Gortoz a ran

Он понял, что приедет только под вечер, хотя рассчитывал вернуться на рассвете или, самое позднее, к полудню. Однако судьба внесла, как говаривал Регис, свои коррективы. Грифон долго кружил его по долине Маг Деира, приглашая с собой в горы, лезть куда Геральт категорически не собирался. Болели старые раны, особенно колено, которое в последнее время остро реагировало на погоду. Стар он уже был для того, чтобы ползать за крылатой гадиной по отвесным скалам, а потому действовал куда прозаичнее: разложил широким кольцом приманку, аромат которой не давал грифону спокойно жить, и стал ждать, пока страховидло польстится на приправленную всякой всячиной тухлятину. Правда, было у Геральта подозрение, что своими «приготовлениями» он нервировал и засевших дома мирных жителей долины. Так-то оно и лучше, никто не мешает работать. Грифон попался вредный: вырезал целые стада овец, убивал пастухов и терроризировал всю округу, и награда за его голову полагалась немалая. А деньги ведьмаку были нужны даже больше, чем раньше. Нильфгаард, куда он перебрался вместе с Регисом, славился прогрессивными взглядами на мироустройство и не жаловал истребителей чудовищ, ибо кто станет платить за уничтожение тварей, в природе не существующих, а являющихся лишь плодом воображения и предметом детских сказок? Только дурак, попавшийся на удочку проходимца, жулика или просто разбойника с мечом. Впервые услыхав от Региса подобные речи, незадолго до отбытия из Туссента, Геральт рассмеялся. Страховидлы, сказал он тогда, еще не перевелись, кто бы там что себе ни воображал. Нескоро еще наступят времена, когда ведьмак окончательно превратится в анахронизм. Уж на его-то Геральтов век гулей, утопцев и накеров хватит, посему незачем волноваться, как-нибудь он их обоих прокормит. Только Регис все равно беспокоился и, пересчитывая их более чем скромные сбережения, задумчиво хмурил брови. ~ ~ ~ Разумеется, вампир оказался прав. То ли Сопряжение Сфер каким-то чудом миновало области к югу от Сансретура, то ли повлияли геоклиматические особенности, связанные с близостью перевала Тир Тохаир и лежавшей за ним пустыни, а может, стремительно развивающаяся цивилизация сделала в Империи свое дело, но... Короче, ни в Гесо, где они с Регисом остановились на первое время, ни на севере Мехта, ни в восточной части Эббинга чудовищ не было. А значит, не было и работы для ведьмака. — Я могу стать твоим помощником, — предложил Геральт. Регис усмехнулся, помешивая похлебку в котелке. Костер они развели прямо на земляном полу заброшенной лесной хижины. — Ты — ассистент цирюльника? Помилуй, друг мой... И какова же, позволь осведомиться, будет твоя роль в лечебном процессе? Держать пациента, пока я удаляю ему больной зуб? — А что? Предположим... — Ну, после такой рекламы ко мне точно никто не придет. Благодарю, Геральт, я лучше обойдусь легким гипнозом. Игни плясал, треща, на обломках ветхих досок. Нильфгаард был диковинным краем, лишенным, помимо чудовищ, таких варварских пережитков прошлого, как многочисленные народные культы, суеверия и магия. Вместо них здесь царили наука, закон и порядок, а прогресс шагал вперед в сапогах-скороходах. Не раз и не два за время своего путешествия Геральт с Регисом встречали патрули, занятые не просто поглядыванием на народ с высоты седел и перебранками со всеми желающими, а конкретным делом. Тут правили столбы вдоль тракта, там поднимали под руководством бригадира упавший забор, чинили ворота, наводили крышу сараю, сгребали ржавый, гнилой мусор, убирали поваленный бурей лес, расчищая место для посева. Рядом, у перекрестка, стояла культурная виселица в три петли, но занята была только одна: на груди у трупа красовалась табличка с надписью «Арсений-поджигатель». Люди проходили мимо равнодушно, никто не плакал. Геральт невольно вспомнил Белый Сад. — Милсдарь начальник, вам ведьмак не требуется? — спросил он у бригадира. Бригадир смерил его угрюмым взглядом. — Кузнец нам требуется, — просипел он. — Столяры надобны тут, плотники, рабочая сила всякого рода. И не на час, как в столичных объявах пишут, а на неделю-две как минимум. Вы сами-то кто будете, уважаемый? Кузнец? Геральт потянулся было за пазуху, за медальоном, но ехавший следом Регис предупредительно кашлянул. Собирались тучи, в горах на востоке гулко раскатился гром. — Нет, сим ремеслом не владею, — смиренно, даже с некой долей печали в голосе ответил Геральт. — Тогда не тратьте мое время, — напыжился бригадир и вновь обратил пытливый взгляд на рабочих. — Эй, черти, чё это вы? Да разве его так крепят? Первым же ветром повалит, олухи! Эх, пустите, я сам... Такая суета поначалу действовала на ведьмака угнетающе, да и часто расставленные виселицы, сколь бы аккуратными они ни были, взора не услаждали. Гесо, судя по увиденному и услышанному в дороге, был по части криминала провинцией не самой благополучной. Свежевыструганные перекладины с петлями, прибитые тут и там указы, розыскные листы у постоялых дворов, разъезды солидно вооруженных нисаров в плащах, украшенных черно-белыми солнцами — все это долженствовало означать, что император, навоевавшись по горлышко, решил наконец привести в порядок уже завоеванное. Причем новенькие шибеницы как бы одним своим видом доказывали, что тут вам не самосуд «за шею и на сук», но процедура по всей форме. Ведьмаку и вампиру случилось однажды стать и непосредственными свидетелями сей процедуры. В большой двор у колодца согнали народ, солдаты привели осужденного за грабеж мужика, и староста деревеньки по складам зачитал приговор, после чего добавил от себя лично, охаяв всех родственников, предков и потомков грабителя. Затем тот получил право на последнее слово, в котором приложил, в свою очередь, всех родных и близких мерзавца-старосты, да так, что, развернись эта сцена где-нибудь в Оксенфурте или довоенном Новиграде, наверняка сорвал бы аплодисменты. Здешний народ внимал молча и мрачно. Грабителя повесили, и все разошлись по домам. Из текста приговора исходило, что для рецидивистов ссылку на рудники заменили на смертную казнь, даже если было совершено «преступление средней тяжести». — Эмгыр, я погляжу, с годами все суровей, — заметил ведьмак, когда они спешились в рощице у ручья. — Такова природа людей, — ответствовал Регис. — С течением лет вы теряете то, что нанесло жизнью, и становитесь сами собой, без прикрас и условностей. Не удивлюсь, если в преклонном возрасте император сделается очень жестоким. Не зверским сумасбродом, каким был по твоим рассказам Радовид, но холодным расчетливым палачом всего, что вызовет у него подозрение. — С тех пор как мы пересекли реку, ты тяготеешь к черной меланхолии. — Вовсе нет. Кроме того, Эмгыр может и не дожить... до преклонного возраста. Услуги ведьмака не пользовались спросом ни в крупных селах, ни в деревеньках поменьше, ни на хуторах у лесных опушек вдоль предгорья. Не было видно и следов деятельности чудовищ-трупоедов — возможно, потому, что тела умерших вовремя вывозили и, согласно традиции официального культа Великого Солнца, сжигали. Раз или два Геральту предлагали поработать охотником на беглых преступников, однажды посулили солидный куш за эльфа, якобы напавшего на хозяйство местного барона. Нет, ничего ценного эльф не украл, но наслал на баронов дом проклятие, невиданную хворь, от которой слегли и за трое суток умерли все, в радиус проклятия попавшие. Геральт от задания и куша отказался, но любопытства ради спросил, где находится баронская усадьба. Оказалось, стояла она на островке посреди пруда, за высоким частоколом, только вот опосля страшной эпидемии крестьяне все там спалили дотла. — Хорошо, — задумчиво молвил на это Регис, — очень хорошо. От культа Солнца, право, есть толк. Они миновали Сарду, спустились на юго-восток, к деревне Новая Кузня. Днем ехали, держась тени деревьев, на тракт возвращались только в пасмурную погоду, а в безоблачную по открытой местности передвигались ночью. По ночам же Регис улетал вперед, на разведку, оценить обстановку и подыскать подходящее укрытие. Они старались не привлекать к себе лишнего внимания, а для разъездов приготовили легенду: известный на севере ученый, профессор медицины из Оксенфурта, путешествует по Империи в сопровождении личного охранника. Травный дух, исходивший от безоружного Региса, служил неоспоримым подкреплением для первой части легенды, боевое облачение и внешний вид Геральта — для второй. Солдаты шумно чихали в рукав, косились на клинок в ножнах и давали проехать. Редко кто требовал предъявить полученный в Туссенте пропускной лист; в этих случаях Геральт мысленно возносил благодарность Лютику с его дипломатическим талантом. Сказать по правде, он и представить себе не мог, как бы все повернулось, не вмешайся в дело Лютик. Что он там напел княгине во время официальных и альковных аудиенций осталось тайной, но в итоге вызволение Геральта из тюрьмы, передача поместья и оформление необходимых бумаг заняли у находчивого поэта дней десять, не больше. Он устроил все так, что ведьмаку не было надобности видеться с Анарьеттой. Незадолго до отъезда Геральт исключительно по собственной глупости поперся на кладбище, в княжеский склеп, где и столкнулся с безутешной правительницей Туссента. Благо, Лютик и тогда повел себя предельно деликатно, встав между ними и мягко веля Геральту убираться вон. — Любопытно, а какой реакции ты ожидал? — спросил Регис, когда ведьмак поведал ему о слепой ярости княгини и ее отказе верить в жестокое предательство сестры. — Не знаю... Надеялся, она испугается и начнет рассуждать логически. — Боги, милый мой, да ты совсем не знаешь женщин! Когда женщина пугается, она чаще всего вообще теряет способность рассуждать. Ты слишком много общался с чародейками и забыл, как себя чувствуют простые люди. — Ну, она все-таки не совсем простая, — рассудил Геральт. — Ох, полно тебе. Даже венценосным дамам в такие моменты необходимо плечо, на котором можно выплакаться. Я очень рад, что у Анарьетты есть для этого наш друг-трубадур. — Я немного волнуюсь за него и Присциллу, которая осталась в Новиграде. Ты же видел ее, Регис? — Певицу, потерявшую голос после нападения моего дальнего сородича? Да, я даже осмотрел ее, разумеется, в присутствии Лютика. Прогноз весьма благоприятный, хотя восстановление будет долгим. И я, конечно, не удержался от маленькой лекции для нашего приятеля, столь падкого на женские прелести. — В смысле? — Я сказал Лютику, что если он бросит Присциллу ради княгини или кого-нибудь еще, бедняжка этого не переживет. Лютик выглядел ошарашенным и оскорбленным до глубины души. Мне кажется, он действительно любит свою Цираночку, Геральт: это и удивительно, и понятно, и прекрасно, и трогательно. Думаю, наш поэт скоро вернется в Новиград, а княгиня, если узнает его историю, скорее умилится верности горячего сердца, нежели по-настоящему на него разгневается. Честно говоря, я сомневаюсь, что дражайшая Анарьетта вообще способна на действительно сильный гнев, иначе... Ну, тогда бы мне пришлось вытаскивать тебя не из тюрьмы, а из-под топора палача. ~ ~ ~ Укрытий на пути попадалось достаточно: Гесо изрядно потрепало войной и разбоями, далеко не все прежние жители рвались назад в свои ветхие хижины, на разграбленные фермы и запущенные, зарастающие поля. Геральт с Регисом останавливались в землянках, сараях, полуразваленных домиках охотников, под навесами лесорубов. Спали у костра, крепко прижавшись друг к другу, не боясь ни зверя, ни человека. Порой к их пристанищу прилетали вороны, приносили вести из дальних краев. Геральт любил смотреть, как Регис беседует с черной птицей, держа ее на перчатке, будто сокола: острый силуэт среди деревьев, тихий хриплый говор, отрывистое карканье в ответ... Вампир переводил ему лишь часть посланий, остальное же было «несущественно». Поначалу ведьмак терпел подобные отговорки, но потом не выдержал. — Ты ведь ищешь Детлаффа, я знаю. Мы за этим и уехали в Нильфгаард. — Позволь небольшое уточнение: мы спешили «незамедлительно покинуть пределы княжества», как было обозначено в переданном приказе, — возразил Регис. — Но ты очень догадлив. Разумеется, я пытаюсь его найти, однако мои усилия пока не увенчались успехом. Я бы... ох, ладно, довольно об этом. — Нет уж, продолжай! Ты бы куда скорее здесь управился один, без меня, так? Ты это хотел сказать? Кажется, между ними назревала первая настоящая ссора. Вдобавок приближалось полнолуние, и Геральт испытывал глухое, не облеченное в какую-то конкретную форму раздражение. Все его чувства обострились даже без ведьмачьих зелий, а общество вампира, весьма восприимчивого к этой фазе луны, будоражило нервы. Вдобавок близости у них с Регисом не было уже очень давно. Последние события к такого рода близости, мягко говоря, не располагали. Регис молча глядел на него через костер, вертя в пальцах сухую веточку. — Что, язык проглотил? — ведьмака слегка знобило, он закутался в плащ. — Удивительное дело, Эмиель Регис Рогеллек и так далее не знает, что сказать! Или правда глаза колет? Вампир вскинул брови. — Рассматривая сугубо техническую сторону вопроса — да, в одиночку я, пожалуй, облетел бы уже половину Империи, а если бы не потерял след... — То есть ты его все-таки потерял! — Твоя издевка неуместна, Геральт, как ты и сам прекрасно понимаешь. Еще ты пытаешься... насыпать мне соли на рану, но тем самым причиняешь страдания себе. Зачем, друг мой? Жар хлынул прочь от сердца, уступив место мерзкому липкому холоду, но тут же ведьмака снова обожгло; кровь бросилась ему в лицо, опалила горло. От пристального взгляда поверх пляшущих язычков пламени поплыла голова, точно ее медленно затягивало изнутри сонным дымом. Было стыдно, больно и странно. Он поморщился, напрягся, всеми силами противясь этим ощущениям. Не представлялось возможным сказать то, что хотелось — не так, не теперь. В висках пекло и стучало, сердце билось под курткой, словно живя своей волей. Ныли зубы, особенно верхние глазные. — Ты хочешь уйти? Боги, нет! — Как ты можешь говорить такое? Регис, да я на край света... — Знаю, — промолвил тот совсем тихо, как и всегда в решающие моменты. — Никто не сделал ради меня столько, сколько ты, Геральт из Ривии. Однако даже со своей ведьмачьей натурой и исключительной судьбой ты являешься лишь человеком. Я — иное. Я смогу понять и простить, да и прощать тут нечего. Поэтому повторяю свой вопрос: ты хочешь уйти? Геральт криво, горько улыбнулся. — Ты меня об этом уже спрашивал недавно, после Тесхам-Мутны. Иногда мне кажется, что ты сомневаешься, осознаю ли я в полной мере твою истинную природу, и вообще, не повредился ли умом. — Безусловно, сомневаюсь. По обоим пунктам. — Что ж, зря, — он сжал шерстяную ткань вспотевшими кулаками. — Ты бессмертный высший вампир, а я ведьмак, вполне себе смертный. Очень может быть, что смертный раньше срока, в силу специфики моей профессии. Очень может быть, что ты меня похоронишь, а потом... Как знать? Даже вам, вечным осколкам Сопряжения Сфер, не дано угадать свое будущее. Вот чего ты боишься, потому и гонишь меня. Зачем, друг мой? Взгляды их скрестились над огнем, звоном отзываясь в ушах. Разжались сами собой руки, плащ упал, ласково скользнув по спине. Влажная от пота рубаха прилипла к телу, и Геральт поежился. Регис вдохнул полной грудью, прикрыв глаза, выдохнул. Костер трещал мирно, радостно. — Недалеко отсюда, на юге, есть озеро. Идем. — Зачем? Кони напоены, у нас кипяток еще остался... — Геральт... Я не слишком брезглив, но помывшись будет все-таки приятнее. Когда ведьмак подошел к озерцу у подножия заросшего ольховником холма, Регис уже стоял по пояс в воде, раскинув руки в пятне лунного света. Темень лесного отражения подступала к нему, как тучи к ночному оку над головой, но не достигала светящейся кромки отражения. Геральт бросил одежду на берегу и шагнул в воду, не чувствуя, холодная она или теплая. Дно опускалось медленно, тонкие водоросли цеплялись за пальцы ног, шныряла прочь испуганная мелкая рыбешка. * * * Он и сейчас подъезжал к этому озеру, как и всякий раз, возвращаясь домой. Спешился, привязал Плотву к ветке раскидистой ольхи. В полдень это место выглядело совсем иначе: спокойно, обыденно, как лагуна у мельницы графа де ла Круа, куда Геральт прежде частенько ходил купаться. Солнце и время скрывали следы тайн, как зловещих, так и прекрасных, заставляли забыть о совершенных поблизости преступлениях, о горе и мраке грядущего. Раньше ведьмака подобные мысли не посещали, однако он получил им своеобразное подтверждение, наблюдая за жителями Боклера после нападения вампиров. Разрушение и гибель, что посеяли чудовища в славной столице Туссента, казалось, не поколебали жизнелюбия горожан, хотя много где на Севере люди бы скорее предпочли бежать из «проклятого места», чем чинить пострадавшие здания и улицы. Но Боклер был отстроен на диво быстро. Выйдя из тюрьмы, Геральт не поверил бы, что всего три недели назад здесь случилось то, что случилось. Лагуна у мельницы забыла расчлененное тело человека и вампирью руку, брошенные в ее воды. Озеро в лесу к югу от Новой Кузни безмятежно отражало небо и деревья вокруг. Он разделся, зашел в воду по грудь, потом окунулся и поплыл к выемке на другом берегу, где корни деревьев, будто арка, цепко удерживали каменистый грунт. ~ ~ ~ — Подожди, не так... Хочу видеть твое лицо. — Темно... — Ты плохо читал свои книги, ведьмак. Зрение высших вампиров ничуть не уступает... — Замолчи, пожалуйста! То есть... не говори ничего. Регис послушно умолк и выгнулся под ним, раздвинув ноги, уперевшись пятками в корни и камни внизу. Его бледная кожа мерцала влагой, и Геральт не мог понять, горячая она или холодная. Тело окатывало дрожью, отступивший было туман лихорадки снова застил взор. Вампир, невнятно бормоча что-то про луну и опасность, увлек его в земляной грот, пару раз по дороге чуть не утопив, и было во всем этом некое отчаяние. Он и сам не знал, чего хочет, точнее, которое из желаний допустимо сейчас. Он не желал и не ждал нежности, слов любви, робкого узнавания друг друга заново. Однако даже сквозь слепящую жажду пробивался голос рассудка. — Спину себе сотрешь. — Пустяки... Давай, хороший мой. Я все равно долго не продержусь, и масла нет. Напряженная плоть в его руке дрогнула, стоило только ее сжать. Регис хрипло, рвано выдохнул, еще выше поднял пах, белой тенью проваливаясь назад, вглубь грота. Всего несколько коротких движений, и изломанное среди корней тело забрызгало, прямо-таки залило остро пахнущим семенем. Геральт еще не видел, чтобы кто-то кончал так обильно; протяжный крик Региса смешался с его собственным стоном. Он наклонился, лаская грудь и живот вампира, собрал пальцами все, что смог собрать. Регис приподнялся, голодно смотрел ему в лицо, скользнул взглядом ниже, по цепочке медальона, по шрамам. Уставившись на твердый, с мокрой набухшей головкой член ведьмака, дернулся навстречу всем телом. — Геральт, прошу... — Погоди, боюсь сделать тебе больно. — Не бойся, мне не будет... О-о-о!.. Поддерживая вампира под лопатками другой рукой, Геральт обвел подставленный анус влажным пальцем, толкнулся внутрь и... Регис, качнув бедрами, втянул его глубже и вскрикнул, когда палец уперся в еще слишком чувствительную простату. Геральт лизнул его в губы, осторожно двинулся назад. Сплюнул в ладонь, размазал слюну и семя по промежности и уже легче протолкнул палец, затем второй, растягивая неподатливую плоть. Регис, постанывая, старался прижаться к нему и дотянуться до члена. Геральт глухо выругался. — Я потерплю, — сверкнули клыки, замерцала огнем чернота зрачков, вздох смешался с мольбой. — Я так... тосковал по тебе. Не хочу терять тебя, не хочу! Но если уйдешь, прежде скажи, просто скажи мне... * * * Тогда он не вдумался в слова вампира, не придал им значения. Сейчас сказанное всплыло со дна памяти смутным обрывком, полубредовым отзвуком яркого сновидения. Для чего это было, и чем? Страстью, страхом, пророчеством? Он не впервые слышал подобное из уст других людей, боящихся разлуки и будто бросающих ей вызов, только последствия в итоге были одни и те же: разочарование, боль, лица и дни, которые хотелось поскорее забыть. Не стоит, наверное, это ворошить, задавать вопросы, просить ответов. Нельзя бередить раны Региса, и свои не нужно. Как-нибудь все затянется... или нет. Что ж, это не первые и не последние их раны. Солнце в зените посреди безоблачного неба приятно припекало. ~ ~ ~ — Эмие-ель!.. — дрожь сотрясала бедра, он боялся пошевелиться, только что не разрываясь надвое. Регис льнул к нему, шепча что-то на своем языке, царапая, вцепился когтями в ягодицы и с силой потянул на себя, отчего ведьмак оступился и тоже рухнул на камни и корни. Они оба съехали в серебристое мелководье, подняв со дна ил, сцепившись в бешеный рычащий клубок. Геральт не знал, что творит, сжимая в кольце рук полыхающее жаром тело, осыпая его не то поцелуями, не то укусами. Опомнился только, когда его член наконец вторгся в тесный горячий захват мышц, и Регис, захлебываясь водой и стоном, вдруг зажмурился от боли, всего на миг, но этого было достаточно. — Мой дорогой... — собственный голос казался ему чужим. Геральт сунул ладонь вампиру под затылок, укрыл собой, чувствуя, как сомкнулись крест-накрест щиколотки у него на спине. — Эмиель... — Все хорошо, ох, как же хорошо... Пожалуйста, Ге-еральт! Он не заставил снова себя просить, но искупил их безумную, зверскую борьбу, как мог, любовью и нежностью. Надолго, правда, его не хватило. Хрипло взвыв, он излился в Региса, которого тоже с головы до пят вновь пронзила сладкая судорога. Обняв друг друга, они лежали у отмели, переводя дыхание, пока луна вновь не выплыла из-за туч. Вампир нахмурился и открыл глаза. — Пора возвращаться, Геральт, мы и так уже слишком задержались. Ну, кто первый до того берега? На стоянке у почти прогоревшего костра Регис, поджав губы, обработал его свежие царапины и ссадины мазью из своей лекарской торбы. Они не говорили о том, что произошло, ни той ночью, ни следующей, когда над лесом поднялся ослепительно белый, изъеденный кратерами диск. Наверное, вампир что-то подмешал ему в питье или навел чары, потому что сразу после ужина Геральта стало неумолимо клонить в сон. Проснувшись поздним утром, он не застал в землянке Региса. Смятое одеяло валялось рядом, торба с травами и остальные вещи были на месте. Когда ведьмак вышел наружу, с низкой пожелтевшей крыши взлетел большой ворон. — Привет! — Геральт махнул ему рукой. Ворон, склонив голову набок, громко каркнул. — Его здесь нет, — ответил Геральт. — Надеюсь, скоро появится. Черт, вот я заспался-то... Вампир появился скоро, уставший, но довольный. Как оказалось, он наконец нашел им удобное жилье. * * * Геральт вылез из озера, обтерся, надел чистую, не пропахшую грифоном рубаху. Перекусил немного: путь еще предстоял длинный, а сворачивать на тракт и останавливаться в придорожных корчмах он не хотел. Всегда, когда он возвращался здешними лесами, что-то гнало его вперед — не дурное предчувствие, не какое-то осознанное желание, а подспудная тяга скорее оказаться рядом с Регисом. Ведьмак не пытался разобраться, что лежало в основе этой тяги, он лишь принимал ее как данность, как неотъемлемую часть их союза. Вампир тоже всегда торопился вернуться к нему. Во всем этом не было назойливости, ревности, проявлений собственничества или чего-то подобного. Магия, колдовство или обычное, пускай и исчезающе редкое «родство душ»? Лютик бы все понял и объяснил, что к чему, но Геральт не рискнул бы открыть свою тайну даже Лютику. Он помнил, как поэт встретил его у ворот крепости, немногословно, будто ему было некогда, ответил на вопросы, которыми Геральт его засыпал, передал сумку с вещами и указал туда, где сидел в тени большого дерева вампир. Позже они увиделись снова в одном из трактиров подальше от столицы: теперь Лютик никуда не спешил и со свойственным ему красноречием описал, как Регис нашел его в Новиграде, как упросил помочь, как отнеслась к его появлению княгиня и каких титанических усилий Лютику стоило упросить ее о милости для ни на что не годного старого ведьмака. Регис слушал его болтовню и улыбался, не размыкая губ. Под конец поэт объяснил, что теперь он является временным хозяином имения Корво-Бьянко до тех пор, пока не пройдет аукцион среди виноделов, а Геральту княжеским указом запрещено уносить оттуда даже катушку ниток. Тут вампир ухмыльнулся чуть шире. Не дожидаясь ничьих просьб, он уже несколько раз проник в усадьбу и забрал оттуда все необходимые для ведьмака вещи: редкие компоненты для эликсиров, книги, лучшее оружие и портрет Геральта в полуобнаженном виде, который «для личных нужд» повесил у себя в подземелье. ~ ~ ~ Домик в нильфгаардском лесу, который нашел Регис, раньше явно занимал кто-то вроде ворожея из деревни Большие Сучья. В оставленном незапертом ларе под пыльной лавкой они нашли не только запасы корешков и семян, но и типично колдовские атрибуты вроде высушенных куриных лап, козлиного копыта и амулетов разнообразных форм и назначений. В печке в куче пепла валялись несколько обгоревших страниц из книги заговоров. Видимо, прежний владелец покидал свое жилье не впопыхах, но быстро: успел собрать все ценное и кое-как замести следы. В сарае рядом с домом осталась приличная поленница, хлевов и загончиков для живности не было. — Его предупредили, — предположил Регис, когда они закончили осматриваться. — Здесь недалеко перекресток, сходятся три дороги до маленьких поселений. Колдун не знал недостатка в клиентах и, видимо, местные относились к нему хорошо, что вселяет некоторую надежду. Если завтра будет пасмурно, давай наведаемся в эти деревеньки, порасспрашиваем народ. Пожалуй, тут им действительно повезло. На востоке редкие хутора по мере приближения к горам собирались в поселки, а на юге, судя по всему, после разбойничьего набега, люди перебрались с крошечных ферм в довольно солидное жилое образование, имевшее даже сухой ров и частокол. На западе дорога привела Геральта и Региса к старому сторожевому посту, занятому не имперскими солдатами, а добровольцами из жителей предгорья. В каждом из этих населенных пунктов заправлял на редкость башковитый староста, далекий как от религиозных предрассудков, так и от городского прогресса. Тот, что сидел за частоколом, вообще был похож на полуэльфа зерриканского происхождения. Тактика, которую избрал Регис, вызвала у Геральта улыбку. Они подъезжали к деревне, спешивались и ждали, пока к ним кто-нибудь выйдет, ну совсем как ведьмак в поисках работы. Вампир раскатывал у дороги попону, на которой выкладывал свои травы и пузырьки, а потому вопрос «Скажите, любезные, не требуется ли вам цирюльник?» вовсе не выглядел странным. Оказав жителям несколько мелких услуг, Регис интересовался, нет ли поблизости заброшенной хаты или хижины, где могли бы на время обосноваться лекарь и его спутник, охотник на всевозможное зверье. Все трое старост предложили им поселиться в домике ворожея, которому пришлось съехать из-за угроз от местных властей. «Но это потому, милсдари, что он вправду не токмо врачевал, но и мутил всякое, енто, магичецкое: зелья приворотные мешал, сглаз снимал, порчу наводил, ежели кого по несправедливости обидели... А раз вы цирульник, да еще с ентой, ученой степенью, вас никто не прогонит, а мы только рады будем, что под боком лекарь есть. Отблагодарим, чем сможем, коли вы сами пахать, сеять да скот разводить не захотите. Уж за нами дело не станет!» Крылатые помощники вампира и здесь сослужили ему добрую службу. Благодаря воронам Регис всегда знал, кто приближается к их жилью, и мог вовремя наколдовать, как называл эти чары Геральт, «от ворот поворот», либо вывести к домику заблудившегося или неуверенного человека. Никто не мог застать их врасплох: вороны предупредили бы и о появлении в округе чудовища, включая низших вампиров. Регис признался, что надеется по их следам и перемещениям вычислить, где может быть Детлафф. Ведьмак на это только качал головой; ему хватило боклерского нашествия вампиров, а появление в здешних краях даже одной экиммы могло наделать много бед. Они привели домик в порядок, пристроили к дровяному сараю стойло для Плотвы, годное до поздней осени, когда и здесь, через перевал от пустыни, наконец станет холодно. На зиму Геральт договорился поставить кобылу в конюшню сторожевого поста. Он уезжал на север на несколько дней, брал и выполнял заказы и охотился в лесу у подножия гор, а вампир-цирюльник лечил приходивших к нему людей, принимая в качестве платы овощи, фрукты, домашнюю птицу и соленья. ~ ~ ~ Бывало, они с Регисом просто лежали, обнявшись, в постели, молчали или тихо беседовали. То есть говорил обычно Регис, а Геральт слушал, смежив веки, черпая покой в его голосе. — Пока тебя не было, я тут летал... в Виковаро. — Да? Зачем? Регис поежился, сильнее прильнул к нему. За окном высоко, над кронами деревьев, крикнула тоскливо ночная птица. — Кагыр ведь родом оттуда. Я хотел посмотреть, где он жил. И сходить на могилу. Геральт открыл глаза. Темень сгустилась под стропилами, ветер едва шевелил развешанные пучки трав. — Сходил? — Мне стыдно, но... не хватило духу. Там, возле склепа, стояла женщина в черном платье и вуали. Думаю, одна из сестер Кагыра. Она принесла лилии, я не осмелился нарушить ее скорбь своим присутствием. Склеп красивый, из серого мрамора, немного подражание эльфскому стилю. Мне было очень больно. Боги, он ведь умер таким молодым! Почему, чего ради... Геральт неотрывно глядел вверх, вглубь темноты. — Мы все умерли на той войне. — Твоя правда. Но мы вернулись, а они... Кагыр хотя бы упокоился рядом с почившими родными, а Ангулема? Я не могу себя простить, потому и думаю о них так редко. Я трус, должен был хоть чем-то... — Расскажи еще про то место. Регис вздохнул, положил левую ладонь ему на сердце. — Дарн Дыффа. Старые строения, парк, лесные угодья... Я погулял там немного. Представлял, что по одной из тех троп любил проезжать верхом Кагыр. Может быть, зимой он подкладывал сено в ясли для оленей или кормил с руки птиц. Может, братья дразнили его за это, а сестры обожали. В тех лесах он словно живой. Теперь там все в запустении. Это несправедливо. Подобные вещи, подобные смерти, разрушение, это против законов природы. Молодые и сильные должны выживать, Геральт. Если бы я мог повернуть время вспять... — Расскажи про замок. — Пытаешься отвлечь меня от горестных мыслей? От чувства вины? — Ты ни в чем не виноват. И Мильву ты уберег, помнишь? — Да, но... — Это многого стоит. Иногда они молчали долго, час, или два, или более, но тишина не обманывала Геральта. Регис не спал. Может, он слушал далекие голоса воронов, или эхо ручьев в горах, или шум прибоя у назаирских скал, к югу от герцогства Аттре. Тот прибой запечатлелся в их памяти звуком, запахом, сталью волн, пеной среди острых камней, а для Геральта еще и сладким страхом падения, в котором он так вслух и не признался. Верилось, что Регис понимает все без слов. Как же это называется, сильно развитая эмпатия?.. — Отдельно мне стыдно за то, дорогой, что даже находясь в лесах Дыффинов я не мог не думать о себе. Точнее, со мной случился, — вампир горько усмехнулся, — приступ панического эгоцентризма. Вспомнил Стиггу, тамошнее сражение, Вильгефорца, разумеется, ну и пошло-поехало. Клянусь, хотелось забиться в какое-нибудь дупло и отсидеться там наподобие моих перепончатокрылых соплеменников. Геральт медленно гладил его шею, плечо, спину. Снова вздох, пристальный взгляд из-под бровей. — Что? Ты зачем-то всегда обращаешь эту тему в шутку. — А ты вновь пытаешься меня отвлечь. Твои действия, Геральт, весьма, ах, предсказуемы. — Но оттого не менее эффективны, не находишь? Вампир перекинул через него ногу, потерся твердеющим членом о бедро, сбивая тонкое одеяло. Ветры несли жару с востока, от пустыни Корат. — После сказанного ранее это будет лишь миг забвения, друг мой. И ты устал с дороги, посему... давай ограничимся малым. ~ ~ ~ Он помнил все их дни и ночи вместе, и те, что до Стигги, и те, что после. Было среди воспоминаний и одно туссентское празднество, вроде бы неразличимое в череде нескончаемых дворцовых увеселений. Однако тогда случились две особенные вещи: Геральт единственный раз увидел, как Регис танцует, и... случилось кое-что еще. Дело было зимним вечером в самой большой и жарко натопленной оранжерее боклерского парка, где княгиня Анарьетта устроила костюмированный бал. Степень incognito предполагалась самая номинальная, в виде изящной полумаски, и тем не менее предполагалось, что гости будут старательно изображать неведение касаемо личностей друг друга. Пожалуй, в том и состояла особенная пикантность, скорее всего, намеренная и не единожды опробованная прежде. Но для Геральта, Мильвы, да и Кагыра с Ангулемой это было в новинку, а потому они до самого ужина перемигивались и подтрунивали над не слишком удачливыми притворщиками и притворщицами. Более других на поприще маскарадной фальсификации усердствовал Лютик, при любой удобной возможности (то есть за спиной у княгини, когда ее отвлекал нильфгаардский посол) осыпавший комплиментами якобы незнакомых ему дам и остротами якобы неизвестных ему господ. Дамы хихикали и вздыхали в веера, господа гневно скрежетали зубами, но поэт был неуязвим, ведь колкости и сладкие двусмысленности расточал вовсе не он, а кружевной Милсдарь Таинственный Незнакомец в малиновом берете. Били фонтаны, вино лилось рекой, пела первая дива княжества, «соловей» Сесилия Белланте. Геральт, не способный привыкнуть ко всей этой придворной толкотне и мишуре, немного растерялся и вскоре потерял из виду своих спутников. Сказать по правде, он и не слишком следил за тем, куда подевались Кагыр, и Мильва, и Ангулема с ее кавалерами. Он искал Региса и не видел его в череде масок, не слышал среди болтовни и смеха, не мог учуять в облаках духов, наполнивших оранжерею вместе с ароматами экзотических растений. Ведьмаку казалось, что его занесло внутрь гигантского калейдоскопа, диковинной игрушки затейника-чародея, и выбраться отсюда он сможет, лишь когда колдун вдоволь позабавится. И в голове было благостно-пусто, словно кто-то мягким заклинанием погрузил его в волшебный сон... «Богиня здесь всего одна, но кто она?» — воскликнул где-то неподалеку Лютик, подняв новую волну вздохов и вееров. На помосте в центре ударили тамбурины, лютни и арфа отозвались звонкими напевами. Сесилия Белланте повела рукой, приглашая людей слушать и танцевать. «Por mau tens ne por gelee», — хрусталем замерцало вокруг. Народ расступился, попятился, освобождая площадку у помоста. Плясали факелы, смешивая тени, множились в разноцветных стеклах свечи на низко подвешенных люстрах. Сердце Геральта невесть почему забилось в такт тамбуринам. Он взял с подноса новый бокал, протиснулся вперед сквозь бархатно-парчовую толпу, пахнувшую розами и весельем. Пары выходили в круг, к факелам. Геральт вежливо отказал какой-то смелой барышне в алых шелках; благо, тут же подсуетился вельможа в рыжей кошачьей маске. «Я не танцую, милсдарыня. Больное колено, понимаете ли...» — произнес он и сразу забыл про нее. Слева, перед арфой, у гирлянды тигровых орхидей Регис подал руку даме с пышным белым пером в волосах. Геральт смутно помнил, что это одна из фрейлин Анарьетты, графиня кто-то-там... Регис не нарушил этикета, пригласив ее. Регис ничего не нарушил. Геральт вспотел и залпом проглотил вино. Рядом мигом оказался паж, наполнил его бокал до краев. «Ne por nule autre riens nee...» — плелись чары. Пары медленно двинулись по кругу. Кровь стучала у Геральта в ушах с тем же ритмом, что и рядом с вампиром, наедине в темноте, глубокой, непроницаемой для других, и секретно-прозрачной для них обоих... Ему следовало бы выпить воды, но здесь были только Эст-Эст, и Помероль, и рубиновый Сангреаль в гербовом кубке княгини. Рассыпались искры витражей, фонтаном брызнули под ноги. Он увидел лицо Региса прямо перед собой, глаза в разрезе серо-черного плетения, черные, блестящие. Белое перо. Музыка. Стекла в чародейском вихре. Сесилия Белланте пела, играя цветком тигровой орхидеи. «Геральт, Геральт...» Он зажмурился. Жар от кольца огней впитывался сквозь дублет, стекая по жилам в онемевшие пальцы. Что ж, каждому ведьмаку известно, как помогает в минуты опьянения или усталости крепко сжать в кулаке медальон. Друиды, клетка, крики, расплавленная волчья голова... Геральт открыл глаза: на секунду воспоминание отрезвило его, но тут же исчезло, утонуло в вихре празднества. Он видел, как нильфгаардский посол в центре круга танцует с княгиней. Черный камзол, белое кружево... и еще один, другой, дальше, за огнями, которые плясали у сердца и ниже, собираясь в томительный клубок под солнечным сплетением. Сверкнул бриллиантами орден на груди посла, змеились жемчуга Анарьетты. Дамы и господа стояли очарованные, завороженные, затаив дыхание. Геральт смотрел мимо них, пристально, не отрываясь. Семь дней и ночей... Еще звонче арфа, еще громче атласно-звучный, страстный мотив. Люби, молю, не отказывай, не заставляй страдать. Люби, молю... Ближе, ближе. В рту пересохло, руки чуть дрожали. Воздух застыл, звеня каким-то высоким переливом. Черный камзол, белое кружево, ближе, вот, сейчас... Сесилия выронила цветок, и с последним аккордом лютни музыка стихла. Повисла короткая, на один удар сердца пауза, и под стеклянными сводами зааплодировали, зашумели так, будто прорвало наконец плотину, доселе сдерживавшую бурлящий поток восхищения. Регис поклонился своей даме, Геральт еле слышно выдохнул. Он только сейчас понял, что все это время люди напирали, теснились вокруг, стараясь лучше разглядеть певицу и танцующих, а теперь немного расступились. — Не вижу, почему бы благородным милсдарям не посмотреть новый портрэ-эт, — прогнусавил совсем рядом дворянин с тонкими усиками «а-ля таракан». — Ню, разумеется. Молодая да-ама. — Право, будь она одетой старухой, сошло бы за оригинальность, — хохотнул другой, наряженный в жабо размером с колесо тачки. — Или мужчиной, — добавил третий, томно прикрыв глаза. — Посол императора Эмгыра весьма хорош собой, вы не находите? Геральт понятия не имел, обращен этот вопрос к нему или в пространство. К счастью, Регис, поправляя маску, возник рядом и принял на себя удар светской беседы. — Позвольте полюбопытствовать, господа, о чем речь? — О, гра-аф! Вы ведь знаток живописи, вам будет интересно, — «таракан» оживленно подвигал усиками. — Новое полотно Виллеса, выставлено сегодня вечером в малой княжеской галерее. — Полотно с фантазией, я полагаю? — присутствие Региса отчего-то развязывало ведьмаку язык, помогая, так сказать, сойти за умного. — Разумеется! — подхватил «колесо». — Тут затеян, м-м-м, некий перфоманс. Портрет надлежит созерцать исключительно в полумраке и в одиночестве. Тогда, как утверждает автор, вам откроется прекрасная тайна. Возможно. — Возможно, откроется, или, возможно, прекрасная? — Как знать, ваша милость, как знать... — томный вельможа вздохнул и вновь обратил взор на нильфгаардского посла. Анарьетта уже вернулась в общество Лютика, который, опустившись на одно колено, пламенно продолжил свой экспромт во славу богини. Геральт фыркнул и тут же почувствовал касание между лопаток — случайное, мимолетное. — Так значит, малая галерея? Благодарю, господа, вы меня заинтриговали. Непременно посмотрю работу мэтра Виллеса. А вы, господин Геральт? — Угу, — рассеянно согласился ведьмак. Народ снова зашумел: Лютик, вдоволь поломавшись, наконец залез на помост, потребовал у музыканта лютню и приготовился напомнить почтеннейшей публике, что не Сесилия Белланте тут главная. Хотелось найти фонтан и напиться. — Ужас какой. Что тут вообще намалевано — баба, мужик, черт? Что это, Регис? — Абстрактное искусство. Сказано тебе было — созерцай, и да откроется тайна. Ты понял, друг мой? — Ты пьян... — Будто ты трезв... Смотри внимательно, это будущее. Узри его! Ну, что ты видишь? — Э-э-э... Эмиель, кажется, я понял. Ха, это же наша княгиня, но из ромбов и треугольников. Даже полукружья природные у нее... квадратные. Зачем так? — Все просто. Дориан Виллес давно мечтал написать портрет Анны-Генриетты. При дворе ходят слухи, что и она об этом мечтала. Однако, сам понимаешь... негоже государыне обнажаться перед простым смертным, даже таким талантливым. — А, ну конечно. Она же б-богиня... А ты не хочешь? — Чего? — Обнажиться. — Геральт... Ладони, доселе сжимавшие ему виски, скользнули на шею, на грудь. Ведьмак со стоном подался назад, положил голову на плечо вампиру. Тот так и не снял свою полумаску, как будто недостаточно было всей секретности, что уже окружала их отношения. Долгий тихий вздох, то ли смех, то ли стон, и вкрадчивый напев: — На-ам пути обратно не-ет, и без раздумий игру в слова закончим мы тепе-ерь... — Чья баллада? Лютика? — Вот еще! Ох, удача, что на приеме не было других представителей моего вида или иных восприимчивых существ. Иногда ты совершенно не владеешь собой. Я чуял тебя с другого конца оранжереи, и это беря во внимание естественные запахи и всевозможные парфюмы многочисленных гостей. — Я думал, в штаны кончу. — Тогда стоило надеть камзол подлиннее. Боги, Геральт... Дай я хоть свой-то расстегну. Ведьмак воровато поглядел направо, потом налево, на дверь. В небольшом зале с канделябрами у портрета геометрической княгини не наблюдалось ни скамеек, ни укромных ниш, а единственное оконце, в которое и просочился дымом Регис, находилось высоко под потолком. За дверью дремал подмастерье художника, впускавший посетителей по одному. В принципе, условия были не слишком удобные, но относительно безопасные... хотя сейчас подобные вещи уже перестали иметь для ведьмака значение. Стиснув зубы, он терся задницей о бархат, сукно, тесемки и застежки, еле следя распаленным разумом за движением регисовых рук. Пальцы правой забрались под дублет, сминая ткань сорочки, левой вампир крепко вцепился ему в бедро. Геральт сжал ее, потащил к ширинке, зная, что вправду кончит, как мальчишка, от одного прикосновения. Регис зарычал, поцеловал его в шею, чуть царапая клыками... Дверь распахнулась, и на пороге возник бурый медведь в кафтане и кружевном воротнике. Подмастерье художника не реагировал, видимо, его уже загрызли. Геральт инстинктивно замер. В голове мелькнуло воспоминание об одной мраморной паре в дворцовом парке, на которую они с вампиром сейчас были очень похожи. Правда, та пара была разнополая. — Маска Ursus arctos, — не шевелясь, не убирая рук, спокойно произнес ему на ухо Регис. — Это или Кагыр, или барон Амадис де Трастамара. — Трастамара крупнее, — заметил ведьмак, — и он не оставит Мильву. — Верно, значит Кагыр. Эй, милостивый государь! Закройте дверь, прошу вас, и подойдите! Геральт, словно в тумане, наблюдал, как молодой нильфгаардец, стаскивая на ходу медвежью голову, нетвердым шагом бредет через зал. Тело окутала приятная слабость и, чтобы не упасть, пришлось крепко вцепиться в вампира. — Что это вы тут делаете, а? — широко раскрыв голубые глаза, промямлил Кагыр. И зевнул. — Ничего, — ровным тоном ответил Регис. — Любуемся произведением искусства. — Да? Я-а-асно... — Ты тоже пришел полюбоваться? Кагыр поморщился, потер шрам на лбу. — Болит? — участливо спросил Геральт. — Немного... Устал я с этими балами да пирами, пойду прилягу. — Разумно. И лучше не говори никому, что был здесь. Картину завтра увидишь, никуда она не денется. Кагыр вяло кивнул, уронил медведя на пол и ретировался, сонно загребая ногами. Дверь бесшумно закрылась, Геральт немного расслабился. — Ты заколдовал его, Регис? — Я не магик, чтобы колдовать, — холодно отозвался вампир. — Немного природных чар, не более того. Не воображай, будто я стер ему память. Даже если бы мог, то не стал бы этого делать. — И что теперь? — ведьмак перевел хмурый взгляд на портрет княгини. — Понятия не имею. Возможно, завтра наш юный друг попросит объяснений, но сердце и разум подсказывают мне, что Кагыр для этого слишком хорошо воспитан. Однако вне зависимости от дальнейших событий следует расценить данный эпизод как предупреждение. Нужно быть осторожнее, дорогой мой. Поэтому сейчас нам лучше по отдельности вернуться на праздник, а после... Хм, если не боишься простуды, оставь окно в спальне приоткрытым. Геральт так и сделал: приоткрыл окно в своей жарко натопленной комнате, помешал угли в камине и положил сверху новое полено. Сел в кресло напротив, собираясь дождаться Региса, но вскоре начал клевать носом и едва успел добрести до кровати и снять обувь. Праздничный дублет, рубаха, штаны и, разумеется, исподнее были на нем, это ведьмак помнил совершенно отчетливо. Каково же было его удивление, когда он очнулся за полночь, голый, среди пляшущих струек синеватого дыма, который кольцами вился по постели и по телу, вызывая диковинные, ни на что не похожие ощущения. Горели три или четыре свечи, одежда, насколько ему было видно, валялась на полу возле кровати. Дым трепетал вокруг невесомой пеленой, то собираясь напоминающим фигуру облаком, то вновь ускользая, рассеиваясь без следа. Геральт перевернулся на спину, моргая и не слишком хорошо различая, куда движется изменчивый туман. Медальон на шее слабо подрагивал. — Это ты, Регис? Ты здесь? — Нет, не я, — возникнув из воздуха рядом с камином, фыркнул вампир, тоже не стесненный никакой одеждой. — Это другой высший кровопивец явился в ночи по твою душу. — Ре-е-егис... — Ш-ш-ш, не суетись, — облако дыма пересекло спальню и устроилось в ногах у ведьмака, снова обретая материальную форму. — Хочу кое-что попробовать. Может, тебе понравится... То, что Геральт чувствовал потом, он не сумел бы ни объяснить, ни описать. Регис вновь обратился в дым и окутал его с головы до пят, плавно погружая в странное оцепенение, от которого тело сделалось вялым и непослушным, а все движения получались запоздалыми, неспешными и какими-то ленивыми. Было даже забавно наблюдать за собой со стороны: вот рука поднимается, будто чужая, играет сизыми причудливыми извивами... Что под ними: пальцы Региса, его волосы, бедра?.. Вот дым обвил его вокруг талии, скользнул между раздвинутыми ногами. Геральт тяжело приподнялся на подушках, помотал головой, слабо борясь с накатывающей дремотой. Наверное, он все-таки уснул на мгновение, словно поплыл куда-то в густом тумане, и пробудился внезапно, вздрогнув, от ощущения жара и влаги на члене и яйцах. — Регис, что ты... Теперь его воистину парализовало. Нет, Геральт чувствовал все гораздо острее, чем в других схожих ситуациях, но шевельнуться уже не мог. Он застонал от негодования, предвкушения и немного от страха, потому что Регис, ни капельки не стесняясь, улыбнулся, показывая клыки, и снова широко лизнул поджавшуюся к паху мошонку. — Лежи спокойно, друг мой. Я уже давно хотел... ох-х, как же сладко ты пахнешь! Вампир зажмурился, провел кончиком языка вдоль налитого кровью ствола и до головки, пощекотал щелочку, наклонился и потерся щекой о член и живот ведьмака. Стоны Геральта уже превратились в какие-то беспомощные гортанные звуки, не способные собраться в слова. Словно пьяный, Регис облизывал его, посасывал одними губами, сжимал пальцами, массируя и надавливая, отчего темная плоть набухла до предела, а головка терлась о жесткую поросль на лобке. Себя Регис, кажется, вообще не трогал; это было неправильно, нечестно, но Геральт даже не мог попросить его повернуться, подрочить или засадить ему, изнывающему от неподвижности, по самые яйца. Долго такую пытку он все равно не выдержит... Наверное, вампир понял это, потому что резко подобрался и оседлал его бедра, сжимая в кулаке оба члена. Несколько исступленных, почти грубых движений, шипение, вскрик, всхлипы, прерывающие вязь речи на чужом языке, и Регис рухнул на него, впившись зубами в подушку. Отдышавшись, он сполз ниже, размазывая семя между их телами, отчего солоноватый дух вокруг стал еще более резким и насыщенным. Геральт бы возразил против такого безобразия, но когда пахнущий ими обоими вампир снова прильнул к нему, оплетая руками и ногами, он растворился в этом новом бесстыдном проявлении близости, как прежде в сонном тумане. Постепенно онемевшее тело пришло в норму, и ведьмак даже сумел натянуть на них обоих одеяло. Утром он осторожно выбрался из-под крепко спавшего вампира, высунулся в коридор, подозвал слугу и попросил набрать большую ванну в гостевой купальне. Даже если слуга что-то почуял, он и бровью не повел, и спустя полчаса Геральт и Регис уже лежали в бадье, ведя вполне себе философскую беседу. ~ ~ ~ — Регис... — Да, Геральт? — Помнишь Фрингилью Виго? Вампир фыркнул и повернулся к нему лицом, заставив разомкнуть и снова сомкнуть объятия. — Туссентскую чародейку, которая сразу положила на тебя глаз? Еще бы, конечно, помню. — Позволь спросить... Ты что-то с ней сделал, отчего она так же быстро потеряла ко мне интерес и поспешила уехать из княжества? Регис потянулся и смежил веки, сделав вид, будто размышляет над ответом. — Все не так просто, Геральт. Если бы я... хм-м, как-либо проявил свое недовольство или намекнул госпоже Виго, что ее присутствие во дворце нежелательно, то безусловно привлек бы к себе ненужное внимание и в итоге оказался разоблаченным. Сам знаешь, насколько чутки и наблюдательны чародейки, в особенности столь талантливые и опытные. Я действовал очень деликатно. Внушил ей... не страх, нет — всего лишь неловкость и возрастающее чувство дискомфорта. Именно так поступают вампиры, когда желают аккуратно убрать с территории своего влияния неугодное им существо. — Ясно. Но ты ведь не... — Нет. Я не поступил бы так с твоей Йеннифэр, если бы ты решил быть с ней. Не люблю слово «выбирать» в этом контексте, оно придает отношениям какой-то мерзкий рыночный оттенок. — Мне кажется, она обо всем догадалась, как только меня увидела. Или нет, позже, когда Вильгефорц тебя... — Геральт, прошу. Ты только зря причиняешь себе боль. Это дурная привычка — нарочно возвращаться к прошлому горю и переживать его снова. Ведьмак глубоко вздохнул. Слишком хорошо он помнил не несколько долгих секунд, когда измученная болью и борьбой Йен пристально смотрела ему в глаза, стараясь отыскать доказательства чувств, которых больше не было. Конечно, она все поняла и впервые в жизни не сказала об этом ни слова. Поджала побледневшие губы, вышла вместе с ним навстречу Цири, крепко обняла ее. Бойня еще не закончилась. Они спускались по лестнице, и Геральт помнил, как руки сами поднимали сигиль, отражая и нанося удары. Тогда ему казалось, что он разучился и думать, и чувствовать; остались лишь привычные заученные телом движения и пустота, которую нечем было заполнить. Нечто похожее он испытал и спустя несколько лет, когда встретился с Регисом в склепе под заброшенной часовней, только на сей раз в эту зияющую рану-пустоту будто ринулся шквальный ветер, сметая все на своем пути. Он обхватил вампира, не дожидаясь, пока тот целиком материализуется из облака сизого дыма, и ощущение плоти, появляющейся из ниоткуда, было таким чудом, что дрожали руки, и кровь, звеня, пульсировала в голове. Пускай то была уже вторая их встреча после Стигги; Геральт не осмеливался поверить в первую, скорее был готов принять ее за мираж, за вызванную Черной кровью галлюцинацию. Теперь же он был трезв и сжимал в объятиях такое знакомое прохладное тело друга, любимого, потерянного и обретенного вновь. — Регис... — Идем, — вампир трепетал в его руках, тянул куда-то; кожу даже сквозь одежду словно кололо сотнями невидимых иголок. — Там немного теплее, и я... стащил в деревне пару одеял. Из-за особенностей своего ведьмачьего зрения Геральт всегда, к счастью, или к сожалению, замечал малейшие особенности и недостатки, которые люди пытались скрыть. Если бы он хотел, то мог бы по памяти перечислить, что исправляла, увеличивала или уменьшала та или иная чародейка; кажется, однажды он по пьяни даже разоткровенничался с Эскелем, чем навсегда отбил у него желание флиртовать с выпускницами Аретузы. Но теперь он глядел на обнаженного Региса рядом с собой, онемев от изумления. Тело вампира было словно собранным из мириадов крошечных лоскутков, еще не слившихся до конца в единое целое. Так вот как выглядит регенерация: невесомая паутина возрождения, хрупкое плетение волокон, медленно исчезающие шрамы тоньше волоса. Он до сих пор различал кое-где эти мельчайшие штрихи на гладкой бледной коже. Регис говорил, пройдет еще немало времени, пока они станут совсем незаметны. — Я больше ничего не слышал о Йен, — сказал зачем-то Геральт, глядя на подвешенные связки трав. — Думал, на севере ходят какие-нибудь слухи о ней и других чародейках, но нет. Как будто все они попрятались и не хотят высовываться. — А Цири? — Я думаю... надеюсь, что у нее все хорошо. Я бы почувствовал, что ей грозит опасность, если только связь, что была между нами, еще сохранилась. — Друг мой... Геральт сжал руку Региса, безмолвно побуждая замолчать. Он наизусть знал все доводы вампира: что Геральт отказался ради него от слишком многого, что все это обратимо, и будет даже лучше, когда... Не хотелось говорить о том, что и Цири, и он сам, и Йен все равно остаются изгоями-одиночками, и никакая мечта о семье не сумела бы сплотить их в какое-то жизнеспособное единство. Мутанты, волшебники, дети Старшей крови созданы такими не для того, чтобы легко и счастливо притворяться обычными людьми. Когда беда миновала и наступил мир, им остается, как говаривал Лютик, только уйти со сцены, уступив ее землепашцам, ремесленникам и ярмарочным торговцам. Время героев — время горя и опасности, потому и не видать им ни покоя, ни любви в ее традиционном понимании. Нечего им «путаться под ногами у простого народа». — Ты не боишься, что Эмгыр ищет Цири или тебя? «Нет, — мысленно ответил Геральт, — не боюсь. Для Эмгыра мы оба мертвы, он отсек свою прежнюю жизнь, как делал уже неоднократно, забыл прошлое ради настоящего. Ты говоришь, он жесток, но разве может император позволить себе любовь и покой?» — Пустыня совсем рядом, — вслух произнес он, — а за ней на юго-востоке Зеррикания. Если Эмгыр решит поквитаться со мной, мы успеем уйти. — Вечные беглецы, — задумчиво промолвил Регис. — Если бы ты решил драться с Детлаффом, а я умертвил его, такая судьба по справедливости досталась бы мне одному. — Я все хотел спросить, что ты намерен предпринять, когда мы его найдем? — Это сложный вопрос. Все зависит от того, желает ли он, чтобы его нашли. Я надеюсь убедить его в том, что еще не все потеряно, что жизнь имеет смысл даже после утраты любви или когда объект нежной страсти оказался не достоин и малой толики... Ох, нет, этого он и слушать не станет. Боюсь, Сильвия Анна всегда будет для Детлаффа одновременно предметом ненависти и вожделения. К тому же, против любых моих доводов рассудка у него остается неопровержимый контраргумент. — Какой? — Ты, Геральт. Наши отношения — пример беспрецедентной любовной слепоты, сопряженной с колоссальным риском. Ты ведь понимаешь, почему я так упорно отговаривал тебя обращаться за помощью к Скрытому? Его реакции зачастую непредсказуемы даже для высших вампиров, но если бы он догадался о нашей с тобой связи... Боги, невозможно представить себе степень его гнева и изощренность наказания для нас обоих. Геральт приподнялся на локте и наклонился над Регисом, пристально глядя ему в глаза. — Полагаю, если бы ты убил Детлаффа, Скрытый бы тоже не обрадовался. Ты не отделался бы изгнанием, Регис. «С глаз долой, из сердца вон» — как бы не так! Если бы я сделал тогда то, что предписывает кодекс ведьмака, то... — Слишком много «если» для одной ночи, не находишь? Вампир смотрел на него снизу вверх, спокойно, почти обреченно, будто повернулись вспять события последних месяцев, и они вдвоем перенеслись обратно в Туссент, чтобы разыграть другой, «счастливый» по людским меркам финал: чудовище уничтожено, принцесса спасена, все княжество ликует, любуясь на помирившихся сестер. Он казался спокойным и там, у развалин Тесхам-Мутны: худой и бледный, как статуя над полуразрушенной стеной, обратившая тоскливый взор к охваченному ужасом городу. И теперь Геральт обнял его, как тогда, стараясь укрыть от бед, защитить своим усталым бренным телом. — Наверное, я угадал, что тебе грозит, или почувствовал... Думаешь, я хоть на миг пожалел о своем выборе? Да я бы отпустил на волю кого угодно, лишь бы ты был жив. Регис уперся руками ему в плечи, заставляя приподняться, отстраниться. Лицо его было пугающе суровым. — Никогда не говори так, слышишь? Нельзя менять истину на любовь, Геральт, это губит и то, и другое. Если Детлафф снова совершит злодеяние, подобное нападению на Боклер... нет, даже на одного невинного человека, ты обязан будешь действовать по кодексу. По совести, дорогой мой. * * * Тропа, исчерченная длинными тенями от сосен, вилась по холмам предгорья, постепенно опускаясь к югу, в лесистую равнину. Отчего-то здесь, в уединении теплой тишины, Геральта настигали самые тяжелые воспоминания и вопросы. Детлафф... Он и боялся новой встречи с ним, и желал, чтобы она уже наконец свершилась, поставив точку в его сомнениях. Глупо было думать, что Регису вправду удастся успокоить своего сородича, убедить его вести мирный и полезный образ жизни, который избрал для себя уже давно сам Регис. От него, Геральта, в таком случае вообще не будет никакого толка, разве что дела воистину пойдут скверно и придется доставать из ножен меч. Однако было тут еще кое-что, в чем он не признался бы никому. Бой с высшим вампиром наверняка станет для него последним: история не знает ни одной победы ведьмака над таким существом, а ведьмаки прежде, по словам Весемира, были «богатыри, не вы!». Даже располагая поддержкой другого вампира, даже упившись самых ядреных зелий, он вряд ли справится с Детлаффом. Время идет, силы утекают, реакции слабеют... Лучше готовиться к худшему, нежели питать на этот счет какие-то иллюзии. Иногда Геральт раздумывал, не поехать ли им с Регисом в Элландер: он бы смог подлечиться в святилище Мелитэле, а Эмиель наверняка провел бы много интересных часов в тамошних теплицах. От воплощения этой идеи его удерживали две главные причины: недовольство, а то и омерзение, которое скорее всего испытает Нэннеке, если он притащит в ее обитель вампира, и слабый, но все же реальный шанс столкнуться с Цири. В этом ему тоже было стыдно, противно признаться, но Геральт не вынес бы ее упреков и слез. Цири была благодарна ему за очень многое, но так и не смогла простить «предательства» в отношении «госпожи Йеннифэр». Он даже удивлялся тому, как его Дитя-Неожиданность, владычица времени и пространства, мастерица-ведьмачка, прошедшая столько испытаний и стерпевшая столько боли, не способна понять единственную простую вещь: не всем желаниям суждено сбыться, не все сказки заканчиваются сказочно. Она слишком верила в силу их с Йен любви, чтобы отказаться от своей веры, даже когда все стало предельно ясно. Она не знала, что «виновник» именно Регис. Йен не стала делиться с Цири правдой, которую подсказало ей сердце. Йен промолчала, не из страха ли за собственную жизнь? Или в благодарность за ее спасение тогда, в Стигге? Рано или поздно он все равно не отвертится от этой поездки. Регис искусный целитель, но его средств и возможностей недостаточно, чтобы лечить его, Геральта, так, как это умеют жрицы Мелитэле. Придется Нэннеке смириться с их визитом, а Цири прикусить язык. Или же они обе встанут в воротах святилища и не пустят их даже на порог. Он вздохнул, легонько пнул Плотву пятками в бока. Копыта резвее застучали по сухой красноватой земле. Вороны, завидев его, поднимались с деревьев в небо, кружили, каркая, передавая новость дальше. Так Регис узнавал о том, что он возвращается, и выходил навстречу. Вечерний ветер шелестел в желтеющих кронах, качал ветви раскидистых кустов, с которых вампир собирал полезные, но жутко кислые ягоды. Солнце опускалось к горизонту по-южному быстро, алый свет ослеплял на миг и тут же тускнел, рассеиваясь пыльным маревом. Отсюда уже не был виден дым над отдельными хуторами, деревнями и далекой заставой. Пригибаясь кое-где под низкими узловатыми сучьями, Геральт въехал в густой лес, по привычке слушая голоса воронов: меньше, чем раньше, и как будто встревожены. Понукая кобылу, он рысью пошел по дороге, оглядываясь по сторонам, прислушиваясь уже по-ведьмачьи, отделяя шорохи листвы, скрип коры и шум ветра от звуков, что издают животные и иные существа. Все птицы, кроме черных друзей Региса, смолкли; олень проломился сквозь кустарник, спеша покинуть какой-то невидимый предел. Геральт почувствовал это, как только пересек границу: тоска, боль и страх, вместе создающие столь гнетущее ощущение, что воистину хотелось развернуть коня и скакать обратно. Вместо этого он пришпорил Плотву, пустил ее в галоп. Поворот направо, вересковая поляна, другой поворот, за которым обычно встречал его Регис. Никого, пусто. — Эмиель! Геральт спешился, привязал кобылу тут же, у тропы, выхватил серебряный меч. Замерев, стоял так какое-то время, чувствуя очень слабую вибрацию медальона. Он реагировал не на чудовище, а на его собственное состояние, встревоженное недружелюбной аурой вокруг. Геральт пригнулся еще ниже, скользнул в заросли слева и осторожно пошел к хижине. Под ногами что-то жалобно хрустнуло; тихо выругавшись, он попятился от грядки с высаженными лекарственными растениями. Закатный свет лился между деревьями, как кровь, слишком ярко, мерцая в вышине и сгущаясь темным туманом над травой. — Эмиель... Ворон шагал между грядок, блестя антрацитовыми бусинками глаз. Геральт увидел чью-то сгорбленную фигуру у поваленного бревна с восточной стороны, за домиком. Выглянул из-за дровяного сарая, все так же держа оружие на изготовку. Красная пелена текла по мечу, наполняя выбитые на клинке руны, обвиваясь вокруг гарды и кулаков. Не человек, там был не человек. Магик дал бы о себе знать сильной дрожью медальона, солдат или крестьянин — более шумным дыханием. Неужели явился сам?.. — Детлафф! — крикнул он, выпрямившись во весь рост, вытянув сигиль вбок так, чтобы серебро блестело в застывших лучах солнца. Фигура поднялась, приветствовала его слабым движением руки. Геральт выругался громче, спрятал оружие и зашагал вперед, немилосердно топча целебный папоротник. — Что стряслось? Ты меня здорово напугал, почему тут... Он осекся. Регис выглядел так, словно вот-вот развеется дымом, рассыплется пеплом, который безвозвратно унесет ветром и водой. Он усох, посерел, в лице не было ни кровинки. Руки, когда Геральт коснулся их, оказались ледяными; вены потемнели, змеясь черными нитями, шрамы регенерации проступили четче, и вся плоть вампира напоминала истрескавшуюся фреску. — Что с тобой, Эмиель? Ты ранен? Черт тебя подери, прошу, не молчи! Губы Региса едва шевельнулись, исторгая тихий свистящий шепот. Ведьмак обнял его, прижался щекой к щеке. — Что? Повтори, я не... — Он умер, Геральт. Изо рта вырвалось маленькое облачко пара. Воздух вокруг леденел, словно их обоих накрыло морозом, окутало прицельным заклинанием, или как если бы Дикая Охота пронеслась над хижиной, только под ногами стелились не сугробы, а все тот же карминно-красный туман. Не теряя больше времени, Геральт поднял ставшего вдруг таким легким Региса на руки и понес в дом. Кровать у них была общая, на двоих, но имелась еще узкая койка для больных, возле очага, и на нее-то ведьмак и уложил вампира. Развел огонь и принес одеяла, хотя в этом не было никакого смысла. Ему чудилось, что проклятая пелена проникает внутрь даже сквозь закрытые окна и двери: в щели дощатой обшивки, через крышу, в печную трубу... Утопая в тумане по щиколотку, Геральт бросился к спрятанному ларю колдуна, где вампир хранил свои самые сильные снадобья. — Не беспокойся, друг мой, — донеслось с койки. — Я не болен. То, что ты видишь, лишь последствия... — Ничего себе «последствия»! — огрызнулся ведьмак. — Выпей хотя бы Белого меда и расскажи все толком. — Это не отравление, — указывая на черную сеть под кожей, молвил Регис, покорно принимая у него склянку с зельем. — Так моя кровь отзывается на гибель... Ты же помнишь, Детлафф поделился со мной своей собственной кровью, чтобы ускорить... Боги, ты воистину хочешь, чтобы я говорил об этом сейчас? — Боюсь, что потом ты и вовсе откажешься об этом говорить. Регис молчал какое-то время, вертя в пальцах уже пустую склянку. — Наверное, ты прав. Я еще должен убедиться во всем сам, но косвенные признаки указывают... Он мертв, в этом нет сомнений. Боль внутри меня, ее невозможно описать. Между нами была связь крепче любых земных уз, теперь она разорвана, но мое тело еще пытается ее восстановить, хотя всё тщетно, непоправимо... — Детлаффа убил другой вампир? — не отводя взгляда, без тени колебания в голосе спросил Геральт. — Возможно, — тихо, не сразу ответил Регис, — или же нет. Ты плохо читал свои книги, ведьмак. Точнее, твои соратники, а также чародеи и прочие мудрецы, включая древних эльфов, плохо их писали. — Можешь объяснить поподробнее? Регис отвернулся от него, уставился в потолок. Влажная темень зрачков поблескивала красным. — Помимо необратимой гибели от клыков соплеменника вампирам доступны... некоторые виды самоубийства. Хагмар, за двести лет заточения утративший рассудок, загрыз себя сам. Есть несколько способов насильственно прекратить регенерацию, но это довольно сложно. Куда проще выйти в полнолуние на тропу волка-оборотня. В отличие от многих мифов о вампирах, что просочились в ваши сказки, это правда. Теперь молчал Геральт. — Тут мало спровоцировать самку с волчатами или какого-нибудь молодого задиру, — уже громче, чуть звенящим тоном продолжал Регис. — Нужен матерый крепкий вервольф, вожак стаи или претендент на место вожака. Найти такого нынче можно только в глуши, вдали от городов и сел, где оборотни, как и другие чудовища, вынуждены жить в притворстве, оглядываясь через плечо, скрывая свою истинную натуру. Думаю, Детлафф искал его в пустыне или далеко на юге, за пределами Нильфгаардской империи. Вороны подскажут мне, где именно. — Когда мы отправляемся? — Я сделаю это один, Геральт. — Эмиель... — Я сделаю это один! Пламя в очаге поникло среди обугленных поленьев, но потом снова разгорелось ярко и ровно. — Прости, друг мой. — Нет, это ты меня прости. Вечно я лезу не в свое дело... — Такая смерть — позор для самоубийцы и всего его клана, — горько произнес Регис. — Вервольфы слабее вампиров, поэтому им требуется поддаться, чтобы... Грубая, мерзкая, грязная смерть. Я рад лишь тому, что у Детлаффа не осталось близких родственников. Я его побратим, но не обязан держать ответ за свершившееся перед Скрытым. Однако я обязан узнать всю правду. Это мой долг, зов моей крови. Геральт слушал, монотонно кивая, глядя, как медленно уползает прочь багровая мгла. — Мне следовало проявить больше чуткости, понять глубину его отчаяния. Если бы тогда, в Боклере, я сам положил конец... — Тогда было бы две смерти, или три. Не терзайся, Эмиель. Горе и самобичевание — не одно и то же. Будто соглашаясь с ним, Регис прикрыл глаза. Геральт тихо пожал его руку, встал и вышел, ежась от осеннего дыхания ночи. Нужно привести Плотву, расседлать ее, накормить, да и самому подкрепиться чем-то посущественнее дорожного пайка. Он понял все, когда ветер короткой волной взвился над лесом под хриплый гвалт воронов. Кобылка вздрогнула, прядая ушами, он повел перед ней знаком Аксий и потрепал по шее. Отвел в стойло, укрыл попоной и задал овса; мелкие заботы успокаивали его, наполняли каким-то чувством уверенности в завтрашнем дне и всех грядущих днях, что бы они ни готовили. Он не сразу вернулся в дом, а посидел немного на поваленном дереве, всматриваясь сквозь сумерки туда, где сходился перекресток. Хорошо, что никто не прибежит с той стороны, размахивая руками и захлебываясь ужасом, вопя о виверне, или василиске, или трупоедах, что наползли с мест недавних баталий. А если бы и так... Пускай с крупным риггером или стрыгой ему, Геральту, совладать будет уже трудновато, очистить кладбище от гулей или поле от накеров он сумеет. Ночной холод между тем забирался под куртку. Геральт поднялся, отворил дверь опустевшей хижины и вошел, бросил мешок с грязной одеждой под лавку, а мечи повесил на гвоздь. Запер дверь на засов, зная, что Регису, когда он воротится, достаточно будет и приоткрытого окна. Оставалось только ждать. Что ж, тогда он подождет.