в Апокрифе

В Апокрифе время воспринимается иначе. Первый драконорожденный провел здесь не одну сотню лет, чтобы это понять. И пусть время не коснулось его физически, внутри Дова все чаще чувствовал, что ему чего-то совсем не хватает. Речь шла даже не о свободе, которой он так жаждал, а о чем-то другом. О чем-то, что он не мог так просто найти у себя внутри, как бы Жрец не старался. В Апокрифе тихо и пусто. Среди высоких книжных башен гуляет ветер, поднимая вихри древних страниц, а у платформ, уходящих в воду, едва заметно колышутся темно-зеленые тендрилы. Отложив книгу в сторону, у бесконечных вод сидит Мирак, бесцельно наблюдающий за окружающим его Планом. Он не видел Хермеуса уже несколько недель, и чувство одиночества все чаще овладевало им. Книги уже не могли увлечь его, как в начале, заставив забыться и сбежать от собственных мыслей. Взгляд Мирака зацепился за извивающиеся отростки, находившиеся совсем недалеко от него. Дова придвинулся к краю платформы и, сидя на коленях, потянулся к тендрилу рукой. Внутри его терзало сомнение, но когда его перчатка коснулась щупальца, то покорно и несильно обвилось вокруг ладони, не пытаясь причинить Мираку боль. С минуту он просидел, наблюдая за этим, а затем свободной рукой приподнял маску, откинув ее на манер забрала, и, слегка поколебавшись, наклонился и коснулся щупальца лицом. Оно оказалось теплым, со слегка шероховатой поверхностью и совсем не склизким, как он сперва мог подумать. Отпустив руку, тендрил мягко провел по щеке, а затем по подбородку. Дова слегка наклонил голову вбок и закрыл глаза, а щупальце повторило движения. Один из нескольких отростков аккуратно снял маску с головы Мирака и дотронулся до макушки, а затем, чтобы не зацепить длинные черные волосы, начал гладить его по голове. Пустота и грусть внутри будто отступили, а на их месте возникло что-то новое, то, что Мираку еще не доводилось ощущать. За столько лет он впервые получил порцию тепла, настоящего, не требующего ответа. Довакин не считал, сколько он так просидел, да и это ему не было важно. Лишь когда ноги совсем затекли, и он сменил положение, щупальца осторожно вернули маску на место и, будто попрощавшись, в последний раз коснулись его ладоней, а затем исчезли в темно-зеленых водах, оставив Мирака одного. Только теперь он не чувствовал себя совсем одним. Моры поблизости не было, и хотя в глубине души Дова знал, что все, что его окружает — есть Хермеус, сейчас он гнал эти мысли далеко-далеко, стараясь сохранить внутри то приятное тепло, что осталось после этого необычного диалога. С тех пор первый Довакин стал чаще приходить к воде, а ссоры с Морой начали сходить на нет, и на их место пришли длинные философские разговоры, занимавшие и Принца, и Мирака на долгое время.