Реформы

      Дверь открывает Кондратий, вздрагивает и смотрит на Николая расширенными глазами. Как на привидение. Потом расплывается в улыбке до ушей и с радостным воплем бросается ему на шею. Коля не может сдержать болезненного стона, хотя и очень старается.       — Прости, прости, пожалуйста, — Кондратий немедленно от него отлипает, неловко гладит по предплечью и смотрит виновато. — Заходи скорее. Я просто меньше всего ожидал тебя здесь увидеть.       Трубецкой сидит на краю разобранного дивана и с болезненной гримасой на лице готовится встать. Но при виде Коли замирает.       — Я помню чудное мгновенье, передо мной явился ты… — Трубецкой протягивает руку. — Такие люди и без охраны?       — Охрану благополучно объехали, — Коля садится рядом, сжимает протянутую руку и целует Сергея в губы.       Кондратий забирается с ногами на диван за спину Трубецкому, требует и получает свою долю приветственных нежностей.       — Ты сбежал? — тихо спрашивает Трубецкой.       — Вроде того, — Николай дергает плечом. — У меня, как выяснилось, есть дома крепкая партизанская поддержка.       — Елизавета Алексеевна потрясающая женщина, — с искренним восхищением кивает Кондратий, а после хмурится. — А ей за такое от Александра Павловича не прилетит?       — Нет, за нее можно не беспокоиться, — уверенно говорит Николай. — Саша ни в чем не может ей отказать и никогда на нее не злится. Но долго она молчать все равно не сможет. Ей придется сказать, где я, иначе брат всех силовиков города на уши поднимет. Так что времени у меня немного.       — Да всем силовикам города тут и делать нечего, — бормочет Кондратий. — Дверь у нас хлипкая, а сами мы теперь бойцы никудышные. Коль, ты чай будешь?       — Если не считать того, что ты на нелегальном положении, то серьезных проблем у нас на данный момент две, — Трубецкой лежит на спине, зажатый с двух сторон Николаем и Кондратием, поглаживает их задумчиво по спинам и пялится в потолок. — Первая - это Паша. До конца непонятно, что с ним и как помочь.       — Я завтра утром, пока меня не отловили, поеду в нашу клинику и поговорю с Яковом Васильевичем, спрошу совета, как можно в такой ситуации поступить, — обещает Николай и тоскливо вздыхает. — Ничего другого я у него попросить теперь не могу, а у Саши тем более. Придется своими силами справляться. Может через универ это как-то можно решить?       — Универ, — печально произносит Трубецкой. — Это наша вторая проблема. Ты можешь быть уверен в том, что мы все еще являемся или надолго останемся его студентами?       — Думаешь, до этого дойдет? — Кондратий приподнимается на локте.       — Если Милорадовичу сообщили из полиции про драку, да еще и нас виновниками выставили, он, думаю, быстро припомнит мартовские события и с радостью примет меры.       — За ту драку я числюсь официально ответственным, — напоминает Коля.       — Да брось, — вздыхает Сергей. — Милорадович, конечно, тот еще опричник, но далеко не дурак.       — Блин, а как же все было хорошо, — голос у Кондратия дрожит. — Сдали сессию, впереди было целое лето, столько планов, а теперь… Настучать бы Бестужеву по башке.       — Ему и так настучали, — примирительно говорит Трубецкой и гладит Рылеева по волосам. — Маленький и бестолковый, что поделать. Может, впредь умнее будет. Всем нам впредь умнее и осторожнее надо быть.       — А можно мы начнем умнеть и осторожничать с завтрашнего утра? — в голосе Николая твердость мешается с отчаянием. — Пусть все тяжелые разговоры будут завтра. Завтра я вернусь домой к Саше, буду просить прощения, обещать все, что ему будет угодно, хоть царствия небесного, соглашусь на любые его условия.       Николай вздрагивает и кривит рот.       — Хоть на колени перед ним встану, только бы он вытащил Пашу и выгородил вас всех в универе. Пусть меня одного отчислят, — голос срывается. — Он все равно всегда мечтал, чтобы я в МГИМО учился. Черт с ним, перепоступлю туда на контрактной основе… Только пусть все это будет завтра.       Кондратий поднимает голову с плеча Трубецкого и смотрит огромными влажными глазами. Даже в обрамлении синяков и пластырей, взгляд этот кажется Николаю самым прекрасным на свете. Он перегибается через Сергея и целует Рылеева глубоко и отчаянно.       — Ну, ты чего, — Кондратий облизывает губы и гладит его по щеке. — Совсем одичал в своем высоком замке?       — Пожалуйста, — шепчет Коля умоляюще, переводя взгляд на Трубецкого. — Может у нас другого шанса не будет.       — Ты серьезно? — Трубецкой смотрит пристально. — Прямо сейчас?       — Да, прямо сейчас, — Николай кладет руку на пряжку его ремня и глядит лихорадочно. — Я не… Вы лучше знаете как… Да как угодно!       — Сереж, — неуверенно начинает Кондратий. — По-моему, это сейчас не самая здравая…       — Тише, — Трубецкой переворачивается и, морщась, приподнимается на предплечья и перекатывается к краю. — Ложись в середину.       Николай повинуется, несколько подрастеряв свою уверенность.       — Кондратий прав, не стоит торопить события, — он кладет ладонь на губы порывающегося что-то сказать Николая. — Просто доверься нам. Первый раз требует настроя и длительной подготовки. Я не хочу, чтобы единственным твоим первым впечатлением оказалась боль.       Николай смотрит так, словно сейчас заплачет.       — Но мы можем попробовать кое-что другое, — он глядит Кондратию прямо в глаза и тот понимает его без слов. — Мы с Кондратием когда-то так же начинали.       — Самое время повторить пройденный урок, так некстати прерванный нашим несчастным Пестелем, — Кондратий целует глубоко и неторопливо. — Глаза не закрывать. Смотреть и учиться. Ну, пока еще студент Романов, приложите старания и удивите меня глубокими познаниями.       Никогда и ни к чему ранее в своей жизни не прикладывал Николай таких стараний.       Трубецкой любуется представляющимся видом, а потом прихватывает зубами кожу у Коли под ухом, обводит языком и сжимает челюсти. Коля вздрагивает и вцепляется руками Кондратию в поясницу.       — Завтра, какие бы разговоры тебе не пришлось вести, ты будешь чувствовать, а все вокруг видеть, кому ты принадлежишь, — шепчет Трубецкой хрипло. — И ничего они с этим фактом поделать не смогут.       Он опускается губами ниже и оставляет багровый след прямо под кадыком.       Кондратий разрывает поцелуй, поворачивает голову и смотрит из-под ресниц ниже, ниже. Потом по-хозяйски кладет руку Коле на бедро.       — Кажется, я наблюдаю и ощущаю признаки особой заинтересованности происходящим, — ухмыляется он, невинно глядя на Сергея. — Ты этим займешься?       — Всенепременно, — с безупречной вежливостью ответствует Трубецкой.       Коля зажмуривается и выгибается в пояснице, когда сильные руки в мгновение ока справляются с ремнем и застежкой и плавным ловким движением стягивают с него джинсы и белье.       — Не жульничай! — Кондратий звучно шлепает по голой теперь коже. — Я сказал глаза держать открытыми.       Николай послушно поднимает веки. Кондратий прихватывает его пальцами за подбородок и с ни с чем не сравнимым собственническим удовольствием наблюдает, как расширяются и затапливают синюю радужку зрачки, когда Сергей уверенно кладет ладонь на тугую плоть.       Коля стонет сдавленно, мотая головой по диванной подушке и кусая губы.       Сергей делает несколько плавных тягучих движений и убирает руку.       — Пожалуйста! — выходит лишь тонким шепотом.       — Дай руку, — командует Трубецкой в полголоса.       Николай, не раздумывая, подчиняется.       Собственная рука ложится привычно и обыденно, не пробуждая и половины тех ощущений, что дарила Серёжина.       — Я хочу знать, как тебе больше всего нравится, — Трубецкой сжимает его запястье, побуждая к действию. — Как ты это делаешь, у себя в спальне, когда думаешь о чем-нибудь приятном?       Николай заливается краской и снова зажмуривается.       — Глаза открыть, — по слогам строго произносит ему прямо в ухо Кондратий, добавляя на тон ниже. — Ты ведь думал о нас, обо мне и о Сереже, когда мастурбировал. И, готов поспорить, не один раз. Только нас тогда рядом не было. Зато сейчас… Нам с Сережей ну очень любопытно!       Кондратий оставляет чувствительный укус на линии челюсти и невесомо проводит рукой по внутренней стороне бедра.       Коля смотрит невидящим взглядом в беспощадные карие глаза и двигает рукой, в медленном темпе, сжимая чуть сильнее у основания, обводя головку сначала большим пальцем, потом пряча ее в ладони.       Сергей проявляет милосердие. От сильных, нежных и теперь таких идеально правильных движений руки, сменившей его собственную, Коля запрокидывает голову и теряет последние остатки самоконтроля.       — Соседи опять утром ругаться придут, — сонно бормочет Кондратий. — Завидуют, заразы.       — Я бы тоже на их месте завидовал, — Трубецкой лениво потягивается. — Эй, ты живой?       Все, на что Николай способен, это кивнуть, поелозив носом по груди Кондратия.       — Вроде шевелится, — замечает Рылеев.       Николай с трудом приподнимается на дрожащих руках.       — Мне надо в душ, — говорит он, смущенно потупившись, и принимается выискивать в ногах кровати белье.       — Ну что за прелесть эти невинные воспитанные мальчики, — умудренным тоном изрекает Кондратий, провожая взглядом идеальной формы задницу. — Как будто это не он только что стонал так, что любая порнозвезда обзавидуется.       Едва он входит в комнату, отмокнув в душе минут за двадцать, как понимает, что что-то в ней изменилось.       — Слушай, — Трубецкой держит в руках телефон и смотрит озадаченно. — Мне тут сообщение пришло с неизвестного номера. Но, по-моему, оно для тебя.       Откуда тебя забрать? — этот номер Николай знает наизусть.       Не надо меня забирать, — улетает в ответ.       — Откуда у него мой номер, — Трубецкой нервно сглатывает.       — Если Саша захочет, он достанет любую информацию, — поясняет Коля тихо. — Думаю, ваши номера у него есть с того самого дня, как вы ко мне первый раз в гости пришли. От Милорадовича, скорее всего.       Коля, не делай глупостей, — пикает телефон.       — Поздно, — бормочет себе под нос Николай.       — Что поздно? — спрашивает Кондратий.       Протяжный дребезжащий звонок в дверь не дает Коле времени ответить.       — Он из подъезда, что ли, писал, — цедит Коля сквозь зубы. — Сидим тихо и не открываем, — с перепугу забыв о больной ноге, Трубецкой пытается вскочить с дивана и со стоном опускается назад. Кондратий глядит испуганно.       — Нет, — Коля сжимает зубы. — Он знает, что мы здесь, и не уйдет. Сидите тут и не влезайте.       Хлопок входной двери приводит Кондратию на ум аналогию с хлопком крышки гроба, но Кондратий немедленно гонит эту мысль прочь. Его терпения хватает на три минуты.       — Может нам выйти и поддержать его? — шепчет он нерешительно.       — Испортить все окончательно, ты имеешь в виду?       — Погоди-ка, — Кондратий в ужасе вскакивает с дивана. — Это он сейчас в подъезд вышел, облаченный только в трусы и в засосы?       Лицо у Трубецкого вытягивается и бледнеет.       — Пиздец, — шепчет он, закрывая глаза.       Коля возвращается минут через двадцать, когда Трубецкой и Рылеев уже окончательно изводятся. Садится на компьютерное кресло у стола и смотрит потерянно.       — Ну? — на выдерживает Кондратий. — Он тебя забрать хочет?       — Нет, — голос у Коли озадаченный. — Он завтра утром пришлет за нами машину.       — За нами? — переспрашивает Трубецкой опасливо.       — Да, мы можем на ней съездить Пашу навестить. Нас пустят.       Сергей с Кондратием переглядываются.       — Коль, ты бредишь? — начинает Кондратий мягко.       — С чего вдруг такая смена гнева на милость? — Сергей смотрит подозрительно. — Отвлекающий маневр?       — Нет, — Николай поднимает посветлевшие глаза. — Саша ездил сегодня вечером в полицию из-за меня, а там уже сняли записи с видеокамер вокруг клуба. Саша говорит, что там все отлично видно, и дело из разряда «банда малолеток устроила беспредел» переквалифицировали в «студенты подверглись жестокому избиению».       — В смысле, мы не при чем теперь? — с надеждой вопрошает Кондратий. — А с Пашей как?       — В городской травматологии работает бывший интерн Якова Васильевича. Он сказал, что Пестеля сразу при поступлении успешно прооперировали, и пообещал за ним присмотреть. И завтра нас к нему пустит ненадолго.       — Слушай, а на внешний вид твой он как отреагировал? — Кондратий глядит со значением.       — Посмотрел удивленно, — усмехается Николай. — Потом вздохнул грустно и сказал, что вот и вырос мальчик, а он и не заметил.       — Поверить не могу, — Трубецкой обеими руками ерошит волосы. — Это как-то слишком хорошо, чтобы быть правдой.       — Ну да, — Коля трет затылок тыльной стороной ладони. — А вот за побег он мне обещал вломить по первое число. Потом услать куда-нибудь Лизу на неделю и запереть меня в комнате с решетками на окнах.       — Иди к нам, — Кондратий хлопает ладонью по дивану рядом с собой. — Как ты сам сказал, это будет завтра. А сегодня у нас хороший вечер. Точнее уже ночь.       — Я тут подумал, — смеется вдруг Трубецкой. — В тот злополучный день, когда Каховский начал руки распускать, Кондратий на философии топил за революцию, а ты, Коль, за реформы. Вот как жизнь-то поворачивается. В итоге мы с Кондратием, боясь тебя напугать, выбрали поступательное движение вперед. А ты у нас на поверку оказался самым настоящим борцом с системой.       Коля смеется и утыкается в подушку.       — Только не рассказывайте никому, а то испортите мне репутацию.       — Боюсь, она уже окончательно и бесповоротно испорчена, — улыбается Кондратий. — А завтра после посещения Пестеля мы ее додавим окончательно.       — Только пить дома будем, — назидательно поднимает палец Трубецкой. — Муравьева с Бестужевым позовем, но Мише наливать не будем. Пусть минералку пьет.       — В честь чего пить-то? — тихо спрашивает Николай.       — В честь твоего дня рождения, естественно, — разводит руками Кондратий.       — Мы и подарок приготовили, — многообещающе шепчет Сергей.       — Откуда вы знаете, что он завтра? — взгляд у Николая почти детский.       — Сперли твое личное дело, уже испещренное разного рода отметками, между прочим, из кабинета Милорадовича.       Кондратий закатывает глаза в ответ на вопросительно поднятые Колины брови.       — У Ани выспросили, конечно же. Еще в марте, вместе с телефоном и адресом, — Кондратий кладет голову Коле на плечо и целует его под ключицу. — Может это лето окажется не таким уж и плохим?       — Этот будет чудесное лето, — уверенно заявляет Николай.