Лютик блять

Геральт ненавидит, когда его пытаются купить. Он, конечно, наемник, который, как говорил Весемир, должен тихо работать за монету, но продавать свои принципы никогда не собирался. Геральт ненавидит, когда его пытаются купить за монеты. Лютик подкупает его всего лишь своим щенячьим взглядом побитой дворняжки. Когда бард в красках описывает, почему ведьмак непременно обязан спасти какую то там княжескую родственницу от чудовища, Геральт сводит брови на переносице и пытается назвать хотя бы одну серьезную причину отказаться, кроме "Лютик, ты заебал" или " Сам со своими бабами разбирайся". Причины эти, конечно, не кажутся ни серьезными, ни вескими. Геральт продолжает молчать и сурово смотреть на разливающегося соловьем Лютика. Княжескую племянницу отправляются искать ранним утром. Геральт, еще не оправившийся от недавнего столкновения со степным монстром, выслеженным на границе этого самого княжества, проспал эту ночь буквально мертвым сном. А утром, когда Лютик разбудил его своей особо фальшивой руладой, смог вымолвить только классическое "Лютик, блять". Плотва тяжело всхрапнула, когда хозяин погрузил на нее походное снаряжение и взгромоздился сам. Геральт подумал, что вполне ее понимает, но тут его взгляд упал на барда, ласково воркующего со своей кобылой, и настроение испоганилось еще больше. Так, собственно, бывало всегда, когда дело касалось Лютика и его баб. Если по отдельности их еще можно было переносить с минимальными последствиями для морального состояния, то вместе эти два компонента сводили закаленного ведьмака с ума. Будь у господина Герванта чуть больше психологической гибкости, он бы давно научился сглаживать такие ситуации. Будь в ведьмаке достаточно ресурсов для самопознания, он бы давно опознал в своем поведении банальную ревность. Но ни первого, ни второго, в беловласом наемнике не было, поэтому он просто все больше мрачнел от раза к разу. Лютик говорит, что у ведьмака просто аллергия на нормальных женщин. Погибло, так сказать, чувство прекрасного, от общения с больными на голову чародейками. Геральт смотрит в наглые голубые глаза спутника и, в общем то, полностью с ним согласен. Прекрасного в постоянном общении с таким брехлом откровенно мало. На вопрос, зачем Лютик вообще поперся спасать девушку вместе с ведьмаком, был получен закономерный ответ - что бы сочинить новую баладу и, конечно, добиться еще большей благосклонности от девицы княжеских кровей. "Будто и так мало знатных баб, которых ты осчастливил", думалось Геральту с раздражением. Он все еще не мог понять, какого хрена его снова занесло спасать очередную зазнобу барда-бабника. В пути Юлиан не затыкается ни на минуту. Это пение, искренне считал ведьмак из Ривии, было куда опаснее, чем большинство чудовищ, на которых ему приходилось охотиться. Те, хотя бы, пытались его убить, а Лютик пением пытал без ограничения во времени. Баллады про любовь Геральт ненавидел больше всего. Он недовольно ворчал, что Лютик поет о том, чего не знает, на что получал неизменное "О любви мы знаем немного. Любовь — что груша. Она сладкая и имеет определённую форму. Но попробуйте дать определение формы груши!" - Лютик, ты что, больной? Бард весело смеется и продолжает бренчать на лютне. К вечеру охотник на чудовищ и охотник на женские сердца /и другие прелести/ добираются до окраины леса, за которой, по наблюдениям ведьмака, начинается опасная территория чудовища, похитившего княжескую племянницу. Тут они и останавливаются на ночлег. Бард засыпает моментально, даже не озвучив, как обычно, трель о вечерней прекрасной заре. Геральт долго ворочается под плащем, из головы не идёт завтрашняя охота на чудовищ, но в итоге и его поглощает тяжёлый душный сон. Проснулся ведьмак в звенящей тишине. Костер прогорел и остался лишь некрасивым черным пятном на земле. Не открывая глаз, Геральт хрипло позвал барда, в надежде, что тот еще спит и тишина продлиться чуточку дольше. Никакого ответа не последовало. Ведьмак разлепил глаза и сел. Барда не было на спальном месте. Не было и его лютни. " Лютик, блять" - ворчливо отозвался Геральт и встал, намереваясь найти барда, а после выдать ему утренних звездюлей. Но искомого не обнаружилось нигде. Пропала и его лошадь. Зато в нескольких метрах от стоянки, нашелся его берет. А еще глубже в лесу одиноко лежала лютня. Встревоженный охотник на чудовищ наскоро собрал пожитки, закинул их на Плотву и вошел в лес, ведя лошадь под узды. Несколько поломанных кустов и поваленных деревьев подсказали, что бард был утащен в логово какого то неприятного существа. Вот тут ведьмак встревожился не на шутку. " Нет, ну он издевается". Логово похитителя симпатичных брехливых бардов нашлось спустя пару часов. Огромная пещера, заваленная ломом и ветками, щерила темную пасть, приглашая Мясника из Блавикена в неизвестность. Ведьмак скривился от горичи эликсира, сжал серебряный меч покрепче и шагнул в темноту. Темнота прохода в пещеру закончилась довольно быстро - мужчина вышел в большую каменную галерею, смутно освещённую несколькими горящими деревяшками, на манер факелов. Ведьмачье зрение позволило четко разглядеть в темноте огромную фигуру , развалившуюся на твердом полу в улу пещеры. У противоположной стены обнаружилась геральтова пропажа. Бард лежал, прислонившись затылком к стене, обмякший, словно тряпичная кукла. Ведьмак бросился к нему, преодолев расстояние в один громадный прыжок. Первое, что увидел мутант - ссадина и запекшеяся дорожка крови над бровью барда. Не на шутку испугавшись за жизнь Лютика, мужчина осторожно помог ему принять сидячую позу, а после этого легко похлопал по щеке. Брюнет нехотя открыл глаза и явно не смог сфокусироваться на лице спасителя. Но тот быстро успокоил собравшегося вопить барда, сжав его руку в своей. Взгляд наконец то привык к освещению и сфокусировался. Лютик узнал ведьмака и заметно успокоился. В это время, тварь, похитившая музыканта, зашевелилась в углу пещеры. Геральт вскочил на ноги и заслонил собой брюнета, все ещё приходящего в себя. Меч сверкнул в руке короткой вспышкой. Туша все разворачивалась, показывая мутные длинные шипы вдоль хребта, огромные чешуйки по всему телу и длинный рогатый хвост. Геральт, видевший сотни монстров, напряженно смотрел на поднимающуюся напротив огромную ящерицу. Чешуя, в слабом свете самодельных факелов, была темного, грязно-золотого цвет. Когда зверь развернул к охотнику пасть, Геральт мгновенно узнал в нем дракона, который когда то представился ему, как рыцарь Борх. Это заставило напрячься ещё больше. Мужчина и зверь какое то время смотрели в глаза друг другу. Потом под сводами пещеры зазвучал густой хриплый голос крылатого змея. Он рассказал, о том, что это именно он украл княжескую племянницу, в уплату долга одному колдуну. А теперь рассказывает все это самому ведьмаку, по старой дружбе, начавшейся со спасения драконьего яйца. Геральт слушал молча, скептически глядя на золотую ящерицу. Такая честность не удивляла, но вызывала массу вопросов, ведь всем известно, что драконы ничего и никогда не делают просто так. Тогда какую выгоду преследует тот, кто называл себя рыцарем Борхом? "Предназначение нашептало"- загадочно пробасил дракон.- "Ты скоро сам всё поймёшь, сэр Ведьмак". На этом разговор был окончен. Дракон только сказал где искать колдуна-похитителя, снова свернулся огромным чешуйчатым клубком и уснул.