ещё стошнило тогда.       — Я помню, спасибо, — скривился Лютик, — но… Я хочу поговорить с тобой.       — Поговорить? Мне кажется, это то, что мы делаем всё время, — Геральт присел на лежавшее рядом бревно и подозвал к себе попутчика.       — Ты не понял, — Лютик закатил глаза и присел рядом, — ведьмаки и правда ничего не чувствуют?       — Чувствуют только то, что хотят… Говори, я тебя слушаю.       — Вчера, когда мы говорили о страхах, помнишь? — Лютик звучал неуверенно, — я тогда сказал, что боюсь всяких глупостей и невозможности петь, что русалки отнимут мой голос…       — Ближе к делу, Лютик, — Геральт положил свою руку на плечо другу, тот лишь вздрогнул, а его глаза начали искриться от выступающих слез.       — Я боюсь мужчин, особенно с бородой, да. С бородой особенно боюсь, да и вообще, мужчины… — он начал запинаться, — мой отец…       — Твой отец тебя бил? — ведьмак был серьёзен, его золотистые глаза отражали солнечный свет, а голова была наклонена слегка влево.       — Да нет, не совсем.       — Не совсем бил?       — Как я понял, когда стал чуть старше — он насиловал меня, — Лютик прикрыл глаза и на его губах появилась горькая улыбка.       — Почему ты не говорил об этом раньше?       — Я боялся, боялся всего: каждого лишнего прикосновения, каждой улыбки старого рыбака или постояльца. Я не могу объяснить как страшно мне, возможно, что ты даже не поймёшь, я ведь не знаю, что вы там чувствуете, но…       Лютику не дали договорить, его поцеловали: сладко и нежно. Он широко распахнул глаза и не понял всей сути происходящего, затем попытался оторваться, но не получилось, сильные руки ведьмака сдерживали его, не давая пошевелиться, а в какой-то момент уже совершенно не страшно. Дышать становится сложно, но это вовсе не страх, а дикое желание, которое наполняет его тело и душу…